Сююмбика

Глава 4

Сююмбика шевельнулась, всхлипнула обиженно, и беклярибек склонился над ней. Но крепкий сон вновь унёс дочь от него, а Юсуф, опустившись назад, окунулся в прежние воспоминания.

Годы детства пронеслись, и вот он, уже статный юноша, мчался на горячем коне в гуще битвы. Отец брал его во все набеги, и Юсуф любил жестокую сечь и воинскую жизнь гораздо больше размеренной жизни кочевника. Но однажды беклярибеку Мусе пришло в голову женить любимого сына. Тут отец решил превзойти всех, он сосватал для Юсуфа одну из сводных сестёр османского султана Баязида II – Михри-хан. Стал бы отец так настойчиво предаваться делам сватовства, если б знал наперёд, как несчастлив будет сын с избранной женой?

Они возненавидели друг друга с первых мгновений. Во всём свете невозможно было сыскать столь чванливого и высокомерного существа, как капризная и избалованная султанша. Она учинила скандал, едва сойдя с повозки, из-за того, что в Сарайчике не оказалось любимых её сердцу хаммамов[13], а затем из-за дома, где её поселили, показавшегося госпоже недостаточно роскошным для такой высокородной особы, как она. Михри-хан досталась Юсуфу не юной девушкой, султанша уже дважды вдовела и успела надоесть Баязиду своим несносным характером. Она и в Сарайчике не желала меняться, молодого супруга Михри-хан в день свадьбы облила презрением:

– Думал ли мой брат, великий султан Баязид, что его сестра окажется женой не правителя и даже не его наследника, а всего лишь мелкого мурзы?

Семейная жизнь Юсуфа катилась под откос, как арба со сломанным колесом, от брани, капризов и обвинений он спасался лишь во дворце отца. Когда же Юсуф незаметно для себя переселился туда, супруга заявилась к беклярибеку с жалобами. Он помнил минуты унижения, испытанные, когда Михри-хан изливала повелителю Мусе свои обиды, а тот кивал головой, потакая султанской сестре. Как ненавидел тогда Юсуф вздорную жену! Опустив голову, он разглядывал драгоценные кольца и перстни, усыпавшие белые пальцы Михри-хан. Помнилась злорадная мысль, которая мелькнула тогда в голове: «Она перед всеми и повсюду кичится своим высоким происхождением, а пальцев у неё, как и у простой рабыни, всего десять. Пожелай она, всё равно не найдётся лишних, чтобы нацепить на них содержимое всех шкатулок». Отец, оставшись с ним наедине, отчитал сына:

– Женщине нужно внимание мужа. Ты должен не только содержать хатун, но и одаривать её ласками. Без этого не родятся дети, Юсуф, а мне нужен внук – твой наследник!

Стиснув зубы, Юсуф перешагнул порог спальни Михри-хан. Султанша оказалась в тягости лишь через несколько месяцев, а Юсуф уже не стал дожидаться рождения ребёнка, бежал из Сарайчика в свой улус. Впрочем, отец не удерживал его, понимал, что у сына с высокородной супругой любви не вышло. Юсуф больше не виделся с Михри-хан; из редких посланий узнавал о здоровье сына, названного Юнусом. Его наследник рос вдалеке от него, и если тоска по ребёнку иногда и закрадывалась в сердце мурзы Юсуфа, то желания отправиться в Сарайчик и увидеться с ним не возникало никогда. Юнус был неразрывно связан с матерью, а она даже на расстоянии действовала на своего мужа подобно гремучей змее.

Спустя год после рождения сына в одном из отдалённых улусов Ногайской степи Юсуф нашёл себе невесту. Она была дочерью мурзы Ибрагима, и звали её Гюльджан. Девушка далеко за пределами Ногаев славилась своей красотой и голосом. Говорили, когда она пела, умолкали птицы. Мурза Ибрагим желал ей блистательного жениха, ждал сватов от высокородных правителей…

Где-то вдалеке залаяли собаки, и беклярибек поднялся, осторожно пробрался к выходу. За расшитым пологом юрты царила ночь, впереди был тяжёлый, полный суматохи день и следовало отдохнуть, но повелитель разбередил душу воспоминаниями и не желал сна. Мысленно он вновь спешил к стойбищу почтенного мурзы Ибрагима и видел перед собой изборождённое морщинами, медное лицо мангыта…

– Я отдам свою дочь за тебя, мурза Юсуф, сын высокочтимого Мусы, но дела моего кочевья обстоят так, что завтра мы должны сняться со стоянки и идти к Каспию. Сегодня же совершим никах, и забирай Гюльджан в свой улус.

Юсуф никогда не видел ни столь поспешного туя[14], ни быстрой, словно скомканной церемонии бракосочетания. Поутру, едва выйдя из шатра, где праздновалось торжество, родные невесты свернули юрты и отправились прочь. Посреди брошенного стойбища остались лишь выжженные круги от очагов и новенькая юрта невесты из белого войлока, куда и постучался молодой супруг. Но навстречу ему вышла не пленительная жена, а старая невольница, которая и поведала причину столь поспешной свадьбы и быстрого отъезда мурзы Ибрагима. Жена Юсуфу досталась необыкновенная, она действительно оказалась красавицей и певуньей, только одно отвращало женихов с некоторых пор: Гюльджан повредилась в разуме. Девушка заговаривалась, беспричинно смеялась и могла приняться петь посреди скорбного погребения. Женихи бежали прочь, а мурза, отчаявшись пристроить дочь, уцепился за первого прибывшего в улус со сватовством. Он не дал времени для ухаживания, сбыл дочь и снялся с места со всем кочевьем.

Юсуфу не оставили выбора, и он повёз жену к себе. Мрачные мысли посещали мурзу всю дорогу, и думал он о чёрной карме, нависшей над ним, словно судьба приговорила его к неудачам в браках, и всякая женщина приносила Юсуфу муки и страдания. Он думал, что происходившее с ним не могло быть простой случайностью, как иначе можно объяснить, что первая его жена – сущая ведьма, вторая оказалась сумасшедшей.

Мурза Юсуф поселил Гюльджан в улусе и попытался забыть о ней, как когда-то запамятовал о первой жене – Михри-хан. Но женщина, которая жила под боком, постоянно напоминала о себе, попадалась на глаза. Он не раз видел Гюльджан на пороге её юрты – ослепительно красивую, юную и желанную. Он не мог найти в ней умной собеседницы, но признавал её красоту, и тогда влечение мужчины пересиливало природную брезгливость. И Юсуф решился войти к своей жене.

Гюльджан вела себя, как подобает всякой невинной девушке: стеснялась его, прикрывала лицо платком, едва отвечала на вопросы. И как при этом была красива! Её нежное лицо украшали большие синие глаза, осенённые чёрным бархатом ресниц, губы – яркие и благоуханные, как цветок розы, а каштановые локоны пышной волной спадали на высокую грудь. Он был её мужем и пожелал обладать ею.

Всю ночь Юсуф отдавался безумной страсти, наслаждался роскошным женским телом и не замечал, как холодна и равнодушна под его ласками молодая супруга. Лишь на рассвете он заснул, но вскоре, словно от толчка, пробудился. Мурза открыл глаза и увидел Гюльджан, склонившуюся над ним. Он не узнал её, растрёпанная жена с искажённым ртом и выкатившимися глазами показалась кровожадной убыр из страшной сказки. Резкий, безумный смех вырывался из глотки этой неузнаваемой женщины, в свете первого солнечного луча он заметил блеснувший кинжал, вскинутый вверх. За мгновение до того, как смертоносное жало вонзилось в грудь, Юсуф успел перехватить его. Он оттолкнул от себя сумасшедшую и вскочил на ноги, под руку попалась плётка, и Гюльджан встретил жгучий удар камчи. Она вскрикнула и, заломив руки, упала на постель, но мурза в глухой злобе продолжал жестоко хлестать её…

Беклярибек стиснул лицо в ладонях. И сейчас, по прошествии многих лет, его жёг стыд за свою расправу над больной женщиной. Он не входил к жене больше никогда, но та ночь дала плод, и в назначенный час сумасшедшая Гюльджан разродилась дочерью. Мурза выделил для ухода за девочкой кормилицу и нянек и отправил их в дальний аил. Он опасался влияния Гюльджан на дитя и не ведал, что семена болезни заронены в Халиме при рождении. Расставание с дочерью несчастная мать переносила тяжело, вырвавшись из рук рабынь, она прибегала к его шатру и скреблась в полог, жалобно призывая ребёнка. Часто мурза Юсуф видел её со свёртком из тряпок, она бродила по стойбищу, убаюкивала воображаемое дитя и вызывала жалость у всякого, кто встречался на её пути. У всякого, кроме собственного мужа, сердце которого закаменело и не желало менять однажды принятого решения. Гюльджан больше никогда не увидела своей дочери. С ревниво оберегаемым ею свёртком – этим подобием ребёнка женщину и нашли в зимней степи, даже замёрзшая, она прижимала к остывшей груди свёрнутый тряпичный кулёк, словно пыталась в последние мгновения жизни накормить дочь…

Глава 5

Порыв ночного ветра вырвал беклярибека Юсуфа из плена тяжких дум. Он невольно поёжился и шагнул назад, в юрту. Он не хотел оставлять дочь одну и желал, чтобы глаза её при пробуждении видели его – тоскующего и одинокого – у постели своего дитя. Он должен был убедить Сююмбику, а во многом и самого себя, что дочери пора уйти из-под родительской опеки. У птенца лишь тогда вырастают большие крылья, когда полёт его самостоятелен. Видно, настало это время и для Сююмбики, но она совсем ещё ребёнок, глупый и капризный, как она расстроила его сегодняшним бунтом, как надорвала и без того ноющее сердце.

Сююмбика, словно почувствовала пристальный взгляд, открыла глаза и протянула руку вперёд, в темноту:

– Няня, это ты?

Отец поймал её руку, прижал к своей щеке:

– Это я, доченька.

Он почувствовал, как задрожала маленькая ладонь, малика колебалась, отдёрнуть ли ей руку или нет.

– Не гони меня, – голос грозного беклярибека дрогнул, сейчас он был лишь любящим отцом, который чувствовал свою вину перед дорогим ребёнком. И горячая эта любовь, полная страдания, как искра, пробежала от отца к дочери, Сююмбика вскрикнула и уткнулась в грудь беклярибека. Она плакала навзрыд, но то были слёзы облегчения, а отец прижимал малику к себе и спешил спрятать свои увлажнившиеся глаза. Вскоре они уже сидели обнявшись. Беклярибек гладил голову дочери, лежавшую на его плече. Им было хорошо вдвоём, и их единение не нарушала тишина спящего аила. Сююмбика первая прервала молчание:

– Отец, скажите, если бы моя старшая сестра Халима не слыла такой странной, в жёны хану отдали бы её?

Беклярибек лишь вздохнул:

– Ты всё понимаешь, моя девочка, тогда ты никогда не покинула бы Ногаев.

– Но я покину, – печально отозвалась Сююмбика, и тонкий её голосок резанул по сердцу беклярибека нестерпимой болью.

Юсуф поднялся. Не в его силах было бороться с бурей отчаяния в душе, казалось, ещё миг, и он откажется от собственных обещаний: дочь останется с ним, будет принадлежать только ему, ведь она – частичка любимой Айбики. Голос Оянэ возник из темноты, словно она и не покидала юрты:

– На всё воля Всевышнего, госпожа. И ваша мать желала, чтобы вы отправились в дальний путь, как придёт время. Она видела вас птицей, должно быть, очень красивой птицей с белыми крыльями и пышным хвостом, как сказочные пери.

Она вошла неслышно и решительно устроилась на привычном месте у постели воспитанницы. Всем своим видом женщина словно говорила: «Ступайте, господин, теперь настало моё время!»

Сююмбика улыбнулась, потянулась к няньке:

– Расскажи, Оянэ, расскажи об этих птицах, они уж точно не похожи на твою любимицу Хромоножку.

Юсуф видел, как дочь, будто по волшебству, позабыла обо всех страданиях. Улыбка засияла на её лице, а на ещё не просохших от слёз щеках заиграли смешливые ямочки, словно в солнечный день малый дождик брызнул водой и исчез.

– Что же, расскажу, раз вам не спится. – Оянэ пересела в ноги к девушке, заботливо прикрыла её покрывалом. Она оборотилась на мгновение к беклярибеку: – Вам бы отдохнуть, повелитель, а мы поговорим о своём.

И грозный господин отступил, понимая, что сейчас его дочери нужна эта ласковая, заботливая женщина, во многом заменившая ей мать. Рядом с ней она забудет обо всём и будет смеяться, слушая увлекательные сказки. А он отправился в свой шатёр и унёс туда воспоминания прошлого. О чём ещё думалось в эту бессонную ночь повелителю ногайцев – о самой большой, самой сильной его любви; любви, которая принесла в этот мир очаровательный цветок по имени Сююмбика…

Свою третью жену Айбику он встретил осенью в землях мурзы Ямгурчея. По давнему обычаю собрались они, беки и мурзы, на большую облавную охоту. Осенняя степь полнилась тучными стаями диких уток, стадами пугливых джейранов и диких кабанов, которые откормились в этих местах за лето. Знатные ногайцы съехались к месту охоты, забыв об обидах и распрях. Так испокон веков велось в их родах, поспешать на большую облаву, показать там свою доблесть, удачливость и ловкость. Многие из собравшихся могли похвастать несчётными табунами, тысячными отрядами воинов, бескрайними пастбищами. Но на охоте ценилось не богатство, а умение владеть луком, арканом и копьём. Здесь никто не кичился серебряной оправой саадака и богатым колчаном, похвалялись друг перед другом удачами прошлых охот и победами на ристалищах. Утро стояло морозное, беки и мурзы сошли с коней и грелись у костров – они дожидались сигнала к охоте. В прохладном воздухе понемногу оседал туман, солнце разливало розовый свет по небосводу, готовилось выйти из ночного укрытия. Нукеры, переговариваясь между собой, удерживали за поводья мирно прядущих ушами коней, поправляли луки, проверяли, хорошо ли натянута тетива. Наконец, старейший мурзабек Алтын, удостоенный высокой чести руководить облавой, распорядился, кому пойти с правым, а кому с левым крылом.

Оба крыла разделили три полёта стрелы, и охотники отправились, каждый по своей стороне, перекликаясь меж собой и постепенно сужая облавный круг. Когда перевалили через крутой холм, оказались в долине. Стало видно, как много животных попало в западню, – оказались здесь легконогие джейраны и горбоносые сайгаки, свирепые кабаны и степные зайцы. Загонщики затрубили в рога, хлестнули скакунов. Сердца переполнились азартом, который всегда рождался на охоте. Мурзы ринулись вперёд, пуская стрелы в мечущихся животных, и всё слилось в степной долине. В морозном воздухе смешались гул, треск голых ветвей в кустах, ржание лошадей, топот копыт, крики загонщиков, рёв испуганных животных. Как и все, мурза Юсуф, охваченный охотничьим азартом, гнал коня по краю неглубокого оврага, не сразу он повернул голову и заметил огромного кабана, скачками нёсшегося на него. Взъерошенная на загривке щетина вставала дыбом, с клыкастой морды секача во все стороны разлеталась пенная слюна. Мурза успел выстрелить из лука, но впившаяся в ногу животного стрела лишь усилила дикую ярость зверя. Конь испугался стремительно приближавшегося кабана, всхрапнул и резко кинулся в сторону. Степь встала на дыбы и перевернулась вверх ногами: мурза Юсуф полетел на землю прямо под клыки разъярённого вепря…

Очнулся он в чужой юрте среди раскиданных мягких шкур. Рядом суетился сгорбленный старик, вымачивал длинные холщовые полосы в резко пахнущем растворе, тряпицы одна за другой покрывали окровавленную ногу. Хозяин юрты –мурза Ямгурчей склонился над Юсуфом, дружески сжал руку раненого.

– Что случилось? – с трудом вымолвил Юсуф.

– Кабан! – Ямгурчей поправил одеяло из шкур. – Конь скинул вас, уважаемый мурза, прямо на клыки зверя, и он вспорол вам ногу.

– Но почему я не чувствую боли?

– Наш местный шаман – искусный лекарь, его предки передали ему необыкновенные познания. В лечении ран уважаемому Капшай-аге не найдётся равных.

Лекарь в ответ на слова хозяина стойбища важно покивал головой:

– Я зашил вам ногу, мурза, и обезболил рану травами. Два раза в день буду менять повязки, и на новолуние ваши воины смогут забрать вас.

– Не стоит торопиться, – Ямгурчей прервал словоохотливого старика. – Я не отпущу мурзу Юсуфа, пока не буду уверен, что его нога полностью зажила.

Они говорили ещё о чём-то, но отвар, которым шаман напоил мурзу, стал действовать, и Юсуфа объяли оковы сна.

Глава 6

Пробудился он ночью и в неясном свете очага обнаружил тоненькую девичью фигурку, закутанную в покрывало. Нежная прохладная рука легла на его разгорячённый лоб, и в тот момент мурза почувствовал, что сердце готово выскочить из груди. Она не казалась красавицей, эта девушка, склонившаяся над ним: личико круглое и гладкое, как у ребёнка, над верхней губой, изогнутой как лук, едва приметный пушок, глаза смущённо прикрыты опахалом ресниц.

– Кто ты? – еле слышно спросил он, подумав, каким невиданным колдовством старик-лекарь превратился в юную девушку.

– Я сестра мурзы Ямгурчея – Айбика.

– Прелестная бика, должно быть, я сплю. Как могли вы оказаться ночью у моей постели?

Она тихо засмеялась, словно прожурчал прохладный ручеёк и наполнил душу покоем и светлой радостью:

– Я упросила Капшай-агу, что посижу около вас. Мой брат не знает об этом, а если проведает, будет сердиться. Он всегда серчает, когда я провожу ночи возле больных. Мурза Ямгурчей говорит, – девушка выпятила губу, пытаясь подражать старшему брату, нахмурила брови и проговорила строго и сердито. – «Знатная по рождению девушка не должна посещать юрты простых кочевников»!

Юсуф улыбнулся, словно и правда услышал голос всегда серьёзного Ямгурчея.

– Но эти бедные люди считают, что я помогаю им преодолеть болезнь, – продолжала Айбика. – Поэтому я пришла к вам, Юсуф-мурза, хочу, чтобы вы побыстрей поправились.

– О, бика, так вы желаете, чтобы я скорей покинул ваш аил?

– Нет. – Девушка опустила внезапно зардевшееся от смущения лицо.

И он, взрослый мужчина, смутился вместе с ней. «Должно быть, сильно меня ударил кабан, – рассердившись, подумал Юсуф, – раз я принялся заигрывать с маленькой девчонкой!»

Кто-то зашевелился в тёмном углу, и мурза приподнялся на локте, вглядываясь. Странная фигура выплыла из темноты. То была женщина в необычном наряде из шкуры волка с нашитыми на пояс пучками трав и кожаными мешочками, полными душистых снадобий. Юсуф невольно вздрогнул, когда её смуглое лицо с горевшими как молния быстрыми глазами приблизилось к нему. А Айбика вдруг поднялась во весь свой небольшой рост, раскинула руки, словно крылья, скрыв лежавшего мужчину.

– Что тебе надо, провидица? – голос девушки зазвенел, и Юсуф расслышал в нём волнение и тщательно скрываемый страх.

Женщина протянула руку с длинными, загнутыми внутрь ногтями в сторону мурзы. «Словно когти птицы», – невольно подумал он.

– Беги, юная бика, беги от него. – Странный голос провидицы ещё больше напомнил клёкот большой птицы. – В нём твоя погибель!

– Неправда! – Айбика опустилась рядом с Юсуфом, ободряюще сжала его плечо. – Поди прочь, не хочу тебя слушать.

Провидица качнула головой, шагнула к выходу, но на пороге обернулась:

– Так услышь меня ты, благородный мурза, не погуби девушку, ведь ты станешь причиной её смерти.

Юсуф помнил суеверный ужас, который овладел им. Он был отважен в бою, первым на охоте и в состязаниях, но эта ведьма со скрипучим голосом словно явилась из бездны и указала путь его судьбы.

Женщина, появившаяся в улусе мурзы Ямгурчея неизвестно откуда, исчезла той же ночью, словно приходила только для того, чтобы сообщить чёрную весть. Её предсказание томило душу мурзы, и он спешил, желая, чтобы рана быстрей зажила, а стойбище Ямгурчея осталось в прошлом. Но как можно было оставить в прошлом заботливое создание, которое приходило каждую ночь к его изголовью? Он прикидывался, что спит, а сердце раздирали противоречивые чувства, порой непонятные и пугающие. Она являлась и днём вместе с братом, слушала их разговор, шутки и каждый раз смеялась так заразительно, что Юсуф принимался смеяться вместе с ней. Он невольно любовался блеском девичьих глаз и нежным овалом лица. Покидая гостеприимный улус Ямгурчея, Юсуф желал забыть юную девушку по имени Айбика, но чувства уже пустили свои корни, привязав мурзу к ней.

Эта девочка вошла в его жизнь свежим ветерком, рядом с ней он оживал, желал быть героем в её глазах. Юсуф не раз спрашивал себя, какими чарами окутал его этот ребёнок, каким чудом отогрелось ледяное сердце. Он стал часто бывать в аиле Ямгурчея, подружился с ним, но никому, даже самому себе не хотел признаваться, что манят его сюда лучистые глаза Айбики и её милое смеющееся личико. В семейной жизни он был дважды несчастлив и не хотел пытать судьбу в третий раз. К тому же слова странной провидицы пугали его. Вскоре мурза Юсуф запретил себе посещать улус друга, он стремился забыть о своей привязанности и ушёл с воинами в набег. Едва вернулся из похода, как его огорошила весть, что мурза Ямгурчей собрался выдать замуж младшую сестру, – и тогда по сердцу прошёлся огонь! Но он сказал себе: «Такова судьба! У Айбики один путь, у меня другой, всё позабыто, всё в прошлом».

Юсуф почти смирился, но утром нашёл девушку у своей юрты. Он не знал, когда Айбика прибыла и сколько времени просидела у полога, дрожа от холода. Она уткнулась в его плечо:

– Не гоните меня, мурза, я не уйду. Если не стану вашей женой – не буду ничьей.

Во взгляде её было столько горечи, печали и столько любви, что сердце мурзы дрогнуло. Только разум твердил: «Тебе никогда не быть счастливым. Зачем тебе эта девочка, к чему её жертва?» Холодный и непреклонный, он повёз её назад к брату. Весь путь она молчала, но едва завидела вьющиеся дымы над юртами родного стойбища, нещадно хлестнула коня:

– Прощайте, мурза!..

Беклярибек Юсуф улыбнулся этим давним воспоминаниям. Она, его Айбика, могла быть такой же горячей и непредсказуемой, как и их дочь. Не в силах справиться с собой, Юсуф в тот же день посватался, и мурза Ямгурчей встал перед трудным выбором: ему следовало отказать прежнему жениху или же своему другу. Счастье родной сестры перевесило, и Айбика стала женой мурзы Юсуфа.