Книга Последний стожар - читать онлайн бесплатно, автор Дмитрий Александрович Емец. Cтраница 2
bannerbanner
Вы не авторизовались
Войти
Зарегистрироваться
Последний стожар
Последний стожар
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Оценить:

Рейтинг: 0

Добавить отзывДобавить цитату

Последний стожар

Впереди был уже виден мост, разделяющий две территории Магзо – новую и старую. Перескакивая через две ступеньки, Филат взбежал на него и хотел промчаться дальше, но тут в него выстрелили. Кто выстрелил и откуда, он не увидел. Просто что-то вдруг ударило его в грудь, и стожар застыл как изваяние. Всё видел, всё понимал, но оставался неподвижен.

Из-за лепных украшений вынырнули двое. Один держал Филата под прицелом табельного искоромёта. Другой, высокий, с выразительным, немного обезьяньей лепки лицом, был вооружён парализатором. Скверная, очень скверная вещь, похожая на магстолет, изготовленный из куска оплывшего льда.

«Боевые маги. Спасибо атланта с ними нет», – подумал Филат.

– А вот теперь можно зачитать тебе твои права! – насмешливо сказал похожий на обезьянку магзель. – Ты имеешь право дышать носом или ртом – по своему усмотрению! Глазами молний не метать! Пальцы на руках держать так, чтобы я их видел! Не скрещивать, не двигать!

Магзель издевался. Филат и так не мог шевельнуть ни одним пальцем. Даже моргнуть не мог. Парализатор оставил ему совсем немного магии – только на дыхание. Вряд ли тот маг-изобретатель, который выдумал парализатор, сам сразу понял, какое эффективное и сильное оружие он выдумал. Лучше искоромётов, лазера. Сила парализатора – в мгновенности его действия. Тут даже стожары бессильны.

«Пятьдесят пять… пятьдесят четыре», – мысленно считал Филат.

Действие парализатора простое. Он перерезает нить, которая связывает мысль с непосредственным действием. Будь у стожара сейчас даже тысяча магров рыжья – он не смог бы его применить: ведь для этого ему потребовалось бы хоть пальцем на ноге шевельнуть, хоть слово сказать, хоть глазом моргнуть. Он же был способен только дышать, да и то не полной грудью и не чаще, чем позволял парализатор. Вот если бы магзель убрал палец с курка, всё бы изменилось! Филат бы показал, что такое боевое искусство стожаров! Но он не просто держал его на курке, но и надавливал.

«Девятнадцать, восемнадцать», – продолжал считать Филат.

Самодовольно ухмыляясь, магзель приблизился к нему и сдёрнул бейсболку.

– О, морок! Обмануть нас хотел! Ну и мокрый же ты, приятель! И грязный! Водоросли какие-то висят!..

«Пять, четыре, три», – упорно считал Филат.

Поймав один из своих вдохов и лишив себя этого вдоха, отчего всё его существо взбунтовалось, а мозг заполнило ужасом, стожар сумел высвободить совсем немного магии. Всего один кап, а это такая кроха, что боевого значения иметь не может. Но этой крохи Филату хватило, чтобы накрениться и упасть. Он больно ударился грудью и щекой, потому что не смог даже смягчить удар. Но всё же он сделал что хотел.

«Два, один, ноль», – досчитал Филат, но ровным счётом ничего не произошло. Ошибся. Можно было не падать и не заниматься битьём лица об асфальт.

«Минус один… минус два…» – зачем-то продолжал Филат. Непонятно, как считать, когда уже дошёл до нуля. Сейчас он считал лишь потому, что было очень больно, а пошевелиться, чтобы смягчить боль, он не мог, и дышать мог лишь тогда, когда позволяла магия парализатора.

Боевые маги, подбежав к Филату, склонились над ним, совещаясь, как видно, поднимать его или нет. Потом выпрямились и, что-то заподозрив, разом вскинули головы. Послышался дикий вопль, и над головой лежащего лицом вниз Филата пронёсся столб из кипятка и пара. Отдельные капли попали ему на спину, хотя он был прикрыт сплошным высоким бортиком ограждения.

От боли Филат дёрнулся и понял, что может шевелиться. Двигались пальцы, двигалась вся рука. Он поднялся, собирая своё тело по кусочкам и вновь знакомясь с ним как с единым целым. Магзелей на мосту уже не было, зато снизу к нему тянулись переплетённые шеи пылающей местью гидры.

Ей понадобилось больше минуты, чтобы доползти до моста. Неплохое время, но дольше, чем Филат ожидал. Зато теперь у стожара опять было целых шесть с половиной секунд, чтобы унести ноги. И он этим, конечно, воспользовался. Но сначала подобрал свою бейсболку с мороками. Он не любил с ней расставаться. Подарок мамы.

Гидра неуклюже поползла за ним, пытаясь взобраться на мост. Её конечности были приспособлены для перемещения по суше не больше, чем тюленьи ласты. Желание мести у гидры и сейчас не угасло, хотя не факт, что она отличила Филата от боевых магов. Не исключено, что для неё все люди на одно лицо. Вы гонитесь за досадившей вам мухой. Муха куда-то садится – и оттуда вдруг одновременно взлетают три мухи. Двух вы прибили, но одна уцелела – и вы не знаете, та ли это, за которой вы гнались, или нет.

Больше не опасаясь гидры, которая не могла преодолеть узкий мост, но зато, забаррикадировав его своей упрямой многоглавой тушей, прекрасно задержала бы любую погоню, Филат перебежал на новую территорию Магзо.

Уже на бегу, проверяя себя, стожар бросил быстрый взгляд на стенд для посетителей. Ага, всё верно! Птицы – прямо и налево, но он, конечно, срезал наискосок через луг с кентаврами. Луг был огромный, растянутый с помощью пятого измерения километра на полтора.

Статус кентавров был сложен и трудноопределим. Кентавры занимали промежуточное положение между сказочниками, магическими животными и магами. С одной стороны, это, конечно, магические лошади, буквально начинённые рыжьём. С другой – всё-таки люди. С третьей – всё-таки маги, прекрасно владеющие артефактным оружием, особенно стрелами, мечами и копьями. А с четвёртой стороны, опять-таки лошади, поскольку никак не умели держать в узде свои инстинкты. Чуть что – начинали умыкать первых попавшихся женщин, перекидывать их себе на спину и скакать с ними не пойми куда. Выпусти табун кентавров в город – и вечером они вернутся в Магзо, словно анархисты после вылазки в город. Трезвых нет, на спинах пленницы, в руках какие-то непонятные пулемёты, на шее – картины из Пушкинского музея и длиннющая связка сосисок, потому что желудков у кентавров тоже два и один из них терпеть не может, когда его набивают сеном.

По этой причине кентавров держали в Магзо постоянно, что им очень не нравилось.

Как-то угадав в Филате врага магзелей, один вороной кентавр поскакал рядом, позволив стожару забраться ему на спину, и спрыгнул с него Филат уже у задней стены птичьего павильона. К главному входу не сунулся – почти наверняка там торчит парочка атлантов. Окно было открыто только на втором этаже. Ерунда. С этим он справится. Перед тем как карабкаться по стене павильона, стожар поднял с земли сухую ветку и, переломив её надвое, из половинок сделал себе рога.

Глупый способ, конечно, но эффективный. Истинно стожарский. Теперь для магии сфинкса он олень. Или баран. Или зубр. Или какой-нибудь иной козёл. Да ещё и карабкающийся по вертикальной стене. То есть вообще незнамо что в кубе неизвестности. Охранная же магия обстоятельна. Ей требуется время, чтобы во всём разобраться, а не убивать абы кого.

Забравшись, Филат проверил, нет ли невидимых завес, и, не обнаружив таковых, спрыгнул. Перед ним тянулся длинный коридор с бесконечным рядом вольеров. Жар-птицы, финисты, аэллы, бубри, гаруды, басилевсы. А вот сонно шевелится громадная, как гора, птица Рух. Перья её торчат несколько вкось. Шея голая, облезлая. Рядом с мощной, как дубовый ствол ногой, валяется небрежно расклёванный остов буйвола. Птица стара. Всё на свете ей надоело. И пары для Руха нет. Последний остался.

«Сколько ж в нём рыжья!» – мельком подумал стожар, но жадности не испытал. Жадность – чувство не стожарское. Тот, кто ежедневно рискует жизнью, делает это не ради рыжья. Чем ты богаче, тем трусливее, потому что тебе есть что терять.

Надо было скорее найти ту птицу, ради которой он сюда послан, и постараться вынести её из Магзо. Где она? Взгляд стожара метался по рядам клеток. В клетках кричали птицы. Во все стороны летели рыжие брызги рыжья. Сияние было такое, что хоть ослепни.

Филат пробежал по длинному коридору, повернул. На многих вольерах мерцали нестрашные с виду замочки. Но смеяться над ними Филат бы не стал. С таким час провозишься. Мерцание над замочками двойное, а тени он почему-то не отбрасывает – опытному глазу это многое скажет. Первое умение стожаров – наблюдать. Маленький стожар сидит и часами смотрит на чашку, дерево или на камень, пока не определит, что с ними не так. Не так расползлась трещина, не такой звон, не так падает свет или тень чуть темнее, чем положено быть при таком освещении. Притаившаяся магия всегда оставляет следы. Не найдёшь её вовремя, просмотришь – и всё, второго шанса никто не даст.

Филат пробежал один ряд, другой – и лишь тогда увидел птицу, которую искал. С виду неприметная. Похожая на киви, и на ветке висит смешно, головой вниз, как летучая мышь. В старинных книгах утверждалось, что эти птицы не имеют ног и крыльев, а летают при помощи хвоста. Если им надо отдохнуть, они цепляются двумя жилами на хребте за сухие деревья и так восстанавливают силы. Это, конечно, чушь, крылья у птицы есть, просто ей нравится висеть на ветке головой вниз – это и создало легенду.

Обрадованный, что отыскал её, Филат рванулся к вольеру, но заставил себя остановиться. Присмотрелся, прислушался. Вроде бы всё спокойно.

Он уже почти сдвинулся с места, но что-то было не так. Что-то тревожило стожара. Мир потускнел. Возникнув из ниоткуда, из стен, из пола, вокруг Филата начала сгущаться плотная синеватая смерть. Сфинкс разгадал загадку, разобрался, что перед ним никакой не олень. Стожар торопливо выдернул палочные рога и отбросил их.

«Кря-кря!» – крикнул он и сделал руками лихорадочное движение, будто летит.

Невидимый сфинкс-убийца опять призадумался. Теперь для сторожащей магии стожар – уточка. Не может же не уточка сказать «кря-кря»? Это было бы глубоко нелогично… подумаем минутку!

Получив целую минуту жизни, стожар забурлил. Хлопая крыльями, подлетел к клетке.

– Привет! – сказал он насмешливо. – Давай знакомиться! Я уточка! А кто ты?

Птица молчала, покачиваясь головой вниз на своём насесте. Стожар стал осматривать клетку, не прикасаясь к ней. Замка вроде не было, но «вроде» – это ещё ничего не значит. Мир магии – это мир магии. Цыплёнок может казаться тигром, а охотящийся тигр – цыплёнком.

– Молчишь? Тогда я скажу, кто ты! Птица гамаюн. Она же апус, еме, имоноцидата, манкория и парадызея. Она же хумай, вещая птица. На кого упадёт твоя тень – тот избран небесами. В персидском языке слово «хумоюн/хумаюн» означает «счастливый, августейший», – по памяти проговорил стожар.

Говорил рассеянно. С одной стороны, успокаивал себя, а с другой – птицу, которую ему предстояло отсюда вынести. Нет, дверь вольера – это просто дверь вольера. Простенькая магия всё же имеется, но она, как говорят стожары, рассчитана на честного мага. Максимум помешает любопытному подростку, отставшему от экскурсии, сунуться в клетку и выдернуть у птицы пёрышко на счастье.

Стожар подул на сетку, притворяясь сквозняком, потом сделал несколько шагов назад, будто уходит, и, наконец, одну за другой пробросил сквозь сетку вольера двух дохлых мух, припасённых в кармане в пустой баночке от витаминов. На первую муху одураченная магия сработала слабым атакующим ударом, а на вторую и вовсе не сработала, окончательно сбитая с толку. Стожар толкнул сетку и вошёл.

Гамаюн продолжал болтаться на ветке, но голову приподнял и на стожара взглянул не без любопытства. Почему, интересно, некоторые утверждают, что у гамаюна женская голова? Если голова женская, то это, извините, уже не гамаюн, а сирин или алконост. Герб Смоленска видели? Вот на нём гамаюн, да и тот не чистый, а помесь с павлином.

Птица, конечно, редкая, райская, но в том же Рухе или в фениксе рыжья куда как больше. Опасная вылазка в Магзо ради одной только птицы гамаюн – очень странное задание.

«Зачем Фазанолю нужен гамаюн? Сдержит ли он своё обещание, если получит птицу?»

Ответов на эти вопросы не было. Ладно, будем действовать! Филат протянул к птице руку, собираясь цепко сгрести её с ветки, но тут позади него красивый женский голос произнёс:

– Осторожно! Если возьмёшь – не урони! Твой хозяин не предупреждал, что падение птицы гамаюн вызывает сильный разрушительный выброс магии?

Стожар резко обернулся. Его накрыло предчувствие провала – верное, безошибочное. Непонятно почему, у Филата оно имело железистый привкус крови из разбитого носа.

Прямо перед ним стояла очень высокая русоволосая женщина. Босая. Туфли с острыми каблуками держала в левой руке. В правой у неё был чёрный ларец. Филат вскинул руку, но искры так и не метнул, потому что узнал её. Нет, атаковать нельзя! Эх, успеть бы схватить птицу!

– У меня нет хозяина! – выигрывая время, крикнул он и незаметно притянул к себе ногу, готовясь к прыжку. Любой ценой он должен выполнить задание Фазаноля – и пусть тот попробует не сдержать обещание.

– Я хотела сказать: твой бывший хозяин! – вежливо уточнила женщина и, отбросив в сторону мешающие туфли, открыла чёрный ларец.

Глава 2

Остров, которого нет

Холодильник – это не устройство для производства мороза, а просто железный ящик, в котором удобно запирать продукты от собак.

Мама Евы

Звонящий ночью телефон – это страшно. В темноте Ева отыскала его не сразу. Наконец нашарила под одеялом, где он светился и дрожал. Времени четыре-ноль-четыре. Звонила Мелина, подруга из школы. Две недели назад, прямо первого сентября, Мелина уронила утюг себе на мизинец правой ноги. Теперь, когда родители пытались отправить её в школу, у неё сразу же приключался болевой шок. Чтобы восстановить силы, она спала до двух часов дня. Просыпалась, слушала музыку и прыгала на одной ноге по квартире примерно до пяти-шести утра следующего дня. Потом опять ложилась, чтобы не столкнуться с родителями, пока они не уедут на работу. Утренняя кухня – это их опасная территория. С родителями лучше встречаться вечером, когда они добрее. Тогда им можно показывать палец и с озабоченным лицом спрашивать: как они думают, сможет ли она когда-нибудь ходить?

– Что ты делаешь? – спросила Мелина.

– Сплю, – ответила Ева.

Мысль, что в четыре утра можно спать, Мелине в голову никогда не приходила.

– Правда? Слушай, что-то хотела тебе сказать, но забыла… Представляешь, да? Я в новостях видела: остров какой-то новый появился.

Ева ткнулась лбом в подушку:

– Какой остров?

– Где-то там, на севере… – видно, Мелина махнула рукой, потому что звук телефона отдалился. – Здоровенный остров поднялся из океана. Успели сделать несколько снимков со спутника, они нечёткие, но видно, что длинный такой остров, узкий…

– Вулкан? – предположила Ева.

– Если вулкан, то где тогда дым от извержения? Послали вертолёты – а острова никакого нет. Представляешь, да? – Мелина захихикала.

– Да ну, бред… – сказала Ева. – Померещилось.

– А спутник тогда что снял?.. – резонно возразила Мелина и, вдруг вспомнив, зачем звонила, воскликнула: – Ах, ну да! С днём рождения!

– Чьим?

– ТВОИМ! С Днём РОЖДЕНИЯ, СОЛНЦЕ! Жаль, меня в школе не будет, чтобы тебя поздравить!

Ева мгновенно вспомнила, что сегодня четырнадцатое сентября и ей исполняется четырнадцать! Четырнадцатого – четырнадцать! Эта мысль сразу прогнала сон и подбросила её на кровати, как на пружинах.

– Ты и в прошлом году на мой день рождения в школу не приходила! – напомнила Ева.

– В прошлом году у меня началась аллергия на кошку. Прям тридцать первого августа и началась! Представляешь, какое невезение? – Мелина вздохнула, размышляя о случайностях судьбы, мешающих ей получать системное образование.

Но Ева уже не слушала Мелину, сообщающую, что сейчас она обзвонит всех учителей и попросит у них прощения за вынужденные прогулы. Отбросив телефон, Ева закружилась по комнате. Конечно, не лепесточек, но стулья не сносит.

Четырнадцать! Четырнадцать! К этому огромному числу надо ещё привыкнуть! Какая же она старая! Джульетте, когда она встретила Ромео, было тринадцать! А Ромео – пятнадцать! Какой кошмар! Решено! Пора начинать жить, и максимально бурно! Приняв такое стратегическое решение, Ева выключила свет, рухнула на кровать и мгновенно уснула.

В следующий раз её разбудили, когда в комнате уже было светло. В дверь стучала мама:

– Ева, вставай!

– Я уже глаза открыла! – соврала Ева сквозь подушку.

– Что? Громче!

Ева чуть скосила в сторону рот, чтобы звуки всё же проходили:

– Глаза.

– Это не считается! Вставай! У тебя сегодня контрольная!

Ева чувствовала: мама стоит у двери и смотрит в щёлку. Щёлка крошечная, случайная. Просто трещина в дереве. Удивительно, что фотоны света вообще могут в такую пролезть. Но как-то пролезают, расталкивая друг друга локтями.

«Пусти! Я хочу наябедничать!» – орёт один фотон. «Нет, ты пусти! Я тоже хочу наябедничать, что она дрыхнет!» – вопит другой. Но наябедничать они могут не так уж много. В щёлку видна не вся комната, а лишь некое пространство у пола и чёрная раздвижная кровать из шведского магазина.

Не отрывая головы от подушки, Ева ухитрилась выпутать из одеяла ногу и подрыгала ею в просматриваемом пространстве.

– Вот, маман, видишь? Я уже встала! «Дочь, опоздаешь на электричку!» – «А знаешь во сколько я вчера легла?» – «А тебя никто не заставлял во столько ложиться!» Ой, это же ты должна говорить! Прости, маман!

Мама спокойно слушает. Язык, как известно, тоже мышца. Ребёночек поболтал утром, кровь в мозг прилила – вроде как зарядку сделал. После зарядки авось дотащится до ванной и до кухни. А там можно покормить и дружелюбным пинком отослать в школу.

Убедившись, что Ева наболтала достаточно и уже не уснёт, мама ушла вниз. Было слышно, как она спускается по лестнице. Ева даже могла сказать, на какой она ступеньке. Каждая ступенька имела свой скрип.

Ева села в кровати. Крошечная комнатка – два шага на четыре – кипела жизнью. Сбежавшая улитка-ахатин прочерчивала по обоям белые полосы. В этом было что-то мистическое: улитка ползёт – и рисунок с обоев таинственно смывается. Как-то Ева запустила по обоям и виноградных улиток тоже, но от них след оставался иной – более тонкий, извилистый и бледный.

Всю дальнюю стену занимал аквариум с пираньями. Ева давно к ним привыкла и даже фильтр меняла голой рукой, не отсаживая при этом рыб. Как все пираньи, они были стайны и до невозможности трусливы. Хлопались в обморок от резкого хлопка дверью или упавшей на пол книги. Это у них такая реакция на стресс. Хлопнутся – и лежат себе на дне, а вода из фильтра их покачивает.

В здоровенном пластиковом контейнере возились морские свинки, непрерывно издавая свистящие звуки. Ева выпустила их на пол, и свинки затопали по комнате цепочкой, предупреждая друг друга озабоченным писком о каждом подозрительном предмете на их пути. Прямо звёздный десант какой-то. «Пятый, пятый, здесь тапка!» – «Вас понял! Обходим с севера!» Так продолжалось до тех пор, пока маленький свинёнок не сунул голову в валяющийся носок и панически не запищал, сообщая всем, что его схватили и поедают заживо. Остальные свинки, включая родителей, не стали проявлять безрассудный героизм и бросились врассыпную.

– Ну и свиньи же вы после этого! – сказала Ева и, переловив их, вернула в контейнер.

Собираясь почистить зубы, Ева взглянула на себя в зеркало – отразился зелёный встопорщенный газон. От удивления она замерла со щёткой в руках, а потом вспомнила, что два дня назад покрасила волосы, просто ещё не привыкла.

В школе в первый же день к ней подплыла завуч и мягко сказала:

«Девушка должна выглядеть благопристойно! Вот у мамы твоей какая стрижка?»

«Когда как, – обстоятельно ответила Ева. – Когда с животными на арене – она в парике с буклями. А когда номер с огнём – тут без парика. Техника безопасности».

«А под париком у неё волосы какие?» – спросила завуч, желая всё же докопаться до истины.

«Под париком мама бритая наголо. Я же говорю: техника безопасности! Пары керосина. Зато серёжек можно носить сколько угодно. В правом ухе мама собирает Африку, а в левом у неё – Австралия и Океания».

Завуч пошевелила губами, нашаривая правильное педагогическое обоснование со многими отсылками на учебный процесс, взрослость и чувство долга, но обоснование если и нашаривалось, то непрочное и главное – очень-очень длинное. Отложив его до лучших времён, завуч вздохнула, махнула рукой и вплыла в тихую гавань методического кабинета.

Когда Ева спустилась, на столе была яблочная шарлотка, а на стене – яркие огромные буквы:

«С Днём РОЖДЕНИЯ!»

Цветной бумаги у мамы хватило только до буквы «Р», а «ОЖДЕНИЯ!» было вырезано просто из газеты.

Мама сидела за столом, завтракала, бросая кусочки сыра большому белому пуделю Филимону. Он был самым любимым из одиннадцати собак, с которыми мама работала, и она вечно таскала его с собой.

«Невероятно талантливый пёс! Но обжора, трус, невротик! Оставить его ночью в цирке нереально. Всё время визжит и лает! Жрёт что попало, вплоть до пластмассы! А ещё всё время хочет жениться!» – говорила про него мама.

Когда Ева появилась на кухне, мама первым делом взглянула на часы. Если живёшь за городом и твоя утренняя жизнь зависит от электричек, часто смотреть на часы становится привычкой.

– Основные поздравлялки будут вечером!.. На семь сорок одну ты уже не успеваешь! Придётся ехать на восемь ноль две! Какой у тебя первый урок?

– Не особо важный… – поспешно ответила Ева. – Зоология!

– С каких это пор зоология для тебя не важный урок?

– Для меня-то важный. Но учительница всё равно ничего в ней не понимает. Я спросила, чем крокодил отличается от аллигатора, а она не знает.

– Не может быть. У крокодила при закрытой пасти виден большой четвёртый зуб нижней челюсти. А у аллигатора зубы не видны.

– Вот-вот! А она ужасно рассердилась, потому что решила, что я роняю её авторитет! – сказала Ева и потребовала свой утренний «кофь».

Мама поморщилась. И Ева поняла почему. «Кофь» – это слово папы. И вон то кресло – кресло папы. И вон та чашка – чашка папы. Но в кресле никто не сидит, чашкой никто не пользуется и слово «кофь» тоже не произносит.

Родители Евы не в разводе. Но папа уже полгода живёт в съёмной однушке. Говорит, оттуда ему ближе ездить на работу, не такие большие пробки. Но Ева уже не маленькая. Она понимает, что дело тут совсем не в пробках. Просто её родители перестали находить общий язык. Да и по характеру они очень разные. Мама – кипящая, громкая, может хлестнуть тебя по спине полотенцем и наговорить много лишнего. Но зато она очень отходчивая. Вскипит – а через минуту как ни в чём не бывало хлопочет на кухне или спрашивает: «У тебя деньги есть? Хочешь куда-нибудь сходить?»

А папа наоборот. Вывести его из себя непросто – зато и дуться он будет месяц. Девиз папы: «Тише едешь – дóльше будешь». Папа занудливо осторожен. На светофоре ещё зелёный, а он уже заранее остановился. В ванной стиральную машинку надо включить – он в резиновых тапках встаёт на резиновый коврик. Казалось бы, и работу папа должен был выбрать себе безопасную – в офисе, да и там обходить дальней дорогой степлер, шрёдер и канцелярские ножи.

Но тут нет, несостыковочка. Раньше папа был цирковым акробатом, а потом чуток поднабрал вес и теперь занимается высотными работами на небоскрёбах. В Москве куча небоскрёбов, и, по словам папы, практически ни один архитектор не продумал, как на его небоскрёб будут залезать. Проектировался, видимо, некий магический замок, который снаружи будут обслуживать летающие эльфы: всё монтировать, приваривать, освобождать от льда и так далее. И вот папа со своим занудством и со своей сверхосторожностью теперь подчищает чужие косяки, разбираясь, как именно это сделать. Его ежедневная переписка с напарником выглядит так.

«Короче, Борь! – пишет папе напарник. – В стене засела бетонная тётка. На носу у тётки метровая сосулька, которая торчит прямо над центральным входом. Ещё нужно повернуть прожектор, который у тётки на башке, а то он не в ту сторону бьёт». – «А чего сами не повернут?» – «Да там болты все прикипели. Они, по ходу, тётку прямо с прожектором монтировали». – «Ближайший этаж?» – «Пятьдесят пятый». – «Всего этажей?» – «Шестьдесят». – «Ок! Узнай, сколько денег».

Пишут цену, и папа начинает думать. Тут он опять, конечно, включает своё обстоятельное занудство. Промеряет каждый сантиметр, ищет, где зацепиться, как страховаться, как откручивать болты, как сделать так, чтобы никакой мусор не упал на головы входящим в здание, и т. д.

Мама всё ещё немного дулась из-за «кофь».

– А я вот в школу никогда не опаздывала! – заявила она.

– А дедушка почему-то говорил, что ты приходила только к третьему уроку… – мелочно вспомнила Ева.

Каждый подросток начинает жизнь с того, что собирает компромат на родителей, для чего заводит в голове особую папочку. В эту папочку собираются все сказанные родителем неосторожные слова, каждая выпитая банка пива, каждое нарушенное обещание, каждый подзатыльник, а также всевозможные тараканы и роковые вопросы.