И потом, если в этом Лесу его поджидала какая-то неведомая угроза – разве Унбегаун не предупредил бы его?
Туров нажал кнопку на рукаве, выключив панорамный стереофон, и осторожно продвигался вперед, стараясь не смотреть вверх, туда, где взметались волнами громадные скопления птиц.
Теперь он слышал только себя, собственное сбитое, учащенное от быстрого шага дыхание.
Он шел, глядя под ноги – сине-зеленый мох, похожий больше на губчатые водоросли, мягкими подушками устилал почву возле гигантских синих стволов. Туров делал шаг, и губчатая подушка проваливалась, сминалась, из нее вытекал какой-то оранжевый сок.
Турова не покидала мысль, что, может быть, это кровь странного полурастения – полуживотного.
«Что, если им больно, когда я иду по ним?» – думал он. «Но это все равно. Ведь у меня нет другого выхода!» – кричал изнутри другой Туров, маленький, замученный и злой. Тот, который принял решение.
А губчатые подушки все не кончались.
Почему Унбегаун не предупредил меня?! Где же она, та поляна с цветами?
Он уже готов был отчаяться, как вдруг…
– Туров.
Шепот раздался в стереофоне – робкий, тихий, как шелест дождя по листьям земного дерева.
– Тууууров! – выдохнул ветер.
Туров не поверил сам себе. База и станция слишком далеко. Стереофон не способен принимать сигналы на таком расстоянии.
Неужели кто-то из людей находится рядом с ним, здесь, в запретном для землян Лесу Тысячи Крыльев?
– Унбегаун?!
Тихий смешок раздался в ответ.
«Галлюцинации», – решил Туров. Снова смех.
«Шагай вперед. Еще немного, и ты нас увидишь!»
Сердце Турова сжалось и дважды ударило невпопад. Он ожидал, он шел на встречу с чудом. Но к чуду быть готовым нельзя.
Замирая от восторга, еле переводя участившееся дыхание, Туров осторожно потянул с головы стереонаушники. Опомнившись и сообразив, что в костюме они не снимаются, включил обратно внешний звук, нажав кнопку на рукаве.
Опасливо поднял голову вверх, на птиц, и остолбенел: зрелище показалось ему фантастичнее всякого сна.
Огромные косяки птиц тучами то взлетали, то падали вниз, то развевая наверху широкие флаги, то образуя над лесом гигантские фигуры, туманные всполохи, взмахи крыльев неведомого существа – и все это они проделывали совершенно беззвучно.
Ни писк, ни шорох, ни гортанный крик не нарушал запредельную магическую тишину леса.
Птицы казались тишайшей листвой этих деревьев – так естественно и органично они вписывались в бытие и существование друг друга.
Сквозь аквамариновое мерцание крыльев далеко в вышине пробивалось еще и могучее звездное сияние, осыпая, словно инеем, сплетение верхних веток кремеров.
По лицу Турова катились слезы, но он их не замечал. Он вряд ли сумел бы оторвать взгляд от поразившего его зрелища, но его позвали.
В тишине он слышал это совершенно отчетливо.
Нехотя он повернул голову на звук.
Среди синих стволов в лесу повис туман, такой же, как бывает перед рассветом и на Земле.
Косые белесые клинья его колыхались между деревьями. Под пологом леса воздух был теплым и влажным.
Туров подумал и снял кислородную маску. Здесь, в Лесу, легко дышалось и без нее.
Из глубины чащи шло голубоватое свечение – Туров направился туда.
Губчатые подушки, которые он приминал по пути ногами, испускали тонкий сожалеющий вздох, но вскоре распрямлялись, с тихим свистящим хлюпом втягивая обратно в себя оранжевую жидкость.
Туров взглянул назад и едва не рассмеялся, убедившись, что никаких «кровавых» следов он позади не оставил: Лес принял его в себя мирно и тихо, как часть собственного естества, не поранившись и не оставив ни одной метки на пути.
Туров пробирался к сияющему, запрятанному в глубине леса потаенному чуду, широко распахнув глаза, и совершенно успокоенный.
Он, разумеется, давно позабыл сверяться со своим хронометром.
15.
Конечно, это странно, но заветные цветы желания, сказочные цветы счастья оказались похожими на самые простые и незамысловатые земные цветы: на одуванчики в пору вызревания семян.
Туров даже засмеялся от неожиданности – веселым детским смехом, какого давно не слышал сам от себя.
– Про это Унбегаун не говорил! – смеясь, сказал вслух Туров.
От его дыхания первый ряд цветов всколыхнулся, и целое облако светящихся голубых пушинок взметнулось вверх, в темноту неба.
Кроны деревьев смыкалась над опушкой не так плотно, как в лесу; цветы сияли то ли сами по себе, то ли светили отраженным звездным светом, который пробивался сквозь полог ветвей – трудно было разобрать.
Голубые светлячки пушинок недолго пометались над полянкой невесомой стайкой и вскоре исчезли в вышине, как исчезают искры горящего пламени. Туров испуганно отступил назад, опасаясь приближаться к столь летучим существам, как эти чудо-растения. Он почему-то воспринимал их именно как живые существа, наделенные разумом и душой. Хотя Унбегаун ничего не говорил ему на этот счет.
Да он, собственно, и вовсе ничего не говорил, – подумал вдруг Туров.
И тут опомнился, едва не взвыв во весь голос: какой же он идиот! Вечный неудачник.
Ведь он абсолютно не знает, что ему теперь делать. Как следует поступать с этими цветами, если хочешь, чтобы исполнилось желание?
Ему и в голову не приходило поинтересоваться этим заранее.
Как же теперь быть?
Срывать цветы охапками, как делают заготовщики лекарственных растений на Земле? Варить из них похлебку, как знахари-травники в старину? Есть свежими прямо на месте?
Что делать-то?!
