Выводы эти таковы
.
О «предрепрессионной» Красной Армии нельзя судить по достижениям советских военных теоретиков начала 30-х гг. Знаменитая теория глубокой операции и концепция «глубокого боя» действительно отражали природу и требования современной войны – но реализовать эту теорию и эту концепцию на практике, воплотить их в жизнь РККА даже к концу эпохи М.Н. Тухачевского, И.Э. Якира и И.П. Уборевича (то есть к середине 1937 г.) была не в состоянии. Причиной тому была слабая выучка тех, кто воплощает военные теории в жизнь — командиров, штабов и войск.
Начать с того, что у основной массы комсостава «предрепрессионной» РККА отсутствовало современное, соответствующее высокодинамичному характеру боевых действий 30-х гг., этой «войны моторов», оперативно-тактическое мышление – тяготеющее к решительному маневру, к действиям во фланг и тыл противника и неразрывно связанное с проявлением разумной инициативы, с использованием малейшей возможности для того, чтобы навязать противнику свою волю. Необходимость выработки такого мышления подчеркивалась на каждом шагу – но на практике командиры, по меньшей мере тактического звена, и в 35-м, и в 36-м, и в первой половине 37-го, как правило, действовали в бою, не прибегая к смелому маневру, к охватам и обходам, не проявляли инициативы.
В итоге наступательный бой, как правило, выливался у них во фронтальное столкновение – не только излишне кровопролитное по сравнению с действиями во фланг и тыл, но и не приводившее к уничтожению противника (а лишь к его оттеснению – провоцировавшему, в свою очередь, все новые и новые фронтальные столкновения…). При подобном ведении боя должна была забуксовать и состоявшая из боев операция – в том числе и глубокая.
Отсутствие современного оперативно-тактического мышления проявлялось и в фактическом игнорировании основной массой комсостава «дорепрессионной» РККА еще одного требования «войны моторов» – достижения успеха на основе взаимодействия различных родов войск. О важности такого взаимодействия (как и решительности, дерзости и инициативы) в Красной Армии тогда говорили чуть ли не 24 часа в сутки – но на практике командиры, по меньшей мере тактического звена, сплошь и рядом не придавали достижению взаимодействия родов войск особого значения. Главные практические организаторы такого взаимодействия – командиры стрелковых батальонов – в массе своей не слишком заботились о нем еще и в 1936 г.
Еще в первой половине 1935 г. дефицит современного оперативно-тактического мышления был заметен и у командиров оперативно-тактического звена (уровня «дивизия/механизированная бригада – корпус»). Командиры танковых соединений (мехбригад и мехкорпусов) проявляли его еще и в 1936-м – когда ничтоже сумняшеся бросали свои танки в бой без поддержки пехоты и артиллерии. Уровень, на котором находились здесь в 1936-м (и в первой половине 1937-го) командиры оперативно-тактического звена в целом, достоверными источниками не освещен – но и в 35-м, и в 36-м, и в самый канун репрессий 37-го основная масса комсостава РККА всех звеньев страдала и куда более серьезным, чем непонимание требований современной войны, пороком – общей слабостью оперативно-тактического мышления.
Только такой диагноз можно поставить командирам оперативного (!) звена, которые в массе своей даже и в 1936 г. не понимали истины, открытой еще в IV в. до н. э., и вместо концентрации сил на направлении главного удара равномерно распределяли их по всему фронту. «Тот, кто желает быть сильным везде, не окажется сильным нигде»…
Только слабым можно назвать профессиональное мышление командиров оперативного и оперативно-тактического звена, которые еще и в 1935–1936 гг. (по началу 37-го данных нет) сплошь и рядом планировали операции и ставили задачи подчиненным, не учитывая ни особенностей местности, ни наличия сил и средств, ни времени, необходимого на подготовку боевых действий, – и не заботились об организации связи.
Только слабым можно назвать профессиональное мышление командиров тактического звена, которые и в 35-м, и в 36-м, и в первой половине 37-го сплошь и рядом не заботились о том, чтобы подготовить и поддержать движение своей пехоты в атаку огнем хотя бы пехотного оружия. В условиях насыщения обороны автоматическим оружием это было равносильно отправлению войск не в бой, а на убой…
Только слабым можно назвать профессиональное мышление командиров всех звеньев, которые и в 35-м, и в 36-м, и в первой половине 37-го поголовно и патологически не желали учитывать в своих решениях данные о противнике – словно принципиально не желая организовывать разведку! – и вопросы тылового обеспечения.
А значительное число командиров тактического звена «предрепрессионной» РККА вообще не умели тактически мыслить. Они не только не проявляли инициативы, не стремились навязать противнику свою волю, но и не могли найти новое решение даже тогда, когда к этому вынуждали действия противника. Не умея действовать в бою иначе как по шаблону, по раз зазубренной схеме, они зачастую доходили с этим своим неумением думать до полного абсурда – продолжая, например, вести свои подразделения в прежнем направлении даже после того, как те натыкались на изрыгающую ливень свинца огневую точку или попадали под кинжальный пулеметный огонь с фланга…
И это, заметим, при том, что главным вероятным противником «предрепрессионной» РККА была германская армия – вся тактика которой основывалась на активности, дерзости и инициативе и внезапности. Частых и быстрых изменений обстановки в борьбе с этой армией следовало ожидать буквально на каждом шагу!
Помимо отсталого или вообще дефективного оперативно-тактического мышления, воплотить в жизнь теорию глубокой операции и концепцию «глубокого боя» – да и просто успешно воевать – комсоставу «предрепрессионной» РККА мешало еще и слабое владение необходимыми командиру умениями и навыками — и обусловленное этим слабое умение управлять войсками.
«Мы много раз говорили о том, что нужно превратиться в хороших ремесленников, – напоминал 27 ноября 1937 г. на заседании Военного совета при наркоме обороны К.Е. Ворошилов. – Хороший ремесленник не может сделать, скажем, вот такую трибунку сегодня – так, а завтра – ножками вверх. Он делает уже всегда так, как она должна быть сделана. Надо быть хорошими военными ремесленниками»
. Вот этими «хорошими военными ремесленниками» командиры РККА времен Тухачевского, Якира и Уборевича в массе своей и не были. Командиры пехотных подразделений сплошь и рядом не знали команд, необходимых для управления огнем, способов подведения своих отделений, взводов, рот и батальонов к рубежу атаки, порядка движения подразделений в атаку; их коллеги-танкисты, как правило, не имели необходимых им для управления подразделениями навыков наблюдения из танка и работы на радиостанции; штабисты всех (!) уровней плохо представляли себе, как осуществлять те или иные свои конкретные функции на практике, сплошь и рядом не умели организовать работу на КП и перемещение его без потери связи с войсками, отработать как следует боевую документацию, довести ее до исполнителей, проконтролировать исполнение – и т. д.
Больше того, основная масса комсостава «предрепрессионной» Красной Армии слабо ориентировалась на местности, плохо умела работать с картой, слабо владела штабной графикой, а зачастую и командным языком…
При подобном качестве исполнения любые оперативные замыслы повиснут в воздухе и любая, даже самая передовая, военная теория не сможет быть воплощена в жизнь, не даст на практике ожидаемого эффекта.
Не случайно то же взаимодействие родов войск в РККА в 1935 – первой половине 1937 года если и достигалось, то только в начальной стадии боя/операции – а затем, когда изменившаяся обстановка требовала организовать взаимодействие заново, оно исчезало. Вновь проделать работу по его организации в ходе боя (то есть в напряженной обстановке и в сжатые сроки) командиры и штабы всех уровней были не в состоянии. (Тем более что из всех штабов и в 1935-м, и в 1936-м, и в первой половине 1937-го в РККА хуже всего были подготовлены как раз те, на чьи плечи ложилась основная практическая работа по организации взаимодействия родов войск – батальонные.)
Все сказанное выше относится к общевойсковым, пехотным и танковым командирам – главным организаторам современного боя/операции. Однако реализации теории глубокой операции и концепции «глубокого боя» в 1935 – первой половине 1937 года мешала еще и слабая подготовленность комсостава тех родов войск, которые обеспечивали действия пехоты и танков – артиллерии и войск связи.
Командиры-артиллеристы тогдашней РККА не умели обеспечить надежное поражение целей в часто встречающихся на войне условиях недостаточной видимости (ночью, в тумане, в лесистой местности и т. п.) и вообще были в состоянии решать только типовые, шаблонные огневые задачи – явно не соответствуя, таким образом, требованиям современной войны с ее разнообразием средств борьбы (а значит, и многообразием возникающих боевых ситуаций) … Комсостав батальонной и полковой артиллерии не только откровенно плохо знал правила стрельбы, но и не умел самостоятельно действовать на поле боя, где ему надлежало вовремя поддерживать огнем пехотные подразделения. А командиры и штабы артиллерийских дивизионов и групп и в 1935-м, и в 1936-м, и в первой половине 1937-го плохо умели массировать огонь артиллерии – то есть обеспечить одно из важнейших условий успеха глубокой операции. Ведь только мощный артиллерийский кулак мог надежно подавить огонь обороны и проложить путь пехоте и танкам.
Командиры-связисты не только плохо знали технику войск связи, но и плохо умели маневрировать связью, то есть организовывать своевременное обеспечение дерущихся войск связью в условиях часто и быстро меняющейся обстановки. В принципе уже одного этого было бы достаточно для того, чтобы захлебнулись и глубокий бой и глубокая операция…
Наряду с низкой выучкой командного состава реализовать теорию глубокой операции и концепцию глубокого боя на практике мешала также слабая выучка войск «предрепрессионной» РККА.
Одиночный боец пехоты в Красной Армии и в 1935-м, и в 1936-м, и в первой половине 1937-го не имел должных навыков ни в самоокапывании, ни в маскировке, ни в наблюдении за полем боя, ни в выборе позиции для ведения огня, ни в перебежках, ни в переползании, ни в броске в атаку, совершенно не был обучен гранатометанию и штыковому бою. Винтовкой и пулеметом он «владел» так, что стрелял обычно лишь на «двойку» или «тройку» по 5-балльной системе; находить цели самостоятельно, как правило, не мог и сплошь и рядом доводил оружие до технически неисправного состояния и коррозии канала ствола…
Механики-водители танков – те, кто непосредственно должен был сделать бой и операцию «глубокими» – в массе своей имели малый опыт вождения и даже к середине 1937 г. не умели вести боевую машину в реальных полевых условиях – только «на плацу танкодрома по ровной местности»! Огневая выучка танкистов РККА и в 35-м, и в 36-м, и в первой половине 37-го была либо откровенно неудовлетворительной, либо колебалась между «тройкой» и той же «двойкой»…
Одиночный боец-связист все эти годы мог передавать и принимать сообщения только с массой искажений – а неудовлетворительная выучка связистов стрелковых и артиллерийских частей и подразделений была важнейшим из обстоятельств, которые мешали обеспечить управление войсками и взаимодействие родов войск в тактическом звене.
В соответствующих источниках (которых обнаружено пока очень мало) то и дело фиксируется и слабая выучка бойца-артиллериста и бойца-сапера.
Слабая выучка одиночного бойца (в сочетании с плохим умением командиров управлять войсками) обусловила слабую же подготовку подразделений и частей «предрепрессионной» Красной Армии.
Подразделения советской пехоты и в 1935-м, и в 1936-м, и даже в первой половине 1937-го не только далеко не всегда могли взаимодействовать с танками и артиллерией, но и вообще производили впечатление необученных. Их боевые порядки в ходе атаки постоянно расстраивались и превращались в густую толпу, то есть в идеальную мишень для противника.
Танковые подразделения и части в штатном составе и в реальных полевых условиях действовать также не умели.
Практически небоеспособной была батальонная, полковая и противотанковая артиллерия – иными словами, подразделения пехоты при Тухачевском, Якире и Уборевиче должны были драться фактически без непосредственной артиллерийской поддержки. Подготовленность батарей и дивизионов дивизионной и корпусной артиллерии не поднималась выше посредственной – а в ОКДВА в 1936-м и первой половине 1937 года она была откровенно неудовлетворительной.
Операция, напомним еще раз, складывается из множества боев, а бой ведут бойцы и подразделения – эти непосредственные исполнители оперативных замыслов командования. И при подобном качестве исполнения любые теоретические достижения в области оперативного (да и тактического) искусства так и останутся теоретическими.
Это, если можно так выразиться, основное противоречие «предрепрессионной» РККА прекрасно сформулировал 21 ноября 1937 г., на заседании Военного совета при наркоме обороны, Маршал Советского Союза С.М. Буденный (командовавший тогда Московским военным округом): «Мы подчас витаем в очень больших оперативно-стратегических масштабах, а чем мы будем оперировать, если рота не годится, взвод не годится, отделение не годится? [выделено мной. – А.С.]». «Не надо заниматься, – продолжал он (несколько утрируя в запале свою точку зрения), – высокими материями, а нужно заниматься подготовкой бойцов, отделения, взвода, роты. Рота – это тот инструмент, которым будете делать операцию противнику. Чем я буду оперировать? Пенсне сниму и начну ковырять противника? Рота есть тот операционный инструмент, которым я буду кой-кого подрезать. Роты этой-то и нет»
. О том же самом говорил на следующий день и начальник Артиллерийского управления РККА командарм 2-го ранга Г.И. Кулик: «Если оружие не будет в порядке, то армия будет не армия, а армия в скобках. Как бы ни выводили вензеля на наших оперативно-тактических играх, а если материальная часть откажет, то армия небоеспособна [выделено мной. – А.С.]»
.
В общем, распространенные по сей день представления о прекрасной подготовленности Красной Армии накануне репрессий 1937 года являются ошибочными. Накануне репрессий 1937 года Красная Армия была подготовлена слабо – и не только не могла успешно воплотить в жизнь разработанные ее военными теоретиками концепцию глубокого боя и теорию глубокой операции, но и с трудом могла вести успешные боевые действия вообще.
ПРИМЕЧАНИЯ
Смирнов А.А. Боевая выучка Красной Армии накануне репрессий 1937–1938 гг. (1935 – первая половина 1937 года). Т. 1–2. М., 2013.
Смирнов А.А. РККА перед 37-м годом. М., 2022.
Смирнов А.А. Большие маневры. С. 89–93; Он же. К бою – не готовы. Армия маршала Блюхера накануне 1937 года. С. 76–77; Он же. «Рассолдаченная» армия: к вопросу о сломе русской военной традиции после 1917 года; Он же. Об истинных причинах нехватки инициативы у комсостава Красной Армии после репрессий 1937–1938 гг. // Пространство и Время. 2011. № 1 (3). С. 79–87; Он же. Танки вместо сапог. Из истории быта Красной армии в 1930-е годы // Родина. 2011. № 11. С. 104–106; Он же. Эпоха «Больших маневров» 1935–1936 гг. // Легенды и мифы отечественной авиации. Сборник статей. Вып. 3. М., 2011. С. 71–84; Он же. Развращенные революцией. Коммунисты и комсомольцы 1920—1930-х годов и воинская дисциплина // Родина. 2012. № 5. С. 102–104; Он же. «Социальный расизм» и деинтеллектуализация командного состава Красной Армии в 1920-х – первой половине 1930-х гг. // Величие и язвы Российской Империи. Международный научный сборник к 50-летию О.Р. Айрапетова. М., 2012. С. 576–609.
Скипский Г.А. Территориально-кадровая система РККА на Урале в 1920—1930-е гг. С. 16–19.
Харламов В.И. Офицерский корпус между двумя мировыми войнами // Пространство и Время. 2011. № 1 (3). С. 68–78.
Анфилов В.А. Вермахт воевал по советским разработкам? // Военно-исторический журнал. 1996. № 1. С. 30.
Русский архив. Великая Отечественная. Т. 13 (2–1). С. 32.
Смирнов А.А. Боевая выучка Красной Армии накануне репрессий 1937–1938 гг. (1935 – первая половина 1937 года). Т. 1. М., 2013. С. 394–399.
РГВА. Ф. 4. Оп. 18. Д. 54. Л. 501. При публикации этого выступления (Военный совет при народном комиссаре обороны СССР. Ноябрь 1937 г. Документы и материалы. М., 2006. С. 327) после слова «табуретку» была поставлена запятая, искажающая смысл сказанного Ворошиловым.
РГВА. Ф. 4. Оп. 18. Д. 54. Л. 12. При публикации этого выступления (Военный совет при народном комиссаре обороны СССР. Ноябрь 1937 г. С. 29) оказались опущены слово «мы» перед словами «будем оперировать» и запятая после слова «бойцов». Последнее искажает смысл сказанного Буденным, который имел в виду подготовку не только одиночного бойца, но и подразделений (и в том числе отделения).
Военный совет при народном комиссаре обороны СССР. Ноябрь 1937 г. С. 201.
Глава I
Непосредственные причины слабой боевой выучки «предрепрессионной» РККА
