Кеннис попытался просто залезть в ручей. Не пересекать, а просто погрузиться. Но текущая вода пугала на каком-то глубинном уровне.
В конце концов он решил соорудить мост. Хотя бы пока что. Потом он вернется к этой странной проблеме, но сейчас нужно добраться до дома.
Ломать ветки не получалось. Тело было слабым, как у новорожденного. Кеннис стал собирать упавшие, подволакивать их к ручью, но сразу понял, что занимается чепухой. Такой «мост» просто не выдержит его веса.
Но он все-таки перекинул одну ветку на другой берег… и вдруг увидел, что теперь может спокойно идти. Страх куда-то испарился. Он видел путь, видел линию, разрезавшую текущую воду – и этого хватило, чтобы преграда исчезла.
– Ну дела… – вздохнул Кеннис, перешагивая через ручей.
– Никогда не понимал, как это работает, – сказал Дегатти. – Почему вампиры не могут просто перейти через текущую воду, но могут – если через нее протянута хотя бы нить?
– О, это элементарный психологический фактор, – объяснил Янгфанхофен. – Вампир – это ведь суррогат демона. Слабое подобие. Ты ведь знаком с принципами защитного круга, мэтр Дегатти? Замкнутый контур, текущая мана… все верно? Для вампиров хватает простой воды. Если ее не пересечь чем-нибудь – вампиру будет очень сложно себя преодолеть.
– Объясняет, почему в Империи Крови было так много мостов, – задумался Бельзедор. – И все такие устрашающе величественные…
Часть припасов за минувший год испортилась. Но погреб был сделан добротно, так что многое и сохранилось. Вяленое мясо, сушеные грибы, запасы ямса… жаль только, что у Кенниса это все теперь не вызывало аппетита.
Он смотрел на еду. Понимал, что это еда. Чувствовал голод. Но взять это в рот у него желания не возникало.
Он все же попытался. Но вяленое мясо показалось безвкусным, как кора, а сушеные яблоки вызвали ощущение травы во рту. Усилием воли Кеннис запихал кое-что в пищевод и с трудом проглотил, но голод это не утолило.
Похоже, ему нужна кровь.
Тварька зато уплетал за обе щеки. Он подпрыгивал, вспархивал повыше, цеплялся клювом за подвешенное к крючьям мясо и стаскивал вниз.
Раньше бы старичина Дзо надавал ему пинков за такое. Да и Кеннис бы не позволил. Но теперь он не видел ничего интересного в этой сушеной плоти, так что смотрел равнодушно.
Пусть жрет, сколько влезет. Для кого это все хранить?
Усевшись в огромном кресле, Кеннис стал представлять все, что могло бы вызвать аппетит. Представил жареную баранину – поморщился от отвращения. Представил вареную – тоже не то. Представил свежую разделанную тушку – о, уже лучше. Представил живого дрожащего ягненка – и невольно облизнулся.
А потом представил человека. Вспомнилась та самая пастушка – пышущая жизнью, полнокровная девица… и Кеннис отчетливо представил, как вонзает зубы в ее артерию. В артериальной крови больше всего жизни, больше всего праны.
Кстати о зубах. Кеннис ощупал свои – да, это уже не человеческие зубы. Клыки сильно удлинились и заострились. Очень удобно, чтобы вонзить куда-нибудь и напиться… м-да.
Итак, Совита обманула его. Вместо исполнения желаний превратила в какую-то тварь. Ходячего мертвеца-кровососа.
Он хотел совершенно не этого. Сидя в пыльной хижине, Кеннис сверлил стену мрачным взглядом и думал, что впустую угробил кучу лет и саму жизнь. Убил учителя, призвал злых духов… и ради чего все?
Кеннис хотел быть бессмертным и могущественным. Великим чародеем, на которого все смотрят с восхищением. Он освободил бы людей из рабства и создал для них новую, счастливую империю.
А теперь он сидит в пыльной лачуге и пытается отогнать мысли о горячей крови.
– Надеюсь, ты выживешь самостоятельно, Тварька, – сказал Кеннис, поднимаясь на ноги. – Мне эта жизнь надоела. Пойду, убьюсь.
Обожравшийся василиск раззявил клюв и издал вялый клекот. Кажется, ему было все равно.
А Кеннис и в самом деле отправился убивать себя. Он решил, что зашел в тупик и стоит взглянуть, не лучше ли окажется на том свете. Для начала он взял веревку, сделал петлю, перекинул через сук, вскарабкался на огромный огровский табурет… и оттолкнул его.
Ничего. Кеннис качался в петле и размышлял, что сложно повеситься тому, кто не дышит.
Он об этом как-то не подумал. Еще не привык к тому, что стал ходячим мертвецом.
А теперь ведь еще и не освободишься. Кеннис бесконечно долго дрыгался, раскачивался и пытался перетереть веревку – но та оказалась паргоронски прочной. Он сам ее сплел по просьбе старичины Дзо – и уж расстарался в свое время, сделал веревку на славу.
Тогда он не рассчитывал, что будет на ней вешаться.
В петле Кеннис провисел добрых полдня. В конце концов веревка лопнула, он шмякнулся с высоты собственного роста – но боли не почувствовал. Какая уж боль у ходячего мертвеца.
После этого Кеннис вернулся в хижину, взял нож для разделки кроликов, как следует его наточил и перерезал себе горло.
Больно не было. Кровь не пошла. Из раны только заструился сизый дымок… а потом она стянулась. Не очень быстро – Кеннис почти час ходил, смешно хлюпая горлом, – но все-таки стянулась.
Ему стало интересно. Орудуя ножом, Кеннис распотрошил себе брюхо и с любопытством стал рассматривать кишки. Тварька тоже подошел ближе и клюнул – но больше из вежливости. Плоть хозяина больше не вызывала у него аппетита. Он даже кхекнул и пару раз провел по полу лапой.
В теле Кенниса не осталось уязвимых органов. Он последовательно пронзил ножом сердце и висок, разрубил печень и на всякий случай селезенку. Попытался отпилить себе голову, но кухонным ножом не получилось.
– Меня лишили даже возможности умереть, – безучастно произнес Кеннис.
Иронично. При жизни он мечтал о том, чтобы та длилась вечно. Теперь, возможно, он действительно может жить… существовать вечно, но ему этого уже не хочется.
И его не отпускал голод. Кеннис таскался вокруг хижины, как унылое привидение, и пытался поймать что-нибудь живое. Расставлял силки, сидел в засаде с пращой – но всю живность давно распугал Тварька. Лесные обитатели накрепко затвердили, что здесь живет убивающий взглядом ужас – и стали обходить хижину стороной.
Кеннис пытался и колдовать, но в его жилах больше не было крови. Не было энергии для заклинаний. Все, что он теперь мог – готовить снадобья. И он даже сварил несколько очень мощных ядов, и нахлестался ими по самые ноздри. Но отрава, способная уложить бегемота, никак не подействовала на ходячий труп.
Кеннис попытался себя сжечь. Плоть превосходно горела, и он даже стал думать, что в этот раз получится. Какое-то время Кеннис действительно провел в облике кучи обгорелых костей.
Но сознание из этой кучи никуда не ушло. И на ней росло мясо, хотя и очень медленно. Одиннадцать дней понадобилось, чтобы снова начать ходить – но на двенадцатый день Кеннис уселся на пороге хижины и мрачно подпер кулаком щеку.
Что за горькая у него участь.
Доведенный до отчаяния, он решил попробовать утопиться. Конечно, он не дышит, так что шансов немного, но ведь его почему-то пугает вода. Может, это и есть уязвимое место той твари, в которую его обратили? Стоит проверить.
В котле старичины Дзо Кеннис мог поместиться целиком, но он не хотел топиться скрючившись. Он взял веревку, взял камень и пошел вдоль ручья. Ниже по течению тот становился все шире, пока не превращался в полноправную реку.
Берег с этой стороны был крутым. Кеннис несколько часов шагал, с неприязнью глядя на текущую воду. В теле по-прежнему сидела ужасная слабость, но усталости он не чувствовал. Тяжесть камня совсем не ощущалась.
Впереди показался мост. Довольно новый, ладно вытесанный. Кеннис уже много лет не уходил так далеко от лесной хижины и понятия не имел, что за люди тут живут. Ему подумалось, что вряд ли они будут рады ходячему мертвецу.
Хотя можно просто не говорить им, что он ходячий мертвец. Кеннис не мог увидеть себя в зеркале, но ниже шеи-то он себя видел. Кожа стала бледной и сухой, ногти слегка удлинились, а клыки заострились, но этого не заметно, если не раскрывать широко рот.
О, а вот и люди. Сидят на мосту с плетеной бутылочкой чего-то. Держат удочки. Пока Кеннис шел в их сторону, они смотрели все внимательней – и не столько на самого Кенниса, сколько на камень, который он привязал к поясу.
– Э-э, мужик, ты чего затеял? – опасливо спросил один, когда Кеннис подошел к мосту. – Ты это… не дури. Всегда есть другой выход.
– Да, тихо, тихо, – встал второй, выставляя вперед руки. – Ты это… подумай. Пока жизнь не кончена, все можно решить.
– Моя жизнь кончена, – безучастно ответил Кеннис. – Ничего уже нельзя решить.
