Катастрофа на белой стороне

«Свидетели показали нам, что сразу после взрыва лайнера они видели самолет в районе его следования меньший по размеру, серого цвета, который скрылся в облаках», ТАСС.

Инга Райская

Катастрофа

на Белой стороне.

Моим соотечественникам, с любовью.

Главная героиня волею Судеб оказывается свидетельницей преступления американских спецслужб. У неё на руках доказательства преднамеренного уничтожения малазийских Боингов. Доказательства должны быть доставлены в Россию и предъявлены Миру. В сплетении борьбы тёмных и светлых сил ей на помощь приходит любовь и магия. Чтобы победить, придётся пройти по острию Судьбы и связать нити прошлого и будущего.

© Инга Райская, 2017

Невнятные отклонения от реальности не меняют сути случившегося….

Инга Райская

Вместо предисловия

Я люблю летать на Храмовую гору по ночам. А при свете дня – сидеть возле Храма на площади, или пристроиться прямо на его куполе, раскинув руки и ноги в стороны. Последняя позиция хороша тем, что я вижу свой любимый дом, результат моих многолетних грёз…

Мой дом, мой Мир…. Вот он, я держу Его в руках, вхожу в Него, играю с Ним, живу, люблю, даже скучаю иногда! Мой мир и Я в нём…Что важнее? Если бы Я была Другой, и Мир был бы… точнее не было бы совсем моего Мира. Сначала мы строим всё внутри, а потом это случается снаружи. Это САМАЯ СТРАШНАЯ ТАЙНА на Земле. Все остальные Тайны – и не тайны вовсе, так, секретики. Помните, фантик, стёклышко, совочек – закопать и никому не говорить….

Что, вы это уже слышали? Я тоже раньше слышала, но узнала только когда получилось. Странная штука – Тайна. Её нельзя открыть тому, кто не может её сейчас узнать. Хоть лекцию читай, хоть на рекламной растяжке нарисуй – без толку. Не то, что секрет…

Так что, если судьба вам узнать Тайну – прочтёте эту повесть и узнаете. Вдруг кому-то пришло время? А если не пришло, то побалую Вас секретом, всё равно будет интересно.

Когда я увидела этот дом, я его сразу узнала. Нет, конечно, я понимала, он должен быть именно здесь. Место я много раз видела во сне. Этот холм напротив Старого Города в Иерусалиме я приглядела во время своего первого визита в город. От него так и веяло Силой, я не могла от него оторвать взгляда, казалось, только от взгляда на это место у меня вырастали крылья. Конечно, я тогда мало что понимала, но уже могла кое-что. Я тогда хорошо запомнила место, где я буду жить. Так вот, я увидела мой будущий дом, когда проезжала мимо на прокатном автомобиле по дороге из аэропорта Бен Гурион в гостиницу в Иерусалиме. Жизнь уже катилась на салазках к кульминации моей сказки.

И я его узнала! Это было не как купить новый дом, а как вернуться домой, как поцеловать тебя после разлуки, как посмотреть в твои глаза, не видя тебя несколько лет, как услышать твой голос, давно потеряв надежду. Вот как это было.

Вообще– то мне надо было ехать прямо к моему отелю. Но поворот налево был такой ПРАВИЛЬНЫЙ, а дорога вверх на холм такой ЗНАКОМОЙ, что мой путь был яснее ясного. И вот он – последний дом на вершине холма, калитка, знакомая плитка при въезде и даже пассифлора, лениво спускающая свои прядки с забора. Моя любимая пассифлора – вьюн с восьмиконечными цветами, родственница всем известной киви. Я прижала свой «смартик» вплотную к забору, вышла из авто и вдохнула горячий сухой полуденный воздух святого города…. Была середина мая и обычная для этого времени года жара. Но какая жара – знакомая в каждом запахе, звуке, дуновении ветерка, колыхании белоснежной занавески в соседнем доме.

– Шалом! – а далее было что-то на иврите. Я хорошо понимала язык, но плохо говорила. Пришлось объясняться по-английски.

– Шалом! У кого я могу купить этот дом?

Удивление на лице пожилой дамы, смешанное с трудностями языка.

– Купить? Но здесь ничего не продаётся. Вы понимаете меня? В нашем посёлке нет домов на продажу! Последний дом продали лет семь назад.

Должно быть, это дорогое и очень престижное место, – подумала я. Конечно, дорогое, но дом мне продадут, а я его куплю, это так же ясно, как то, что этой даме не судьба поздравить меня с новосельем. Впрочем, ей много лет, что же. Я достала из сумочки свою визитку и написала на ней по-английски «Здравствуйте! Я куплю Ваш дом. С наилучшими пожеланиями. Инга Лисичкина».

Протянула визитку даме

– Передайте, пожалуйста, хозяевам, когда приедут! Я буду рада их звонку.

Дама взяла визитку, чтобы не спорить с сумасшедшей иностранкой.

Смешно! Как люди верят в то, что видят и слышат, как они живут, в их железобетонном мире. У них всё прочно и неизменно. Особенно те пару десятков истин, что они насобирали за всю жизнь, и ещё десяток из тех, что показали по ТВ. Вот задуматься на секунду – ну ОТКУДА она могла знать, что этот дом не продаётся. Она что – видела хозяев, которые в эту самую минуту решали, где им взять денег на поддержание давшего течь бизнеса в Канаде? Бизнеса, который исправно вот уж как 25 лет кормил всё это обширное и уже обленившееся семейство. Нет, она видела только иностранку на прокатном смарте, высокую голубоглазую блондинку, которая могла бы затеряться в толпе в каком-нибудь скандинавском городе. А в здешних краях выглядела непристойно броской, непозволительно чужой этому древнему пейзажу. И опять глаза обманули даму. Ах, прав был старина Экзюпери «не обманет лишь то, что увидишь сердцем». Кстати, интересно, а сам он видел? Или это просто прозрение талантливого писателя…. А видящий знал бы, что я пришла ДОМОЙ. На то самое место, где триста с лишним лет назад я родилась, выросла и была выдана замуж.

Моё странное нахальство заинтересовало даму, а может быть ей было скучно, а может быть ей внушила доверие визитка приглашённого сотрудника Тель-Авивского университета, так или иначе, меня пригласили на веранду выпить чаю. С веранды я видела белые стены и тёмные деревянные окна моего будущего жилища, затенённые опущенными жалюзи. Я видела знакомый балкон, выложенный плиткой всех возможных оттенков синего, белую балюстраду, лестницу к гаражу, спускающуюся мимо лимонных деревьев.

Я улыбнулась, представив, как я заставлю тебя закрыть глаза, приведу за руку на этот балкон, разверну лицом к старому городу. Будет вечер, и солнце спрячется за древние стены, даря прощальные лучи, играя светом с куполом Храма, вырезая тени как на театральной декорации. Ты откроешь глаза и не сможешь сдержать возглас изумления, потому что ничего прекраснее для нас с тобою нет на свете.

Я вдруг почти усомнилась, а вдруг и впрямь не продадут. Ну как продать ЭТО – какими деньгами измерить?

Но нет, люди – всего лишь люди, у них свой мир и свои страсти. Всё будет так, как должно быть.

17.07.2014

«Лететь на самолёте и думать о пилоте,» – в голове крутилась фраза из популярной песенки. Не так, чтобы я любила попсу, просто имею свойство запоминать любые стихотворные строки. Наверное, это следствие романтического увлечения стихами в юности.

Я улыбнулась, почему-то последние дни воспоминания прилетали одно за другим, отрывками разных событий из далёкого далека. «Странное, жаркое, милое лето», – подумала я, взглянув на розовеющие в рассветном мареве облака. Дым от лесных пожаров долетал до Москвы, и мы привыкли к кровавым закатам и странным рассветам, к бесконечной жаре и дымным туманам.

«Может быть, вовсе не распаковывать этот чемодан», – думала я, допивая свою чашку кофе в ожидании такси в Шереметьево.

Я по профессии химик токсиколог и работаю в одной крупной некоммерческой организации. И чемодан я собрала, чтобы отправиться на конференцию в далёкий Куало-Лумпур. Столь необычное место проведения рядовой конференции объяснялось сочетанием двух факторов: желанием брюссельского руководства попутешествовать в экзотические места за счёт денег европейского бюджета и одновременно проявить уважение к развивающимся странам. И это даже не было в полном смысле слова лицемерием, так, бледная тень того реального лицемерия, с которым я успела познакомиться в офисных коридорах прекрасного бельгийского города Брюсселя.

Моя жизнь в последние годы состояла из отлётов и прилётов, с промежутками московской беготни в стремлении закончить не кончающиеся дела. Но я бы обманывала себя, если бы стала жаловаться на свою жизнь. Мне всё в ней нравилась, и время, и место, в котором я живу, и моя семья, и моя работа и это лето….

А моё московское лето 2014 года состояло из переездов между городом и загородным домом, в котором мы жили, спасаясь от жары. И даже жара нам нравилась, особенно бесконечные купания в Москве реке, из которой выбирались только чтобы пожарить мясо и прикончить очередной арбуз.

Мы купались в реке чуть выше по течению от Звенигорода, напротив Савво-Сторожевского монастыря. В этих местах Москва река ещё мелкая и быстрая, русло с излучинами, мелями, песчаными отмелями и обрывистыми берегами. Чтобы ощутить прохладу купания этим летом, надо было проплыть подольше, так как вода достигла уже черноморской температуры.

Как-то так случалось, что всегда собиралась большая компания купающихся: я с моей любимой сестрой, точнее моей кузиной Татьяной, оба наших мужа, друзья, сыновья, девушки сыновей, друзья друзей…. И вся эта толпа по тёплой пыли дорог, по высушенной жарой траве, мимо блёкло-синих цветов цикория радостно топала до привычного места начала заплыва. Мы плюхались в желанную прохладу воды, с брызгами, смехом, радостью людей, достигших цели. Я ложилась на спину в воде и глядела в чистое небо, меня несла на себе река, и было лишь одно желание – сохранить всё это, закрыть, спрятать, защитить….

А потом, накупавшись, все вместе мы поднимались по крутому берегу реки, и ещё выше – по обрыву к соснам. И вот здесь я всегда останавливалась, чтобы услышать колокольный звон, взглянуть на монастырские стены, на замершие в мареве леса. И застывала от этой хрупкой красоты, чувствовала её до боли, до мурашек, до слёз.

А ранним утром, когда мчалась по сонным ещё дорогам в Москву, я слышала запах цветущего донника вдоль дорог, видела нежную прозрачность берёз, тайну ельника, и даже облака над городом мне хотелось погладить с нежностью…. Нет, здесь ни при чём моя сентиментальность. Я никогда не была сентиментальной. Здесь – другое. Просто ЭТО было ТАКОЕ лето.

Я выглянула в окно и увидела подъехавшее к подъезду такси. Что же, мне пора….

И этот длинный день, так рутинно начавшийся для меня с чашки кофе на моей московской кухне, продолжился на авиарейсе Москва – Зальцбург. Ничто не предвещало форс-мажора, мы вылетели и приземлились по расписанию, и аэропорт Зальцбурга встретил меня как обычно, утренней суетой в гулких коридорах, миганием табло прилёта-вылета, изобилием азиатских путешественников с вкраплением свежевыбритых европейцев, катящих свои чемоданчики по служебным надобностям.

Я нашла мой рейс на табло вылетов, вот он: МН17 Малазийских авиалиний. Посочувствовав заблудившимся русскоязычным туристам, я показала, куда им бежать на пересадку, и пошла по направлению к стойкам регистрации. До вылета оставалось час пятнадцать, регистрация подходила к концу. Двигаясь через зал, я поискала глазами кого-нибудь из своих коллег, но не нашла.

«Наверное, все уже сдали багаж и прошли на посадку,» – подумала я.

У стойки бизнес-класса никого не было, а возле эконом-класса я увидела компанию, состоящую из двух молодых женщин и одного мужчины. Дамы громко смеялись и крутили головами. Не столько по акценту, сколько по характерной внешности и поведению, я определила: «Скорее всего, голландки». Мужчина – высокого роста, со спортивной фигурой, и выправкой если не военного, то очень тренированного человека. У него на плече висела довольно объёмная сумка, не доставлявшая ему неудобств, а в руках он держал средних размеров кожаный портфель. Когда он поставил громадные чемоданы дам на ленту регистрации, я увидела часть его лица, и поняла, кого он мне так отчаянно напоминает.

Этот господин был очень похож на моего первого и горячо любимого когда-то мужа, Михаила Орлова, которого я сначала отчаянно ждала, а потом также отчаянно оплакивала. Миша ушёл «выполнять интернациональный долг» в Афганистан, и через два месяца я получила извещение, что он «пропал без вести», а ещё через полгода, в декабре, что он «погиб при исполнении интернационального долга». С тех пор прошло много лет, я вышла замуж во второй раз, родила и вырастила двух прекрасных сыновей, младшему из которых было уже 18 лет. Поэтому неожиданное воспоминание удивило меня.

Разумеется, лететь в Куала-Лумпур из Москвы через Зальцбург вряд ли придёт кому– то в голову без повода, но я решила путешествовать именно по такому странному маршруту. Причина проста, я решила сэкономить, истратив свои бонусные мили Австрийских авиалиний.

Лет пять назад я даже не задумалась бы о цене на билет, так как летела в командировку на конференцию, и всё оплатили бы организаторы. Но в последнее время денег у всех моих коллег становилось всё меньше, на орграсходах экономили даже богатые фонды. Я работаю в одной очень известной и уважаемой международной некоммерческой организации, которая сотрудничает с большинством лучших университетов мира. Но и у нас появилась необходимость сокращать расходы. Так что первую часть перелёта в центр Европы я совершила за свой счёт, а теперь шла на посадку на рейс Зальцбург – Куала-Лумпур, оплаченный организаторами конференции.

Я привезла свой чемодан на колёсиках, чувствуя лёгкую неловкость из-за его размеров. Увы, чемодан был …не маленький, просто большой был чемодан, что уж. Хотелось взять не только дежурный костюм для доклада и пару платьев для приветственного ужина в начале, так называемого «Get together», и традиционного прощального банкета, но и что-то пляжное, и что-то весёлое для баров, и что-то для шоппинга, и что-то просто так, для души. Нет, я не собиралась соблазнять мужчин и заводить романы, хотя во время таких собраний это было почто что принято. Не верьте сказкам о высокоморальных западных стандартах, ерунда всё это. Европейские светила, сбежав от своих, как правило, непривлекательных жён, обычно просто из кожи вон лезли, чтобы пробраться в мой номер. И как-то не останавливали их воспоминания о прослушанных воскресных службах, увы. Но всех их ждал полный афронт в моём случае. Я была замужем, правда, я была замужем уже двадцать один год, но ни моя душа, ни моё тело не хотели связей без любви. Любовь по– прежнему для меня была единственной причиной близости с мужчиной, кроме брака, разумеется…. Я улыбнулась своим мыслям. Нет, я не считала, что я что-то упускаю в жизни, просто у меня с юности были причины относиться к себе очень серьёзно. А в последние месяцы к тому же появилось ощущение надвигающейся грозы, как будто за горным хребтом собирались тучи, в них копились стрелы молний и спекались льдинки града, и всё это предназначалось мне. И, в то же время, я чувствовала лучи солнца, которые, казалось, должны вот-вот вместе с надвигающейся грозой ворваться в мою судьбу. Как назвать всё это я не знала, и просто ждала.

А тем временем, этот «спортсмен», так напомнивший мне моего первого мужа, водрузил на весы свою сумку, а потом пристроил сверху и портфелик.

– Вы можете взять это в ручную кладь, – сказала ему девушка-регистратор.

Я подошла поближе, но две мощных голландки окружили спортивного господина с двух сторон. И моему взору он был доступен только со спины. Я видела развитую мускулатуру под чёрной тенниской, дорогие спортивные брюки облегали узкие бёдра, а загорелые руки приобнимали за массивные талии голландских дам. На голове красовалась жёлто-синяя бейсбольная кепка.

– Я абсолютно занят, – сказал он на чрезвычайно американском английском, и рассмеялся, демонстрируя обременённые дамами руки. Я просто впилась взглядом в его спину, непокрытую кепкой часть затылка, шею, уши…. Он повернулся влево, забирая три посадочных талона, игриво поблагодарил девушку и удалился, так и не повернувшись ко мне хотя бы в пол оборота. Я старалась успокоить удары сердца, вдох-выдох, вдох-выдох. Никогда за все годы, прошедшие с момента нашего с Мишей расставания, я не видела никого столь же похожего на него.

– Ваш паспорт? – спросила девушка у стойки.

Я сдала чемодан в багаж, получила посадочный талон и быстрым шагом направилась к выходу на посадку. Дойдя до ворот с нужным номером, я огляделась. Две голландские «курицы» тут как тут, сидели в креслах, ожидая приглашения на посадку. «Спортсмена» нигде не было видно. «Может, померещилось, – подумала я, – а он сейчас стоит здесь, среди ожидающих рейс, и просто снял свой кепарик.»

Не желая ни в чём убеждаться, я прошла к стойке небольшого кафе. Воспоминания о первом муже, о его семье, были болезненны для меня, и я постаралась переключиться. Заказав кофе «американо» и пятьдесят грамм Арманьяка, и посмотрела в окно, ожидая увидеть Боинг малазийских авиалиний и трубу, по которой мы все попадём на его борт. Означенный Боинг я увидела, но на лётном поле и в значительном удалении. «Стронно, а почему не в рукав, – подумала я, – Выход свободен, не час-пик…» Я часто улетала из Зальцбурга, и ни разу нас не возили к самолёту на автобусе. «Всё сегодня как-то не так,» – отметила я.

И решила выпить по этому случаю коньяк. Проглотив одним глотком свои пятьдесят грамм, я ощутила тепло, пробежавшее по телу. «Всё будет хорошо, – подумалось мне, – Что было, то прошло». Я протянула руку к чашке кофе, собираясь высыпать в неё длинный пакетик коричневого сахара.

Рядом с чашкой находился загорелый мускулистый бицепс, отороченный чёрной тенниской, а локоть упирался в кофейную стойку. Я подняла глаза, мой бывший муж, или «человек, очень-очень похожий» на него, стоял слева от меня, правда кепка на голове уступила место непроницаемым тёмным очкам. Он пододвинул мне мой кофе, улыбнулся, и сказал с тем же невнятным произношением жителя Техаса:

– Холодный кофе отвратителен, не правда ли? Сейчас объявят посадку, так что глотайте так же, как Ваш коньяк.

Я послушалась, как в забытьи, и поставила чашку на столик.

Миша, а это был определённо он, незаметно сжал мой мизинец. Это был наш условный знак двадцатипятилетней давности. Но я его помнила, конечно же, кто же забудет свою юность! Я должна была ему подыграть в розыгрыше, не «ломать картинку».

Рефлексы юности тоже незабываемы, и я ответила ему по-английски:

– И давно Вы из Техаса? – Я просто не знала, что сказать.

– Я уехал оттуда как раз вовремя, чтобы найти Вас здесь! Поездка обещала быть скучной, если бы не эта встреча. – Он говорил естественно и раскованно, но я помнила о знаке и немыслимость ситуации напоминала нелепый сон, в котором я застряла.

Вдруг с другого конца зальчика, в котором мы все томились, меня окликнули:

– Инга, это Вы? Как приятно видеть Вас снова! – мой коллега профессор Кетруб из университета в Мюнхене, приближался к нашему столику.

Миша склонился ко мне почти интимно, и сказал так, чтобы Кетруб слышал:

– Столь красивой женщине утомительно путешествовать одной!

Профессор смутился, приняв это замечание, и не без оснований, на свой счёт. Как вежливый человек, он не мог не извиниться:

– О, простите, что отвлекаю, Инга! Мы сможем пообщаться позже!

Кетруб удалился в направлении посадки, которая уже началась, стюардессы стали проверять посадочные талоны.

Миша стоял рядом со мной, всё ещё не выходя из роли:

– Ума не приложу, зачем Вам одной в Куала-Лумпур? И кто этот господин? Да вы загадочная дама, Инга!

– А Вас как зовут? – спросила я.

– У меня банальное американское имя, я – Кевин.

– Знала я и более банальные имена, – хмыкнула я.

Я всё-таки не была уверена, что передо мной именно Михаил, и эти тёмные очки, и волосы с проседью и чужой язык как-то не давали освоиться. К тому же начинала кружиться голова.

Когда все пассажиры прошли через контроль, стюардесса обратилась к нам:

– Пожалуйста, проходите, посадка заканчивается.

Мы двинулись к выходу, Миша взял меня по руку.

– У меня кружится голова, – сказала я ему.

– Кофе плюс коньяк минус обед, – улыбнулся он. – Сейчас поспите в самолёте и всё пройдёт.

Он отдал талоны, получил отрывные корешки от служащей, и мы стали спускаться по лестнице к автобусам. Мои ноги подгибались.

– Сейчас Вы умоетесь, и будет легче, – сказал мне он, и уже почти внёс меня в женский туалет, расположенный прямо перед дверью выхода на лётное поле, на котором нас ждал автобус.

Внутри никого не было, все пассажиры, видимо, уже вошли внутрь автобуса. По-моему, я отключилась на несколько минут и очнулась лишь от боли, с которой Миша (или человек, слишком похожий на него))), сжимал мой несчастный мизинец.

– Зря старается, – подумала я.

Мой язык онемел и мысли в голове тоже еле шевелились.

– Вы в порядке, мэм? Слишком крепкий кофе? Я вызвал медицинскую помощь, они сейчас подъедут. Всё будет хорошо, мэм!

Мой покойный супруг, или его техасское «альтер эго», улыбался мне дебильной американской улыбкой, оскалив все зубы до дёсен. Всё что я могла – это моргнуть, странно, что при этом я неплохо держалась на ногах, не было никаких болезненных ощущений и даже мой верный страж, амулет с Руническими символами, тёплой ладошкой лежал на моей груди. Страха тоже совсем не было, только жгучее любопытство…

Мы вышли из туалета, юркнули в небольшую нишу, и, открыв дверь с надписью «только для персонала», прошли метров 10 по коридору, который кончался ещё одной такой же дверью. По дороге мы не встретили ни души, и мой спутник ловко открывал все замки с помощью какой-то карточки. За последней дверью оказался выход на край взлётного поля, немного справа начиналась асфальтовая дорожка, на небольшом расширении которой стояла медицинская машина, не большой фургон, а маленький белый седан с красными крестами. Я уже ничему не могла удивляться, когда мой спутник сел за руль, натянул на себя оказавшийся на переднем сиденье белый халат, а мне на лицо – кислородную маску. К сожалению, кислорода в ней не было, но дышалось довольно свободно. Миновав без затруднений все КПП с помощью появлявшихся как по волшебству разных карточек, мы выехали на обычное шоссе. В этот момент я поняла, что начинаю отключаться. Спать хотелось неудержимо, с меня сняли маску, и я услышала, как горячие губы шепнули прямо в мою ушную раковину:

– Спи, Лиса, спи…

18.07.2014

Разбудил меня солнечный свет, ворвавшийся в комнату из-за горной гряды. Снизу доносился невнятный шум то ли льющейся воды, то ли шипения масла на сковороде. Пахло ванилью и жареным беконом, обычный запах завтрака в горной гостинице. Я сунула нос в ванную комнату, нашла все удобства, и с удовольствием ими воспользовалась. Хотя голова ещё слегка кружилась, но в остальном я чувствовала себя совсем неплохо, и мой оберег был со мной….

А вот всего остального не было, ни документов, ни телефона, ни даже моей одежды. Что ж, я решила попробовать пойти на разведку в пижаме. Планировка дома была типична для небольших деревянных домов, которые называются в Европе «шале» и в изобилии рассыпаны по склонам, предгорьям и долинам Альп.

Я вышла на галерею, справа и слева от моей спальни были ещё две похожих на мою двери, а вниз спускалась деревянная лесенка, покрытая ковровой дорожкой. Внизу холл, гостиная и кухня объединялись в одно просторное помещение, визуально разбитое на зоны уровнем пола и расположением мебели. За панорамным окном зелёные луга переходили в лес, а лес поднимался в горы и тоже уступал место каменистым грядам, уступам, осыпям, оканчивающимся величественными вершинами с трудноразличимыми пятнами снега на самом верху. Маленькие кучевые облака перелетали с уступа на уступ, играли с лучами солнца в прятки между камней и синевой неба. Красота! Я очень люблю горы зимой, но летом они особенно трогательны в своём совершенстве….

Не далек от совершенства был и торс мужчины, который в майке и шортах колдовал над сервировкой завтрака. Он не мог не слышать моих шагов, да я и не старалась красться незаметно, однако он всё ещё стоял ко мне спиной.

Сомнений быть не могло, даже если бы он подделал это родимое пятно под коленкой, даже если бы на нём был хиджаб. Я уже не могла отрицать очевидное: мой первый муж, мой самый первый мужчина, мой друг, мой Бог и повелитель, моя самая большая радость, гордость и горе – вернулся в мою жизнь.

– Мишка, посмотри на меня, наконец! – жалобно попросила я, сама себе не веря.

Он повернулся и прямо взглянул мне в глаза. Что же, они не поблёкли, всё тот же васильковый цвет, и седина в волосах не слишком видна, и морщин почти нет.