С видом человека, который знает цену деньгам и людским невзгодам, я выдал обоим по франку и предложил знакомой Хэддла войти в кафе, витражи которого озаряли тротуар с другой стороны площади, уже погрузившейся в сумерки.
На вид хрупкая, белесая, в рединготе каштанового цвета с норковым воротником, каких в Париже давно не увидишь даже на старушках, доживающих свои дни в респектабельных кварталах Нёи, Отойя или Пасси, ? знакомая Хэддла производила на меня довольно неожиданное впечатление. Во мне тут же окрепла мысль, что передо мной чудачка, и я проявлял сдержанность.
Заняв столик в левом дальнем углу, как раз там, где любил прохлаждаться Хэддл, но это произошло непроизвольно, мы заказали каждый свое. Я попросил рюмку вина, а моя гостья «тизан» ? то есть травяной чай. Во Франции такие отвары потребляют обычно перед сном. Это показалось мне дополнительным подтверждением догадок насчет чудаковатости.
Еще в дверях кафе успев ее предупредить, что она приехала ни за чем, что я не смог ей дозвониться и отменить рандеву, и в то же время не смог дозвониться и Хэддлу, чтобы выяснить у него насчет книг, я вдруг твердо пообещал ей уладить всё при первой возможности. Беспомощный вид соотечественницы Джона, изучавшей меня заинтригованными ясными глазами, буквально подталкивал к обещаниям.
– Да мы только что с ним говорили, ? обронила она по-французски с уже знакомым американским акцентом.
– С Джоном?!
– Он у отца застрял, в Хьюстоне… У вас нет его сотового? ? она порылась в сумочке, вынула пакетик папиросной бумаги для скручивания сигарет с надписанным на ней номером и дала мне на него взглянуть.
– Нет, этого у меня нет, ? сказал я. ? А секретарша, в конторе его отца, утверждает, что он уже уехал в Огайо, ? пожаловался я на свою неосведомленность.
– С сотовыми телефонами вечная путаница. Вы вроде и там и здесь одновременно… ? Она скользнула по мне нетерпеливым взглядом.
– И как он там? Чем он делает в Хьюстоне?
– Говорит, рад, что вернулся… Знаете, здесь во Франции чувствуешь себя… как в родной сельской церквушке. Кто-нибудь обязательно женится в воскресенье, все лица знакомые. Только бывает тесно… Все друг другу на ноги наступают, все про вас всё знают… У вас не бывает такого чувства?
– Нет, пожалуй, ? взвесив, ответил я. ? Но я понимаю, что вы хотите сказать.
– А книги он спрятал в диване. Связанные веревочкой… Под той створкой, которая откидывается и всё время падает, ? складно тараторила она по-французски, озадачивая меня каждым своим словом. ? Говорит, что хотел отправить почтой, да забыл… Он всегда всё забывает, ничего не поделаешь… ? В голос закралась нотка печали.
– Вы хорошо знакомы, насколько я понимаю.
Она отмахнулась. Ответ прозвучал не сразу:
– Вроде неплохо. Да что толку? Уехал ? даже слова не сказал. Это называется ? смылся.
– Не похоже на него, ? опять вступился я за Джона. ? Наверное, что-то помешало… Что-то произошло.
– Наверное… Как всегда, ? она наградила меня унылой улыбкой. ? Джон говорил, что вы тоже пишете?
– Джон говорил обо мне?
– Да не волнуйтесь! Он говорил, что вы пишете, вот и все, ? странным тоном предостерегла она, ? и что вас оттуда, из Москвы, вежливо попросили…
Я ответил полуутвердительно, ловя себя на мысли, что мне самому Джон никогда не говорил ни о какой Эвелин… Вместо того чтобы пить свой травяной чай, экстравагантная гостья достала из сумки баночку с табаком Данхилл, из кожаного кисета с мобильным телефоном извлекла припасенный шуршащий бумажный квадратик и указательными пальцами с детскими розовыми ногтями стала скручивать тонкую папироску, в концы которой добавила по катышу табака, прежде чем завернуть края внутрь. После чего, прикурив от протянутой мною зажигалки и глубоко затянувшись, она стала разглядывать меня светлыми и теперь уже снисходительными глазами.
Я испытывал неловкость от одной мысли, что придется оставить ее в кафе одну и подняться к себе за книгами, если они действительно лежат в диване, как она заверяла. Но еще более нелепым казалось пригласить к себе незнакомую женщину.
– Вы не знаете, как быть: заставить меня сидеть и ждать и сходить за книгами или пригласить подняться с вами? ? выдала она с вызывающей прямолинейностью.
– Да, этот вопрос я себе и задаю, ? легкомысленно признался я.
Она сделала глубокую затяжку, помедлила еще миг и, скользнув по мне быстрым взглядом, в котором промелькнуло что-то одержимое, с жалобной ноткой в голосе по-французски произнесла:
– Пожалуйста, сходите без меня! Я здесь подожду.
– Разумеется… У меня всё кверху дном, не убрано… ? забормотал я. ? Вы наверное знаете эту квартиру, бывали в ней?
Держа дымящуюся сигаретку высоко перед лицом, она смотрела на меня с упреком.
– Да, приходилось. Мы с Джоном… Да это не имеет значения. ? В ее лице опять что-то изменилось.
– Странно всё же, что он не предупредил вас об отъезде, ? сказал я, теперь и сам теряясь в догадках. ? Ведь сборов было… Три раза можно было собраться уехать.
В глазах ее больше не было ни упрека, ни настороженности, но появилось беглое, неприступное выражение. Косясь в сторону и, как мне показалось, сдерживая в себе непонятный порыв, она комкала в руке бумажный носовой клинекс.
– Если хотите знать всю правду, он… Он не джентльмен, ? едва слышимо выговорили ее губы. ? Ваш Джон ? последняя сволочь.
Плечи ее дрогнули, и на глазах у меня она стала буквально реветь ? немо, не издавая ни единого звука, но почти взахлеб. На нас удивленно поглядывали со стороны.
Я не знал, что делать. То смех, то слезы. Сумасбродка? Не похоже. Джон отмочил что-то неприглядное? Вполне в его стиле. А может быть, просто легкого нрава молодая особа, не совсем уравновешенная, да еще и жаждущая приключений?.. В следующий миг, глянув на нее, я устыдился своих мыслей. Она заслуживала просто сочувствия. В ее вызывающих манерах, производивших, наверное, всё же неприятное впечатление, несмотря на всю их нелепость, проглядывало что-то обреченное и беззащитное.
Принесенный чай остыл. Я попросил официанта принести горячий. Выкатив на нас равнодушные уставшие глаза, не меньше, чем я, недоумевая слезам, рыданиям при всем честном народе, малый предложил разогреть остывший «тизан» в микроволновке. Я возмутился, ляпнул что-то обидное. Официант, с которым у меня сложились ровные дружеские отношения, вдруг обиделся и даже начал хорохориться, отказывался признать свою вину: чайник с чашкой простояли на столе десять минут, и он, мол, в этом не виноват.
Благодаря этой внезапной перепалке натянутость между мною и гостьей, наоборот, рассеялась. Она теперь косилась на меня благодарно-вопросительным взглядом.
– Если я могу вам чем-то помочь, почту за честь, ? забормотал я, как только гарсон уплелся удовлетворять нашу прихоть.
– Да чем вы можете помочь?
– Я могу поговорить с Джоном. Если он что-то не так сделал… У нас с ним довольно прямые отношения.
– Не можете.
– Или знаете что… Я могу вас пригласить поужинать, ? осмелел я. ? Здесь рядом есть одно заведение…
– Не можете!
– Да почему?!
– Мне нужно ехать. Я должна… А Джон, он действительно сволочь! ? пролепетала она. ? И всем… слышите, всем!.. это давно известно… Прощайте! ? она сорвалась с места.
– А книги?!
– Ах да… Эти чертовы книги!
Я поднялся к себе за книгами. Упакованные, с именем Эвелин Пенниуорт и с адресом ? улица Беранже, возле площади Республики, ? книги действительно лежали в диване, прикрытые чистым постельным бельем. Я спустился назад в кафе, мы провели здесь еще около четверти часа. Но вечером на следующий день мы опять сидели в том же кафе, за тем же столиком…
Поначалу мне казалось, что меня преследует чувство жалости к ней. Уж слишком сиротливый был у нее вид, слишком переменчивыми бывали настроения. Кроме того, я чувствовал себя обязанным хоть чем-то сгладить оплошность друга. Но в то же время я не мог не сознавать ? особенно, если был случай поймать свою мину в оконном отражении, пока мы сидели вместе где-нибудь в кафе, ? как приятно бывает щегольнуть своей добротой, как приятно продемонстрировать не на словах, а на деле, что не все русские мужчины ? увальни, что и среди них тоже встречаются джентльмены…
В те же дни я отправил Хэддлу открытку с изображением нашей церкви Иоанна Крестителя, в которой попытался изложить всё с прямотой:
«Надеюсь, ожидания твои оправдались. Надеюсь, ты не жалеешь о возвращении в родную стихию. Ты забыл здесь твое любимое кепи и кожаное портмоне, а в нем банкноту в $ 100. На что мне потратить эти деньги?.. Унаследовав твой быт и немного твою жизнь, я чувствую себя как тот король, который готов отдать за коня всё королевство. Иногда мне кажется, что ты ? это я, что моя жизнь ? на удивление точно выполненная копия чьей-то чужой жизни, которая принадлежит незнакомому человеку. Книги Э. Пенниуорт забрала. Куда тебе звонить, не знаю…»
