Черные вороны 11. Ураган

Сукин сын восхищался моей абсолютной хладнокровностью, как по отношению к объекту, так и к другим «солдатам». ОН называл нас своим войском. А я лишь склонил голову в день собственного принятия, молча соглашаясь с этим определением. Мёртвый. Это слово подходило мне как нельзя лучше. Тогда и сейчас. Тогда как нашего командира, того, кто управлял нами называли очень коротко Лис.

Ирония судьбы, теперь я был намного сильнее своего хозяина, но уже не мог бросить ему вызов. Потому что основным пунктом было соблюдение всех его правил. То есть я не могу трогать нашего главного Заказчика. Пока. И пока я терпеливо ждал, когда этот подонок оступится настолько сильно, что его можно будет взять за яйца. И схвачу его за них именно я, так как сегодня меня повысили.

Выше были только «генералы» и сам Лис. Теперь я решал, что делать с тем или иным заказанным, и каким видам пыток стоит его подвергнуть. Ну, и обязан был присутствовать на них лично.

Пытки… Единственное, что скрашивало моё пребывание в этих холодных серых скалах. По крайней мере, поначалу. Это потом они станут для меня настолько обыденными, что я перестану выпускать Зверя для того, чтобы и он получил свою долю наслаждения от душераздирающих криков пленников, точнее, отпадёт необходимость в этом.

А первое время я получал дикое удовольствие, наблюдая, как корчатся в предсмертных судорогах те, кто должен раскрыть ту или иную информацию, те, кто перебежали дорогу сильным мира сего. Я – Максим Воронов, тот, кто делал то же самое более до хрена и больше лет, теперь выступал карателем подобных мне ублюдков, которым не повезло попасться в лапы спецслужб. А в частности – элитного отряда «Каратели».

Ритуал посвящения новеньких закончился, и мы собрались разойтись по комнатам, больше похожим на кельи в монастырях, когда ко мне подошёл Лис и приказал пройти к нему. Я молча пошёл вслед за главой, смутно догадываясь, о чём пойдёт речь. Он пригласил меня сесть за стол и предложил виски. Отказался, терпеливо ожидая, когда Лис начнёт разговор. А чёртов ублюдок до сих пор продолжал проверять меня. Все эти полгода он старался подловить меня хотя бы на одном нарушении правил, к которым относилась даже чрезмерная нетерпеливость. Но я безмолвно следил, как он наливает жидкость в бокал, рассматривая её на свету, и медленно выпивает, зажмуриваясь от удовольствия.

Ещё полгода назад это заставило бы почувствовать сухость в горле и безумное желание снова ощутить вкус виски на губах, отвлечься хотя бы ненадолго от тех мыслей, что не оставляли ни днём, ни ночью. Но те времена прошли безвозвратно, а ещё раньше я потерял нечто намного большее, чем возможность пить виски, так что сейчас я лишь невозмутимо ожидал, когда начнётся главное действо.

Лис наконец повернулся ко мне:

– Рад новой должности, Мертвый?

Светло-карий взгляд цепких глаз внимательно следил за моим лицом, не промелькнёт ли хотя бы тень эмоции.

– Я не знаю, что такое радость.

Глава удовлетворённо хмыкнул.

– Мертвый, я доволен тобой. – прищурился, не отрывая взгляда. – Именно поэтому я сделал тебя генералом. Здесь это не военная должность, но тебе она дает определенные полномочия. Теперь в твои обязанности входит не только поимка объектов и проведение пыток. С сегодняшнего дня ты вправе сам решить, какое наказание применить к тому или иному пленнику. Под твоим командованием будут пятнадцать человек, беспрекословно исполняющие любые твои приказы. Тебе предоставят новый дом…

Он замолчал, с выжиданием глядя на меня.

– Мне не нужен дом, – я пожал плечами, – достаточно той комнаты, что я сейчас занимаю.

– Я бы предоставил тебе шлюху…, – сказал и снова замер, в ожидании ответа.

– Мне не нужны шлюхи.

Это было предложение века, по меркам нашего аскетического существования в казармах. Дело в том, что солдаты обязаны были соблюдать целибат. Никаких женщин, никаких мужчин, никаких плотских удовольствий. Свод правил, а проще – наш личный Кодекс запрещал любую сексуальную связь. Нарушение этого правила каралось изгнанием. Не так уж страшно звучит, правда? Вот только никто и никогда не позволит уйти. Отсюда не уходят. Разве что только прямиком в Ад. Без гроба и похорон. И все понимали – реальным наказанием за подобной проступок являлась смерть. Вдали от любопытных глаз. Втайне от вышестоящих, тех, чьих имён не знал никто, кроме, может быть, самого Лиса и нескольких генералов.

Конечно, глупо предполагать, что вполне здоровые мужики на протяжении нескольких лет сохраняли целомудрие. Лишь единицы из них, слепо преданные своему делу и не отступающие от предписаний Кодекса ни на шаг. Все остальные развлекались тайно. С пленницами. Или пленниками, если долгое время не задерживали женщин. Ещё до выяснения всех обстоятельств дела пускали несчастных по кругу, насилуя круглыми сутками, доводя до отчаяния и выбивая нужные признания. Действенный метод, надо сказать.

Именно с тех пор многие и стали относиться ко мне настороженно. Потому что я не принимал участия в их оргиях. Никогда. Я оставлял их и уходил в свою комнату, закрывая глаза и представляя на месте жертвы, чьи крики доносились снизу, Дарину. А себя в роли её карателя. Такого же бессердечного и жесткого, как они. И тогда отвращение и ненависть к самому себе накатывали с такой силой, что, казалось, способны были разорвать меня на мельчайшие части. Мне приходилось сдерживать себя от порыва броситься вниз и расправиться с жестокими соратниками. Я заказал для себя наручники и в такие моменты приковывал сам себя к железным столбикам у изголовья собственной кровати, ожидая, пока пройдёт очередной подобный приступ. А после завершения издевательств один из парней поднимался и освобождал меня. И так изо дня в день. Почти полгода. А потом меня перестали волновать и вопли женщин, и глумливые выкрики парней. Я научился отстраняться от всего, что не касалось моей непосредственной работы.

Сейчас мне предлагали вполне официально иметь собственную шлюху.

Но меня эта идея не прельщала. Я давно уже перестал чувствовать какое бы то ни было влечение к женщине. Ко всем, кроме одной, к сожалению.

Голос Лиса услышал сквозь туман собственных мыслей:

– Ты сможешь пользоваться интернетом, смотреть телевизор, Мертвец…

Телевидение и интернет находились в ограниченном доступе. И они считались непозволительной роскошью для всех, кроме определённого круга лиц, к коим относились такие, как я.

Я встал, понимая, что разговор окончен.

– Мне это не нужно. Меня вполне устраивает моя нынешняя жизнь. Я могу быть свободным?

– Как знаешь, Мертвый. – Лис встал и склонил голову, отпуская меня. Ответил ему тем же жестом и направился вниз. В тюрьму. Сегодня я должен подвергнуть пыткам очередного пленника, устроившего из одного столичного театра притон для наркоманов и любителей поиграть в смертельные игры. Он продавал у себя героин, кокс, мет, при этом храм Мельпомены был центром огромной раскидистой сети по распространению дури по всей стране.

А каждую неделю они устраивали представления для своих зрителей. Наркотические оргии. Шутливым девизом каждой постановки служило высказывание «Работаем за е*лю».

Я зашёл в темницу, и ко мне тут же подскочил один из моих подчиненных:

– Пленник готов, Мертвый, – коротко доложил он. – Отрицает любую причастность к этому делу. Не согласен с выдвинутыми обвинениями.

Оно и понятно, актёра поймали только накануне, и пока к нему никакие меры не применялись, все были заняты другими висяками.

Я прошёл к стулу возле огромного стола с кучей металлических предметов на них.

Парень был прикован голым к стене. Его фигура напоминала крест –раскинутые в сторону руки и раздвинутые ноги.

Бросил на него быстрый взгляд и приказал, обращаясь к своим псам:

– Расковать!

Те принялись освобождать ублюдка, а он, настороженно следил за мной, справедливо не веря, что ему так повезло с инквизитором.

– Распять!

Пленника снова схватили, и пока я выбирал инструменты для последующего разговора, стражи оперативно распяли его, не обращая внимания на дикие крики и проклятья пленника, вбив огромные гвозди в руки и ноги.

Наконец, он заткнулся, и я повернулся к нему. Лицо бледное, глаза бегают из стороны в сторону, затравленно оглядывая окружающую обстановку. Заметил, как я взял огромные ножницы и нервно сглотнул. Я подошёл к нему:

– Итак, у тебя есть право выбора: или ты рассказываешь нам всё о своих махинациях с дурью и организацией «порно спектаклей» с несовершеннолетними, или я медленно лишаю тебя сначала пальцев на руках, потом на ногах, после – носа, потом яиц и твоего стручка.

Закованный гордо вздёрнул подбородок вверх. Я провёл металлом по кисти руки, и он заорал от страшной боли.

– Как ты понимаешь, ты навсегда лишишься своих пальцев. – дотронулся до его носа. – И носа, ушей. Я превращу тебя в обрубок и брошу подыхать где-нибудь на улице. А ты сможешь выжить, потому что тебе умело наденут жгут и обработают раны. Без рук и ног, без ушей, без глаз. Кем ты станешь, ты, пугало, которое трахало четырнадцатилетних девочек?

Молчание в ответ. Что ж, это было его решение. Раз – и большой палец левой руки полетел вниз. Истошный крик, и он уже лишён второго пальца. А потом, третьего и четвёртого. Придурок не говорил ничего по делу, а только истошно орал, глядя распахнутыми от ужаса и дикой боли глазами то на свои обрубки на полу, то на кисти, истекающие кровью

Когда закончил обрабатывать ноги актёра, дал ему успокоиться и выразительно посмотрел на нос.

– Прошу вас, – слёзно начал умолять ублюдок, и я поморщился. Значит, не подействовало. – Отпустите меня. Я..я ни в чём не виноват…Я…я ничего…

Кивнул одному из псов, и тот схватил парня за голову. Одно движение – и вот уже безносый пленник заливается кровавыми слезами, отчаянно моля прекратить пытки.

– Я прекращу. Только ты должен рассказать мне всё о своих каналах поставок, назвать имена лиц, сотрудничающих с тобой, и контакты, по которым ты связывался с ними.

Он обессиленно покачал головой и еле слышно прохрипел:

– Но я, и правда, ничего не…

И уже через секунду орал, как резаный, когда я отсёк его член.

Отошёл к столу, выжидая, пока этот идиот будет в состоянии говорить, а не булькать, захлёбываясь своей же кровью. Взял в руки набор стрел, больше напоминающих собой длинные иглы. Развернулся лицом к пленнику;

– Это мой набор для игры в дартс. Слышал о такой?

Недоумок заткнулся, видимо смутно осознавая, о какой «игре» я веду речь.

– Какого глаза тебе меньше жаль? Левого или правого?

Он, как рыба, ловил воздух ртом, по инерции закрыв глаза. Будто это могло их спасти.

Я потерпел минуту, давая ему ещё одну возможность добровольно всё рассказать. Но он промолчал, тем самым определив собственную судьбу.

Прицелился и попал точно в яблоко. Глазное. Ещё один душераздирающий крик, и вот он начинает сдавать всех своих подельников. Одного за другим. Периодически замолкая на долгие-долгие минуты, так как говорить у него почти не остаётся сил.

По окончании допроса прихватил бутылку ледяной воды. Я больше не пил. Никогда. Только вода. Только трезвая голова и много боли. Я пьянел от нее.

Поднялся к себе, почему-то обдумывая слова Лиса. Его предложение о переселении в отдельный дом. Нет, я не собирался даже рассматривать возможность согласия. Но ощущение, что неспроста он заговорил об интернете и телевидении, не покидала. Хотя откуда ему было знать? Откуда вообще кто-то мог догадаться о том, что я намеренно старался даже не заходить в то крыло комплекса, где стоял огромный домашний кинотеатр?

Сейчас не старался. А ещё полгода назад, как чёртов наркоман, я ходил за дозой информации о внешнем мире. О той жизни, что больше никогда не будет моей. Особенно тяжело было в первые месяцы. Тоска по семье, по Дарине сводила с ума, лишая разума, заставляя кататься по полу с закусанной рукой во рту, чтобы никто не услышал и не узнал, что у меня есть чувства. И что они заставляют бежать каждую свободную минуту к огромным мониторам, чтобы хотя бы издалека любоваться любимыми лицами детей, слышать спокойный голос Андрея, рассуждающего о той или иной проблеме в стране и бизнесе…

И наблюдать, как моя женщина идёт в обнимку с тем, кого я ненавидел больше жизни, позволяя прикасаться к себе, обхватить за талию, улыбаясь ему. И не опровергая слухи о связи с ним. На всех каналах, в любых поисковых системах Дарина Воронова всегда запечатлена рядом с Денисом Ветровым. Счастливая пара, улыбающаяся со всех экранов.

Чёрт побери, как же это было больно. Наблюдать за ними, находясь здесь. Осознавать, что та, которую ты любишь, теперь уже с другим. Она не вышла за него замуж, но это не имело значения. Она была рядом с ним. И не только она. Почему-то, когда я уходил, труднее всего было свыкнуться с мыслью, что в жизни Дарины рано или поздно появится другой мужчина. Что он будет делить с ней радости и беды, наслаждаться её телом, и ему она подарит свою душу. Но вот что чувствует отец, когда видит совершенно постороннего мужчину рядом со своими детьми, я тогда не представлял. Эту бешеную потребность вцепиться в горло урода, посмевшего прикоснуться к моей дочери или взять на руки моего сына.

Это уничтожающее чувство, что тебя предали те, кому ты доверял безоговорочно. Только здесь, среди скал, я понял, что единственные, кому я доверял, были мои дети. Только в их любви я никогда не сомневался ни на грамм.

И после этого видеть, как они нашли замену мне, было самым настоящим адом. Адом, в котором я горел каждый день, увлекая за собой пленников и стражей на тренировках. Тогда-то и вырывался Зверь, чтобы отыграться на них за все те страдания, что исполосовали его чёрную душу на тоненькие кусочки. Душа умерла. Я действительно Мертвый. Какое меткое определение.

Снова наручники и метания по полу в попытках успокоиться, доказывая самому себе, что так будет лучше. Что им нужен мужчина рядом. Чтобы оберегал и защищал.

«Ты сам ушёл, Мертвый. Ты не должен никого в этом винить!» Да, я не имел права никого обвинять. Понимал, что во всём виноват сам. Но боль от этого не становилась слабее, и холод всё не покидал тело, которое даже сейчас, по истечении полугода, не могло никак отогреться. И каждый день я тщетно мечтал о том, чтобы сдохнуть и избавиться от этой непрекращающейся агонии, ломающей изнутри, выкручивающей кишки и тугими пальцами продолжавшей сжимать горло.

Единственное, что я знал наверняка, – когда-нибудь именно так и будет. Когда-нибудь я избавлюсь от боли навсегда…когда сам превращусь в тлен.