Панджшерский узник

Пролог

– Азизов, спишь? – раздался снизу голос.

– Никак нет, товарищ прапорщик, – отозвался Саид, стараясь говорить бодро. – Все в порядке.

– Ты там не прыгай, вышку развалишь, – усмехнулся Рахманкулов.

Попрыгать очень хотелось. Ночь была лунная, холодная. Озноб забирался под ватный бушлат, в сапоги. Казалось, что портянки мокрые, так заледенели пальцы на ногах. Но если прыгать, то наблюдательная вышка начинает раскачиваться и скрипеть, поэтому приходится просто стискивать зубы и сдерживать дрожь.

Что-то мелькнуло справа возле высокой глинобитной стены дувала. Саид тут же повернул голову и взялся за рукоятку пулемета. Отскочив от стены, сухой круглый пучок перекати-поля полетел дальше по сухим камням афганской степи. Здесь, в Пишгоре, все было очень похоже на Таджикистан. Такие же горы, небо, трава. Даже афганский фарси практически как родной таджикский. Но, несмотря на то что Саид чувствовал себя почти как дома, тоска по нему не становилась меньше. Отец, мать, квартира в Душанбе на зеленом проспекте Рудаки. А еще техникум, друзья, девчонки. Но больше всего Саид грустил оттого, что здесь все напоминало окрестности кишлака Пичандар, куда студентов техникума отправляли помогать на чайных плантациях.

Лайло… Она умела так смотреть, что после ее взгляда Саид всю ночь не мог заснуть. Сначала он просто ловил ее взгляд, когда она проходила мимо с другими девчонками-старшеклассницами и смотрела на него, высокого, спортивного парня, обжигая своими темными глазами. А по ночам, лишившись сна, он думал только о рассвете, когда они снова выйдут все вместе на работу и он увидит ее.

Когда Саид, наконец, решился взять ее за руку, Лайло буквально ошпарила его взглядом. Он и забыл, что в горных аулах все не так, как в современном Душанбе. Там девушки не ходят на танцы, на свидания с парнями. К ним нельзя даже прикасаться. Там девушки не выщипывают себе брови, потому что аккуратно выщипанные брови – это признак замужней женщины. Многое там было совсем не так, как в городе…

В лунном свете пыль, поднятая колесами машин, была плохо видна. И если бы часовой на вышке стоял и задумчиво пялился только в одну сторону, то машины подошли бы к самим дувалам почти незаметно. Но Саид к службе относился серьезно. Он вглядывался в ночь, стараясь не пропустить постороннего движения, даже звука. Афганцы были ненадежными союзниками, и полагаться на них никак нельзя. Саид схватил трубку полевого телефона, протянутого на вышку:

– Товарищ прапорщик, пост номер два, рядовой Азизов! Машины! Вижу две. Едут к нам со стороны перевала! Два грузовика, может, и больше.

Ночью, грузовики… с потушенными фарами? Саид услышал, как Рахманкулов, еще не положив трубки, скомандовал:

– Подъем! Тревога!

Теперь к ознобу от холода добавилась нервная дрожь. Нет, не от страха. Саид был готов стрелять, он просто волновался, что может не суметь проявить себя настоящим воином. Как наказывал ему отец.

Глава 1

– Сынок! – Мать приложила уголок платка к глазам, но удержалась, не заплакала.

– Что, мама? – улыбнулся Саид и обнял мать. – Повестка, да? В военкомат?

Она обняла сына и прижалась к его груди головой. Вот и вырос ее сынок. Вон какой высокий, стройный. Пришло время в армию идти, солдатом становиться, а материнскому сердцу не прикажешь, все хочется, чтобы сыночек рядом был, чтобы накормить его повкусней, перед сном подушку поправить, полюбоваться на него, когда он спит. Спокойный, красивый. Весь в отца.

Старый Асатулло стоял в дверях и смотрел на жену и сына. Он не мешал, понимал чувства женщины. Отцу было уже 62 года. Он прошел Великую Отечественную войну – воевал в легендарной 61-й таджикской кавалерийской дивизии. Вернулся, поднимал промышленность в республике. Выучился на инженера. Первая жена умерла во время родов. Второй раз женился поздно, взяв из горного кишлака девушку, у которой все родственники погибли на войне. Так и прожили они с Гюльзар душа в душу четверть века. Да только Аллах дал им всего одного сына, но на то и воля его. Растили, воспитывали, а теперь… Теперь пришел черед Саида становиться мужчиной.

– Ну, вот, сын! – торжественно проговорил отец, входя в комнату. – Пришла пора и тебе сменить старших и взять в руки оружие.

Мать повернулась на голос мужа и тут же отступила в сторону. Когда говорят мужчины, женщине следует помалкивать. Но Асатулло подошел к ней и, обняв за плечи, прижал к себе. Родители смотрели на сына с нежностью и затаенной гордостью. Саид смутился и опустил глаза. Гордиться им родителям пока еще нет причин. Что он успел в жизни? Да и не старался особенно чего-то успевать. Рос, как все мальчишки, учился в школе, окончил техникум, поступил в Политехнический институт, отучился первый курс. И вот теперь – армия. Но это же без его желания, почти все здоровые парни в этом возрасте идут в армию. Эх, жаль, не удалось получить высшее образование, но раз так велит Родина…

– Я верю, что ты станешь настоящим джигитом, Саид, – сказал отец. – Я четыре года в седле защищал нашу огромную страну. Помни, ты – таджик, тут твой дом, но Родина у нас одна, одна большая страна, от океана и до океана. Ты не будешь ездить на коне, у тебя будет другая служба. Все изменилось, и армия теперь другая. Но ты все равно должен оставаться джигитом и служить так, чтобы не опозорить своего отца, своих предков.

– Я постараюсь, отец! – кивнул Саид.

– Нет, сынок, – строго покачал головой Асатулло. – Ты не постараешься, ты только так и будешь служить. Честно отслужив, вернешься – доучишься…

На следующий день дома устроили праздник – проводы. Пришли соседи, родственники, приехали даже две сестры матери из горного кишлака. Это событие – сын становится мужчиной и уходит в армию! Даже в мирное время молодого таджика провожали как на войну, только слез было меньше. Да и нельзя женщинам плакать, когда мужчины говорят важные слова и напутствия. Саид крепился и старался держаться за столом солидно. Кивал старикам, давал обещания. Вот только глаза отца ему не нравились, было в них что-то, какая-то затаенная боль или страх. Молодой человек не знал, что накануне всезнайка-сосед, работавший водителем в райвоенкомате, по секрету поведал Асатулло о предназначении их призывной команды: учебный центр по подготовке солдат к службе в Республике Афганистан. Жене он ничего не сказал, не стал заранее расстраивать.

Гости давно разошлись. Саид стоял на балконе и смотрел на зеленые кроны деревьев, освещенных снизу уличными фонарями, на проезжающие по проспекту редкие машины. Жара спала, тело обдувал легкий прохладный ветерок, а мысли уносили Саида уже далеко, к тем местам, где ему, возможно, придется служить. Сколько нового он узнает, со сколькими людьми познакомится! Наверное, это даже хорошо, что так принято в Советской армии, все служили не в своей области или республике, а далеко от дома. Можно посмотреть мир. Но одна грусть все же оставалась. Лайло! Ее карие глаза светили ему в ночи, ее голос он слушал как музыку звезд. Два года он не увидит девушку. Но ведь он может ей писать, если не запретят ее родители.

– Сынок! – Асатулло вышел на балкон в накинутой на плечи пижамной куртке и встал рядом с Саидом, облокотившись локтями на перила.

«Как постарел отец, – подумал юноша с грустью. – А я и не обращал внимания, не присматривался, занятый своими делами, своей жизнью». Только теперь, в преддверии долгой разлуки, Саид вдруг понял, что очень любит своих родителей, свой дом. И что ему семьи будет очень не хватать во время службы. Но отец вдруг положил ему руку на плечо и заговорил:

– Я знаю, мой мальчик, что ты любишь девушку из кишлака Пичандар. Ее зовут Лайло.

– Откуда, отец?

– Помолчи, сынок! – властно, но как-то грустно велел Асатулло. – Помолчи и послушай. Я ездил туда. Там в кишлаке есть один хороший знакомый. Мы с ним когда-то работали вместе, теперь он уже давно на пенсии. Уважаемый человек!

Саид слушал и ждал. Отец еще ничего не сказал, но сердце молодого человека стало сжиматься от предчувствия неприятного конца этого рассказа. Что-то рушилось в его сознании, исчезало привычное состояние. А может, все дело в повестке, может, он чувствует приближающиеся изменения в своей судьбе? Детство кончилось, вот в чем дело. Эта неприятная, но волнующая мысль четко сформировалась в голове, и, поняв, осознав ее смысл, Саид выпрямился, как будто хотел пошире расправить плечи и выглядеть как мужчина.

– Я поговорил с ним, расспросил о семье Лайло. Это очень хорошая семья, я рад, что ты полюбил девушку из такой семьи, но наши традиции, которые нам оставили наши предки, они, увы, сильнее.

– Что случилось? – не выдержал Саид. – Если ты узнал что-то о Лайло, что может бросить на нее тень, что-то, что угрожает чести рода, я все равно не отступлюсь…

– Отступишься, – хмуро ответил отец. – У Лайло есть жених. Родители давно договорились об этом. Его зовут Шавкат Рахимов, они с детства играли вместе и в школе вместе учились. Их отцы были большими друзьями. И когда отец Шавката погиб на строительстве дороги в горах, то отец Лайло заменил его парню. Они поженятся, когда им исполнится двадцать один год. Так было договорено. Шавкат должен отслужить в армии, получить профессию, чтобы он смог содержать семью.

– Но это же средневековье, дикость!

– Так было принято у нашего народа, – строго напомнил Асатулло. – Это было правильно всегда, будет так и дальше. Если мы не будем чтить завещанного предками, то наш мир кончится и память о нем превратится в пыль.

Саид стоял и чувствовал, что балкон уходит из-под его ног. Даже дом как будто покачнулся. Лайло! Не может такого быть, так не должно быть! Сильная рука отца вернула молодого человека на землю из полета в своих скорбных мыслях. Он тряхнул сына и резко бросил ему в лицо:

– Ты – мужчина! Не забыл об этом? А что мужчина обязан желать на этой земле? Защищать свой дом и свой род. Дом – это женщины и дети, это твой кров, который ты должен передать по наследству, а твой род – это честь твоих предков, их память, честь твоего отца. Ты не принесешь позора в свой дом и не опозоришь девушку только потому, что захотел завладеть ею, а ее родители были против. Если ты мужчина, ты должен заботиться о чести того, кого любишь. Это все!

Первые лучи солнца уже несмело заглядывали в окна казармы. Саид, несмотря на усталость первых месяцев службы, научился просыпаться за несколько минут до подъема. Сладкие минуты, когда еще можно понежиться в кровати, зная точно, что у тебя есть эти десять минут. Твои, и никто их не отнимет. А потом раздадутся шаги дежурного по роте, зажжется свет, и громкий голос скомандует:

– Рота, подъем!

Вот и наступил этот миг.

И тут же затопали десятки ног, полетели на спинки кроватей одеяла. Голоса командиров отделений торопили солдат, подгоняли нерадивых. Меньше минуты прошло, когда вся рота наконец замерла в едином строю у стены, напротив кроватей. Здоровенный старший сержант Фархадов, поигрывая мышцами под вылинявшей серо-синей солдатской майкой, вывел роту из казармы на плац, и начались солдатские будни. Сначала пробежка вокруг городка, потом на плацу утренняя зарядка, потом умывание, заправка постелей. Перед завтраком предстоит еще утренний осмотр, на котором придирчивые сержанты проверят и подворотничок, и чистоту бритья, и начищенность бляхи ремня, и наличие ниток и иголок в головном уборе. Затем политинформация и завтрак.

– Слушай, Саид! – Таджибеев встал рядом с обувной щеткой в руке. – А правда говорят, что в Афганистан берут только добровольцев?

– А что? – удивился вопросу Азизов, продолжая надраивать щеткой форменный ботинок.

– Так просто. – Таджибеев вяло поширкал щеткой по запыленному ботинку. – Ты слышал от сержантов, чтобы кто-то отказывался туда ехать?

– А ты мог бы отказаться? – Саид выпрямился и посмотрел сослуживцу в лицо.

– А ты? – тут же парировал Таджибеев.

– Слушай, Сархат, – передразнил земляка Азизов. – Мы с тобой присягу принимали, нам оружие страна доверила, на нас как отцы смотрели, когда в армию провожали, помнишь?

– У меня нет отца, – помрачнел Таджибеев. – Меня вырастили мать и старшая сестра.

– Значит, ты старший мужчина в доме. Ты решения умеешь принимать? Вот и принимай. А я не хочу, чтобы вместо меня в Афганистан ехал кто-то другой. Чтобы другой исполнял свой долг и рисковал жизнью, а я отсиживался в какой-то части в Союзе.

Снова построение. Теперь учебная рота двинулась на завтрак. Столовая, запах пищи, гремящие котелки и железные тарелки. Рота заняла места за длинными столами на десять человек. Прозвучала команда «головные уборы снять», «садись»! Саид начал уже привыкать к чуть солоноватой воде, которая придавала сладкому чаю такой привкус, к которому привыкнуть было непросто. Он привыкал три месяца, пока, наконец, смог пить эту жидкость более или менее спокойно. Привычная каша, два куска комкового сахара, цилиндрик сливочного масла, который солдаты намазывали на свой кусок хлеба ручкой столовой ложки. Все уже привычно, все как всегда. Только приближался день окончания учебы. А потом построение и формальная часть, когда солдатам предложат отправиться для выполнения интернационального долга добровольно. И как всегда, согласие дадут все.

– Рядовой Азизов!

Саид весь подобрался, сжимая ремень автомата, висевшего на плече, и стал смотреть на командира взвода. Сейчас его очередь стрелять из пулемета. Командир взвода, старший лейтенант Джураев, смотрел на молодого солдата одобрительно, с надеждой. По команде он вышел на огневой рубеж. Прежде чем разрешить солдату лечь к пулемету, командир показал указкой на стол. Там лежало несколько видов патронов.

– Рядовой Азизов, доложите, из какого оружия вы будете стрелять и какие виды патронов в этом виде оружия применяются.

– Есть! – бойко ответил Саид. – Пулемет Калашникова модернизированный, образца 1969 года. Для стрельбы из ПКМ используются патроны образца 1943 года 7,62×39 со следующими типами пуль. Обыкновенная пуля со стальным сердечником, предназначенная для поражения живой силы противника, расположенного открыто или за препятствиями, пробиваемыми пулей. Она состоит из стальной оболочки с томпаковым покрытием и стального сердечника в свинцовой рубашке. Пуля не имеет отличительной окраски. – Саид держал в руках патрон с соответствующей пулей, демонстрируя ее командиру. Тот кивнул, предлагая продолжать. – Трассирующая пуля предназначена для целеуказания и корректирования огня на расстоянии до 800 метров, а также поражения живой силы противника. Сердечник состоит из сплава свинца с сурьмой, за ним находится стаканчик с запрессованным трассирующим составом. Цвет пули – зеленый. – Саид продемонстрировал патрон, выбранный им из нескольких, лежащих на столе. – Бронебойно-зажигательная пуля предназначена для зажигания горючих жидкостей, а также поражения живой силы, находящейся за легкобронированными укрытиями на расстоянии до 300 метров. Оболочка с томпаковым наконечником, стальной сердечник со свинцовой рубашкой. За сердечником в свинцовом поддоне находится зажигательный состав. Цвет головной части – черный, с красным пояском.

– Молодец, Азизов! – кивнул старший лейтенант, одобрительно улыбнувшись. – На огневой рубеж. Задача: поразить ростовую мишень – бегущий автоматчик противника и грудную мишень – пулеметчик в окопе.

Саид поспешно опустился на брезент. Рядом с пулеметом лежали два автоматных секторных магазина. В каждом, по условиям упражнения, было по шесть патронов. Проверив, нет ли патрона в патроннике, он установил прицел на 400 метров, подсоединил магазин и доложил, что к стрельбе готов.

– Огонь!

Азизов мог вполне свалить «бегущую» мишень и тремя патронами, но стрелять надо очередью в шесть патронов. Именно по шести попаданиям будут судить о результатах. В круг какого диаметра уложатся пробоины, каково смещение от точки прицеливания и тому подобное. Ветра не было. Степь парила так, что воздух струился и мишень, казалось, вся извивалась под ним. Пулемет коротко и уверенно стегнул по степи. Мишень повалилась…

Назад со стрельбища солдат, отлично выполнивших упражнения, в лагерь отвозили на машине. Остальные с личным оружием и тремя пулеметами двинулись бегом. Таджибеев скривился в недовольной усмешке и махнул рукой Саиду, сидевшему в кузове «ГАЗ-66». Сегодня вечером его земляк, как и другие отличники, получит свободное время. Смогут поиграть в шахматы, посмотреть телевизор, написать письмо домой. А проштрафившиеся будут чистить и свое оружие, и пулеметы, из которых сегодня все стреляли на занятиях.

– Слушай, Саид! – повернулся он на кровати лицом к Азизову. – А все-таки хорошо, что мы попали в «учебку» здесь, у нас в Таджикистане. Я слышал, как наши парни в городе рассказывали после армии, как им доставалось от русских. Называли их «чурками», заставляли вместо себя работать в казарме, подшивать себе подворотнички, сапоги чистить, еду отбирали. И вообще, по-всякому унижали. Хорошо, что мы дома. Я раньше не верил в эти рассказы, а теперь понял, что верить надо. Тяжело, вот и издеваются над теми, кто слабее и кого меньше. Таджиков в любой части меньше, чем русских. Я их ненавидеть буду теперь.

– Кого? – не понял Азизов.

– Русских, кого же еще. Они нас ненавидят, а мы – их.

– Ты совсем дурак, Сархат? – зашипел на земляка Саид. – Ты по рассказам двух таких же дурачков судишь обо всей армии, что ли? Да, где есть всякая дедовщина и все такое, там не разбирают, таджик ты, узбек или татарин. Они и своих же русских заставляют работать и унижают. Это от безделья все. Мне отец рассказывал, как они воевали. Все вместе, все национальности. И никто никого не унижал. Даже спасали друг друга, потому что была одна беда, один враг у всей страны. Так и мы должны. Нас в армию для чего призвали? Страну защищать. Всю страну, а не только Таджикистан!

– Отставить разговоры! – прикрикнул дежурный по роте. – Кто там хочет наряд вне очереди? Отбой был для всех!

Саид отвернулся и закрыл глаза. И снова он видел Лайло, ее летящую походку среди чайных кустов, ее тюбетейку и цветные рукава платья. И темные тугие косы, которые на бегу смешно подпрыгивали на спине. Вот девушка обернулась и, улыбнувшись, обожгла взглядом. Сколько всего было в этом коротком взгляде, в этой брошенной ему улыбке – и интерес, и нежность, и задор. За два лета, когда студентов техникума возили помогать чаеводам, Саид разговаривал с Лайло всего несколько раз. И всегда рядом были другие ребята. Им так и не удалось ни разу побыть наедине.

Они общались всей компанией во время работы, но Саиду казалось, что вокруг не существует никого и ничего. Он видел только ее, только ее глаза, улыбку, голос. Какой же красивый голос у Лайло! Низкий, грудной, бархатистый, когда она говорит серьезно, и звонкий, звучный, когда смеется или шутит. Ее голос, как ветер, как горная река, как шелест листьев на ветру.

Саиду не хотелось думать о том, что у девушки есть жених и что она выйдет замуж только за этого Шавката. Больно было думать об этом, сердце сжималось и накатывала тоска. «Нет, – думал молодой солдат, засыпая, – я вернусь, и все будет по-другому. Я вернусь, и мы придем к ее родителям, пусть будут и родители этого Шавката. Я объясню, что мы любим друг друга, что брак без любви – это плохо, плохо жить нелюбимым людям вместе. И если родители хотят счастья своим детям, то должны подумать и послушать их. А обещания, ну что же… проходит время, и обстоятельства меняются».

Саид заснул, а на его лице так и замерла улыбка. Как все просто в полусне. Просто и убедительно. Все сразу согласятся, и все будут счастливы.

– Рота, подъем! Тревога! – пронеслось по казарме.

Подъемы «по тревоге» были постоянными: роты выбегали на плац и строились, офицеры засекали время, которое было потрачено на подъем. Еженедельно солдат учебного центра поднимали ночами или в другое время суток, выдавали орудие и устраивали марш-броски или вывозили на машинах в степь, где заставляли занимать оборону, окапываться. В этот раз многое было необычным. И не потому, что команда прозвучала в два часа ночи, а скорее по голосу дежурного, по еле заметным интонациям почти все поняли, что случилось что-то серьезное.

В казарме каждый раз ночевал кто-то из офицеров роты – «ответственный», так это называлось. Сегодня «ответственным» был как раз командир взвода Азизова старший лейтенант Джураев. Он выбежал из канцелярии, застегивая на бегу портупею, приказал построить роту и ждать его, а сам умчался в штаб. Рота, ежась от ночного холода, выстроилась перед казармой: все молчали, никто не ворчал, что солдатам не дают поспать, что замучили этими своими «тревогами». Перед строем угрюмо и деловито топтались заместители командиров взводов – все сержанты в «учебке» были старослужащими, прослужили по году и больше и, наверное, знали, какие еще бывают тревоги, но никто не разговаривал, не успокаивал, не объяснял.

Джураев вернулся через двадцать минут. Сейчас он уже был застегнут на все пуговицы, полевая форма перетянута ремнями, и видно было, что кобура сильно оттягивает ремень. Значит, там пистолет.

– Равняйсь! Смирно! – скомандовал старший лейтенант. – Слушай приказ. Вчера в течение суток пограничные заставы вели бой с бандами душманов, пытавшихся пробиться на территорию Таджикистана. Все атаки удалось отбить, но, по некоторым сведениям, границу удалось пересечь, переправившись через реку Пяндж, двум бандам общей численностью до ста человек. Обе банды двигаются в направлении города Куляба. Предположительно целью служит захват аэропорта. Нашей роте поставлена задача на автомашинах выдвинуться к перевалу и перекрыть дороги на Муминабад и Замар. Офицеры роты скоро подъедут. Пулеметчики третьего взвода – ко мне!

Пулеметчики выбежали из строя к командиру взвода.

– Наша задача следующая: тремя пулеметными расчетами мы должны занять позицию на склоне северного шоссе, чтобы предотвратить прорыв боевиков в тыл позиции роты. Первыми номерами расчетов со мной пойдут… Азизов…

Саид встрепенулся. Все, что говорил офицер, воспринималось им еще как игра, как новые учения с боевыми стрельбами. Но когда после всего услышанного прозвучала его фамилия и когда он увидел испытующий взгляд Джураева, сомнений в реальности происходящего не осталось. Внутри где-то даже заворочался холодный червячок страха. Но Саид сразу придавил его мыслями о том, что он все сделает так, как положено, как прикажет командир. И не отступит, чего бы это ему ни стоило.

Джураев вызвал троих, самых умелых пулеметчиков роты. Внимательно посмотрел в глаза каждому и разрешил взять себе «второго номера» на свое усмотрение.

– Рядовой Таджибеев, – сразу выпалил Азизов.

– Уверен? – строго спросил старший лейтенант.

– Так точно. Он мой земляк.

Почему он назвал Сархата, Саид и сам не мог понять. Наверно, хотел из Таджибеева сделать хорошего солдата, чтобы его земляк побывал в настоящем деле, поверил в себя, чтобы больше не рассуждал пространно о долге и войне, а сам своим поступком послужил Родине, понял, что это означает не на словах, а на деле. В глубине души Саид боялся, что Сархат начнет возмущенно шептать ему на ухо, зачем он взял его с собой «вторым номером», но Таджибеев сразу принялся деловито исполнять свои обязанности. Он получил в «оружейке» ящик с двумя «цинками», по 660 патронов в каждом. Вскрыл его, уложил банки с патронами в вещмешки. Так будет немного легче нести боеприпасы, потому что деревянный ящик с патронами весил лишние килограммы.

Группа замерла в ожидании возле грузовика: Азизов с пулеметом у ноги, Таджибеев со своим автоматом на ремне. Старший лейтенант прошел мимо шестерых солдат и остановился перед Саидом:

– Увы! Гранат не будет, ребята. Уверен, вы сумеете выполнить задачу. Не теряйте время, набивайте ленты по дороге, машины часа два будут ехать по шоссе. Наши позиции мы должны занять в темноте и незаметно. Вспоминайте основные правила оборудования позиции пулеметного расчета. Я буду рядом, но все делать за вас не смогу. Все очень серьезно, парни, там, в горах, – враг, и его надо уничтожить! Иначе он будет убивать женщин, стариков, детей, вредить нашим домам, заводам.

Бойцы высадились из машин около пяти утра – выпрыгнули через борт, с опаской глядя на глубокий обрыв прямо у края дороги. Грузовики заглушили моторы, а солдаты начали взбираться по склону вверх. Командир поторапливал, не повышая голоса, а потом первым побежал по хребту. Это был трудный подъем, наверное, самый трудный из всех подъемов в жизни Азизова. Дыхание сбивало еще и волнение, что ты идешь туда, где начнется самый настоящий бой, в котором противники будут стрелять боевыми патронами и убивать друг друга. И надо не пропустить душманов с территории Афганистана. Они часто пытаются пробиться из-за кордона, неся с собой оружие, наркотики, взрывчатку.