Война. Блокада. Победа! «память моя блокадная…»

II. Германия и её вассалы.

Германи я. – Перенапряжение всех сил: нефти лишь 60 процентов потребности; мало алюминия; сокращается снабжение населения; остро не хватает транспорта; выдыхаются резервы.

Румыния. – На Восточном фронте потеряно три четверти румынской армии. Это серьёзнейший удар! Гитлер терроризирует страну… Румыния нужна ему как поставщик нефти и зерна.

Венгрия. – Из девяти венгерских корпусов потеряно на Восточном фронте уже более шести дивизий (два корпуса). Это значительная часть венгерской армии. Недавно венгерское правительство решило не посылать больше своих частей на Восточный фронт. В венгерских кругах явная переориентировка на русско-англо-американский блок, внутренняя борьба. Выдвижение Хорти-сына против Хорти-отца; аресты недовольных; острый продовольственный кризис. Попытки вместе с Италией нащупать пути выхода из войны, но Гитлер не остановится перед захватом Венгрии и подавлением её «сепаратизма».

Финляндия. – Крайнее истощение страны. Правительственные круги ищут выхода… Премьер Рюти заявил недавно, что Финляндия не хочет войны, – она лишь обороняется, и что с СССР глупо конфликтовать. Для Рюти это поворот серьёзный, но Маннергейм тормозит и противодействует попыткам выхода Финляндии из войны.

Италия. – Имела до войны пятьдесят одну дивизию, во время войны – семьдесят пять. Из них: одиннадцать – в России, одиннадцать – в Африке; тридцать – в Югославии, Греции и две во Франции (это данные на ноябрь – декабрь 1942 года). Сейчас положение резко ухудшилось. Огромные потери на Востоке и в Африке… Растёт оппозиция; оглашаются манифесты с требованием сепаратного мира и демократических свобод, изгнания немцев из Италии, возвращения войск с Востока. В оппозиционный блок входят различные элементы – от коммунистов до католиков и даже часть генералитета. Аресты, террор. Муссолини и Чиано заявили: «Если придётся выбирать между поражением и разрывом с Германией, мы предпочтём поражение». В Италии находятся: Гиммлер, который беспрерывно совещается с Муссолини; 90 000 штурмовиков и эсэсовцев и до 300 000 немецких войск. Фактически в Италии введён немецкий контроль.

Франция. – Контакт де Голля и Жиро, хотя оба из различных лагерей. Первый – в контакте с Англией, второй – с США. Коммунистическая партия Франции дала лозунг объединения всех антигитлеровских сил; диверсионной борьбы и подготовки всеобщего национального вооружённого восстания к моменту высадки союзных армий в Европе. Партизанские силы нарастают. Фашисты отвечают массовыми арестами и репрессиями… Франция безусловно располагает кадрами для борьбы: два-три миллиона мужчин, если они будут организованы и вооружены, – это сила.

Польша. – Боевые действия партизан Народной гвардии; к 25-летию Октября они передали по радио привет Сталинграду!

Великолепно развёртываются действия Народно-революционной армии Югославии и партизан Албании.

Таким образом, обстановка накаляется всё больше и больше…

III. Демократическая коалиция.

Англия и США. – Непрерывное обсуждение проектов послевоенного устройства мира. Существует ряд конкретно разработанных планов… В США и Англии функционируют польские, эстонские, латвийские и литовские капиталисты-эмигранты. Они связаны с реакционными антисоветскими кругами английского и американского общества и стремятся к всяческому ограничению интересов и прав народов Польши, Эстонии, Латвии и Литвы, а также интересов Советского Союза.

СССР – должен прийти к «круглому столу», имея максимальные ресурсы и наиболее выгодные военные и политические позиции. Воля СССР должна быть осуществлена! Сейчас под Ленинградом, Сталинградом, Ростовом, Харьковом, Курском и на других фронтах решается вопрос о роли и влиянии СССР на международной арене, вопрос о нашем существовании вне войн и агрессий на десятилетия. Хватит!

Ясно, что, несмотря на все трудности, фашистское правительство и командование будут отчаянно сопротивляться, призывая к борьбе за существование Германии и т. п… Борьба потребует ещё многих усилий и жертв. Но решение будет дано на Востоке – Красной Армией. Не Второй фронт, а удары СССР определяют исход войны. И Гитлер это отлично понимает, направляя все резервы на Восток, требуя всё новых и новых дивизий у своих вассалов…

Решение политических, географических и стратегических проблем будущей Европы и других частей света во многом будет зависеть от народов, а не от дипломатов. Роль СССР в войне всё яснее народам всего мира. Попытки замазать, умалить значение успехов Красной Армии – бесполезны… Наша цель: разгром гитлеризма, фашизма в Европе и предотвращение каких бы то ни было комбинаций, которые смогут грозить СССР реваншем. СССР должен надёжно обеспечить свои границы и свою безопасность.

Бродили с С. К. по городу… Всё новые и новые разрушения… Мрачное впечатление от площади Урицкого; порваны провода, зияют окна на фасаде Зимнего дворца (выбиты уцелевшие ранее зеркальные стёкла). Выбиты стёкла и в здании штаба и в угловом доме на Невском. Кое-где окна забиты фанерой и досками. На площади – костры: идёт срочный ремонт повреждённой трамвайной линии.

К вечеру на улицах безлюдно.

На Миллионной – тьма, редкие прохожие. Светиться одно окно в бывших казармах Преображенского полка. Внезапный луч голубого света (промчалась машина) – и искрящиеся снежинки выхвачены из тьмы.

Пустынно Марсово поле. Где-то разрывы снарядов – вспышки…

В городе по-прежнему наблюдается обострённая реакция на последние бомбёжки: «Что делается? Ещё никогда такого не бывало. Бьют сильнее, чем в сентябре 1941 года!..» Видимо, это просто нервы. Были бомбёжки и посильней, но общая усталость, перенапряжённость, надежды ленинградцев на передышку после прорыва блокады – дают себя знать.

О России. – Надо до конца прочувствовать русские традиционные черты и факторы последнего 25-летия. Корень всех успехов и побед в сочетании старых и новых качеств: в уме, выносливости, смелости и силе русского народа, к которым прибавились качества коллектива сознательных, организованных граждан, патриотов советской страны, людей особого интернационального склада, с широкой человечной душой, с высокими идеями нового соц[иального] устройства мира… В советских людях есть нечто неведомое для иностранцев. Это их и пугает, и притягивает, и волнует. Сейчас интерес к нам необычаен. Прежнего недоверия к СССР не восстановят, хотя рецидивы, конечно, будут.

У нас исключительное место в мире, если брать его и географически. Москва – на скрещении мировых железнодорожных, воздушных и автомобильных дорог сегодняшнего и завтрашнего дня.

В прошлом люди теснились по берегам рек, затем море стало основным средством связи, – отсюда бурный рост средиземноморской и позже – европейской атлантической цивилизации. При наличии современных видов связи и транспорта Москва становится новым мировым центром. Радиусы из Москвы идут на Мурманск, на Варшаву – Берлин – Париж – Мадрид, на Балканы, на Кавказ – Багдад, на Ташкент, на Индию, на Владивосток – Китай.

Послевоенный мир будет поражён нашим экономическим и культурным ростом. Война дала новый толчок нашей научно-технической и вообще творческой мысли – во всех областях. Мы многое проверили – и почувствовали свою мощь в полном объёме. Это чувство силы, душевной полноты необычайно благотворно скажется на всей послевоенной деятельности нашего народа.

Мы не только дали союзникам возможность «переждать» 1941–1942 годы. В сущности Англия устояла в 1940 году не потому, что её лётчики сбили в «битве за Англию» 3692 немецких самолёта (как указывает «Британский союзник»[28] от 20 декабря 1942 года), а потому, что Гитлер и тогда страшился наличия в его тылу Красной Армии и держал на Востоке огромную часть своих сил.

Ресурсы СССР колоссальны… Может быть, это парадокс, но кривая военной мощи СССР, несмотря на все огромные потери, будет идти вверх и вверх.

«В последний час». – Под Касторное отрезаны, окружены и разгромлены семь немецких пехотных дивизий и два полка… Под Новым Осколом окружён и уничтожен альпийский итальянский корпус… На Северном Кавказе взят город Кропоткин. Это «подарки» к десятилетию рейхканцлерства Гитлера (30.I.1933 – 30.I.1943)!!

В статье «Американское общество и Советский Союз» (журнал «Коммунистический Интернационал», № 10–11, 1942 г.) сообщают о том, что до сих пор с американских экранов не сходят такие картины, как «Чапаев», «Депутат Балтики», «Мы из Кронштадта», «Человек с ружьём», «Ленин в Октябре», «Ленин в 1918 году» и др.

Рузвельт предложил наименовать конференцию в Касабланке – «Конференцией по вопросу о безоговорочной капитуляции Германии, Италии и Японии»; он заявил, что близится наступление на фашизм в мировом масштабе, что объединённые страны уничтожат идеологию ненависти, запугивания и порабощения других народов.

30 января 1943 года

Тихо, пасмурно.

Писал статью о военно-морской деятельности Петра I (в ответ на ошибочный очерк в «КБФ»), но не успел кончить, так как за мной пришёл Лев Успенский. Быстро изготовился. Помчались на мотоцикле к Финляндскому вокзалу.

Старый дачный состав отправляется с 4-й платформы до Мельничного ручья. Давно не ездил в поезде… Пурга. Окна заиндевели… Вагоны переполнены: фронтовики, женщины с лесо- и торфоразработок, путейские рабочие. Запахи овчины, махорки (пополам с кленовым, берёзовым и липовым листом), которую у нас добродушно называют «Лесная пыль» или «Золотая осень»… Журчат тихие разговоры. Обняв винтовки и автоматы, дремлют окопники.

Войну начинали молодые кадровики – двадцатипятилетние юноши – свежие, безмятежные… Сейчас лица солдат повзрослели, потемнели. Привалившись друг к другу, спят двое пехотинцев: усатый тёмнолицый казах и светловолосый парень-русак – слитые воедино Азия и Европа.

Мы ехали час с небольшим. Пассажирский состав (его ведёт красавец-паровоз «СУ»[29], которому лететь бы через тысячеверстные пространства) остановился в лесу. На станции обычная прифронтовая толчея: лыжники в белых балахонах, пехотинцы, составы с торфом, грузовики… Гудки… Знакомая картина.

Узнали у коменданта, где находится отличившаяся в январских боях батарея капитана Барбакадзе, и пошли по шпалам…

Дышится хорошо, погода мягкая. Вдоль пути работают женщины – прокладывают железнодорожную ветку до истока Невы у Шлиссельбурга. Женщины Ленинграда! Хватит ли сил человеческих рассказать о вашем труде, подвиге и великотерпении! Одни тащат по снегу спиленные стволы елей, другие подкатывают по узкоколейке вагонетки… У шалашика из еловых веток пилят полено две старушки, – медленно, неумело, но упорно. Это хозяйки – они стряпают для своей бригады. Им бы, старушкам, сидеть дома, слушать радио, штопать чулки… Вот стоя́т вагоны, где живут женщины-лесозаготовители. Третий вагон – рыже-красный, со следами пожара, ржавый и, как оспой, покрытый пулемётными пробоинами. Недавно здесь был очередной визит «мессеров».

Ленинграду необходимо топливо, и все эти женщины – стар и млад – безотказно работают, давно перекрыв прежние нормы лесорубов.

Идём дальше и дальше, – мимо старых деревенек, молочных мыз[30], где среди заснеженных берёзовых аллей прошлого века стоят молчаливые (пока!) пушки. Вышли на шоссе… Прошлой зимой, в стужу, эта дорога, вся в снежных сугробах, была тяжкой. Встречались десятки перевёрнутых машин, потому что продрогшие, истощённые и переутомлённые водители засыпали на ходу… Сейчас по дороге бегут наши трёхтонки и трофейные немецкие грузовики с порыжевшими брезентовыми верхами. Шоферы что-то весело кричат нам. Предлагают подвезти…

Прошли по снегу 7 километров. Повернули у Кирпичного завода. Навстречу – свои, морячки. Идут из бани – розовощёкие… Увидели и весь эшелон. Стоит матрос-часовой в шубе, но грудь открыта. Улыбка у него ослепительная.

По словам Черчилля, в ноябре 1942 года на Западе были скованы тридцать три немецкие дивизии.

В Германии и в других районах западной оккупации оставалось семьдесят семь немецких дивизий. Если на Атлантическом фронте было тридцать три дивизии, то в других пунктах Германии и Европы остаются сорок четыре немецкие дивизии плюс некоторое количество итальянских, румынских и др. Значит, из этой массы войск ещё до 50 процентов дополнительно послано на Восток. Воистину мы расчищаем дорогу для Англии и США!

«Чей голос будет преобладать за столом Совета? – вопрошал в 1942 году Страболджи[31], размышляя о роли России. – Почему, собственно, русские после их страшных потерь и страданий должны считаться с миром английского языка?»

По пути в Кронштадт вице-адмирал Дрозд, командующий эскадрой КБФ, пересекая на машине в сильный туман залив, попал в полынью (видимо, здесь лёд был пробит снарядом). Погиб… Горько… Отличный был командир!

Утром на легковой машине выехали на передний край. Мимо уже знакомого нам деревянного домика станции Кирпичный завод, мимо лесоразработок, по шоссе – на правый берег Невы. На лесозаготовках по-прежнему работают питерские девушки и женщины… Сегодня погода мягкая, работать легко, но в морозы – им трудно.

Миновали ряд контрольных постов; наш бывший передний край: прочные постройки, ряд просек, дорог. Кое-где могилы с памятничками…

В пути, недалеко от Невы, заметил двух пленных немцев, шедших под конвоем автоматчиков. Остановил машину. Коротко допросил их. Пленные – молодые солдаты 28-й лёгкой дивизии. Участвовали в Крымском походе: «В Зимферополь, Альлюшта…» (Одеты относительно хорошо. Куртки и брюки из толстой материи, тёплые шапки, обшитые кожей бурки.) Наши конвоиры добродушны, показывают немцам свои полушубки, а потом щупают их куртки: «Эрзац!»

Один из пленных – молодой рабочий с завода «Сименс» из Берлина. Отрицает, что был в Hitlerjugend. Сообщил, что солдаты хотят кончать войну; легко сдаются в плен. О положении под Сталинградом кое-что знает. Когда я сказал ему что фельдмаршал Паулюс и весь его штаб взяты нами в плен, он удивлённо переспросил: «Паулюс?» Видимо, это его поразило…

Немцы держались дисциплинированно, руки по швам, ответы чёткие. Может быть, меня чем-то «взяла» молодость пленного и то, что он – рабочий. Я не чувствовал злобы, только некоторое презрение, жалость и интерес: вот ещё один из гитлеровского мира. Разбив немцев, мы в основном испытаем похожие чувства: удовлетворение, жалость и интерес к немецкому народу. Эсэсовцы и полицейские вызвали бы во мне иное отношение.

Быстро выехали к Неве. Вот рубеж, где стояли наши части с сентября 1941 года! Немцы вырвались тогда к Неве…

Нева тут, у истоков, широка. Здесь я жил летом 1925 года после похода Балтийского флота к балтийским проливам. (Поход с наркомом обороны товарищем М. В. Фрунзе.)

В снежной дали стои́т величественный Орешек[32], гордая крепость. Флаг, поднятый моряками, развевался над ней – до дня прорыва блокады. Он доставлен с почётными ассистентами в Ленинград – флаг, пробитый пулями, разодранный ветрами… К нему приложен список героев, павших на посту и не отступивших ни на шаг.

По льду Невы, минуя развороченные старые проволочные заграждения, идут машины. Снега́ снега́ и тёмные пятна людей. Вмерзшие в лёд землечерпалки. Где-то близко орудийный огонь… Вправо – разрывы; там, у 8-й ГЭС, идёт ликвидация окружённого немецкого гарнизона. Немцы сидят в бетонированных подвалах и упорствуют. Снова грохот разрывов, – и выше крон старых сосен взлетают пыль, дым, щебень и щепки. Это бьёт батарея Барбакадзе.

Пересекли Неву… У края бывших немецких окопов – наш подбитый самолёт. Погибая, он пикировал на немецкий узел сопротивления как раз у подъёма к береговому шоссе. Шапки долой, товарищи!

Идём по прибрежной лесной дороге. Ветер прогнал облака, и солнце неожиданно осветило Неву и мёртвый, сожжённый, искалеченный лес.

Неприятно, что в лесу лежат трупы наших и немцев (всех ещё не успели похоронить). Некоторые убиты на ходу, застывшие глаза раскрыты; один труп обуглен, оторвана кисть руки… Видимо, напоролся на мину…

Мимо нас пробираются по снегу сапёры. Тащат колючую проволоку, брёвна. Великие труженики войны!

По шоссе движутся вперёд «катюши», непрерывный поток людей. Даже, на мой взгляд, слишком людно для переднего края!.. Строят новые укрепления. Уже сделано десять рубежей, чтобы немцы не могли прорваться обратно к Шлиссельбургу и к берегу Ладожского озера. Везде трофейные команды: изымают в окопах всё немецкое имущество.

На шоссе девушки-регулировщики беспрестанно указывают флажками – белыми и красными – направления и отдают честь командирам. Эти девушки – образец дисциплины: объяснят всё толково, знают все маршруты наизусть, а в глазах – такая молодость, такой свет, что его не затмят никакие дымы разрывов!

Очередная попытка фашистов вырваться на шоссе к Шлиссельбургу отбита. Между рощей и шоссе догорают и дымят восемь средних танков… Бьёт батарея. С перелётом ложится ответ противника. Низко проходят два «ила». Сапёр вколачивает деревянным молотком указатель-вывеску… Как всё слитно, едино! Какая во всём этом прочность, именно прочность! Это ощущение удваивается, утраивается, когда подходишь ближе к Шлиссельбургу.

Осмотрел Преображенскую церковь (бывший немецкий узел сопротивления). Она разбита основательно. Сюда всадили до сотни снарядов. Барбакадзе говорит: «Это наша работа».

Снег здесь окрашен во все тона: кровью, розовой кирпичной пылью, чем-то ярко-жёлтым (остатками взрывчатого вещества?), сажей от сгоревших немецких блиндажей… Стоя́т обуглившиеся вековые сосны, – из свежих их ран ещё сочится смола.

Везде обрывки шинелей, разбросанное немецкое имущество, газеты, конверты, патроны и т. п. Наши тащат из разрушенных немецких блиндажей брёвна и доски для новых сооружений. Тяжёлые грузовые машины непрерывно подвозят лес… Скоро здесь будут построена железная дорога – по ней мы пустим первый поезд в Москву! Это, конечно, ещё не «стрела»[33], это будет фронтовой поезд, но как он нам люб, как мы ждём его! Через Неву от Шлиссельбурга уже выстроен деревянный железнодорожный мост.

Немецкие надписи сорваны. Неделя, две – пройдут весенние дожди, зазеленеет травка, деревья – я уверен – выправятся, отрастут, зацветут, и останется одно воспоминание от полуторагодового пребывания фашистских оккупантов.

Шлиссельбург разрушен. На сегодня в городе – триста пятьдесят человек гражданского населения. (Что с остальными?)…

Я прошёл по центру города, по набережной, побеседовал в управлении милиции, посмотрел работы по расчистке города. Местные жители убирают снег… Судоремонтный завод, ситценабивная фабрика и другие предприятия разрушены, но полным ходом идёт их восстановление. Стук, грохот, визг пил, удары топоров. На февральском ветру поют новые телеграфные провода.

Бегут вездесущие мальчишки: «Дяденька, идём покажу, – у нас тут одна гражданка советское знамя сохранила!..»

Вернулись на правый берег. Ощущения крепкие, острые… Беззвёздная ночь. Теплеет… От воздуха, ходьбы, езды, впечатлений я устал и в эшелоне сразу заснул.

2 февраля 1943 года

Оттепель…

Послал вторую телефонограмму С. К. Днём условился, что сделаю доклад для личного состава транспортёра. За обедом в дружеской обстановке провёл политбеседу на международные темы. Вопросов много.

Телефонограмма от генерал-майора Лебедева с вызовом в Смольный. Срочно выехал на машине. Оттепель ещё сильнее… На шоссе обнажились асфальт и брусчатка. В воздухе что-то весеннее…

Смольный. Взял пропуск…

Меня приглашают в салон. Сервирован стол. За столом – Николай Тихонов. Здороваюсь… Оживлённо беседуем о фронтовых делах. Тихонов худой, усталый, но работает упорно. Как обычно, рассказывает острые эпизоды…

Нам сообщили причину вызова: поручение Тихонову и мне – написать ответ лорд-мэру Лондона Сэмюэлю Джозефу на его поздравительное послание Ленинграду.

3 февраля 1943 года

Мутная погода… Плохо спал.

Читаю прессу.

Днём написал очерк в «Правду» – «Ленинград наступает»… На такой очерк надо несколько дней, а ритм жизни быстрый – всё скорей, скорей!

С 4 часов дня на партбюро в Пубалте – вопросы приёма в партию.

4 февраля 1943 года

Ветрено…

Очень тёплые письма от радиослушателей. Звонили откуда-то с Нарвской заставы: «Выступите ещё, привет от двенадцати девушек». Я представил себе этих боевых девчат.

Приехал А. Фадеев. Был у С. К. Привёз нам немного сухарей, консервов, водки, табаку…

Рассказывал о московских литературных новостях… О, литературный мир, даже война с Гитлером тебя не изменит!

С утра у меня был редактор «Нового мира» и «Краснофлотца» Щербина. Его командировал к нам Рогов[34]. Это, так сказать, «литературная разведка». Беседовали о том о сем… Разговор опять свёлся к пьесе. Они полагают, что большую пьесу так просто написать в условиях постоянных ленинградских заданий, поездок, текущей работы и пр. Да и материал меняется на ходу – темпы войны всё больше ускоряются.

Щербина говорил, что вызревания чего-либо нового в литературе пока нет. Видимо, ещё рано, – нужна дистанция… События перехлёстывают через вчерашние оценки. Недавно написанные пьесы или повести – в свете новых событий – уже кажутся менее значительными, вянут. И это понятно.

– В Москве холодно, не хватает дров, во многих домах вышел из строя водопровод. Нет ленинградского уменья «зимовать»… (Ну, оно и нам дорого далось!)

Я рассказал кое-что о ленинградской жизни. Щербина поражён трудностью нашего быта… Просит дать материал в «Краснофлотец», хочет перепечатать из «Ленинградской правды» мой очерк «Город Ленина» от 22 января 1943 года. Пожалуйста.

Вот и всё! Ощущение от встречи – какое-то «формальное»;

…Наше наступление, в общем, приостановилось: противник подтянул силы, упорствует. 8-я ГЭС опять у немцев… Через несколько дней уточнятся некоторые перспективы для флота. Готовится новый удар Ленфронта, люди спешно выезжают в части.

Я в свою очередь информировал члена Военного совета о литературных делах, беседах с писателями, об их настроениях, о Военно-морском издательстве…

Говорили и о моей работе: нужна пьеса.

Беседа была, в общем, хорошая, деловая, но мне кажется, что контр-адмирал Смирнов опять нажимает с темпами:

– Нельзя ли кончить пьесу к 1 марта?

– Нет!

Коснулись моей рукописи «Крепость Кронштадт». Прочтя её, контр-адмирал затребовал из Публичной библиотеки библиографию и материалы о Кронштадте и убедился, что книги по истории Кронштадта не было. Моя работа, таким образом, первый вклад, начало. Я вполне понимаю, что это лишь очерк на пять печатных листов, а книгу надо делать листов на двадцать – двадцать пять. Дать советскому читателю широкий литературный, занимательный обзор истории Кронштадта. Это работа будущего, я хочу её сделать.

Фашистская пресса и радио полны воплей о смертельной угрозе… Крайние меры: «Правительство не может сейчас щадить народ…» и т. п. Загнанная в угол крыса дерётся с бешенством!..

Война вступает в критическую фазу – это общее ощущение.

Лорд Бивербрук считает, что за время зимнего наступления русские взяли у немцев 7000 танков и 4000 самолётов, то есть больше, чем дали американцы и англичане для СССР за двадцать месяцев войны. «Надо усиливать поставки в СССР», – говорит этот лорд. «Самое уязвимое место Германии – на Восточном фронте». (Его замечание не лишено меткости.)

Фашисты и профашисты: «Если СССР к зиме 1943 года не одержит успеха, он выдохнется…» (Не беспокойтесь!) «Союзники идут на создание Второго фронта, так как боятся большевизации Европы» (!).

Вечером сидел с С. К. – тихий час… Разговаривали усталые. Но всё время мысли о работе, текущих заданиях, и мы, смеясь, говорили: «Ну, вот и отдых». С. К.

привезли из Москвы её халатик, два смятых платья. Она отвыкла от «штатских» вещей; смотрит на них, как на воспоминания о доме и мирной жизни. «Всё плохое, трудное забудется. Встретятся люди, будет тяга друг к другу, стремление к жизни, к обществу, к свету, шуму…» В комнате С. К. тихо… Она топит печурку, поджаривает присланные из Москвы кофейные зёрна, рисует… Руки у неё вспухшие, в ссадинах. С тоской, безвозвратно отдаёт свои работы Пубалту: «А на память ничего и не останется…». Жена моя милая… Стойкая и храбрая.

10 февраля 1943 года