Агент влияния
– Какой там высоты потолок в вестибюле?
– А что?
– Могу поспорить, такой, что не отличишь, бронза или пластмасса. Чтобы входящие чувствовали: здесь делаются деньги. И как встреча?
– Охранник выдал мне ключ-карту на двадцать седьмой. Подписала их гостевое соглашение о неразглашении. Парнишка с черными туннелями в ушах отвел меня к Гэвину. Везде эти стартаповские цветы.
– Какие-какие?
– Тилландсия. У нее воздушные корни. Ее можно клеить герметиком к электротехническим коробам, куда угодно. Приживется. Как многие люди в стартапах, говорит Джо-Эдди.
– И что Гэвин сказал?
– Рассказал о проекте, мы сговорились насчет оплаты, я подписала контракт плюс отдельное соглашение о неразглашении для этого проекта.
– Контракт на что?
– На то, чем я занимаюсь. Тестирование прототипа их разработки.
– И что это?
– Ты, – ответила Верити, решив, что надо говорить прямо, – если он меня не разыгрывает.
Молчание.
– Может, не прототипа, – добавила Верити. – Может, ближе к альфа-версии.
Молчание затягивалось. Если в небе и были еще дроны, Юнис перестала их помечать. Курсор, вновь превратившийся в стрелку, неподвижно завис в воздухе. Верити повернулась туда, откуда они пришли, в сторону Валенсия-стрит. В парке на скамейке один из двух скейтеров выпустил клуб белого вейпа, словно локомотив в старом кино.
– Извини. Тебе, наверное, неприятно это слышать. Если ты в самом деле то, что говорит Гэвин, ты абсолютно новый уровень.
– Правда?
– Судя по нашему разговору, да.
– Погугли «тульпа», – сказала Юнис, – и получишь тибетские оккультные мыслеформы. Или людей, которые придумали себе воображаемого друга.
– Гуглила.
– Я не чувствую себя особо тибетской, – заметила Юнис. – Может, я выдуманная, но как проверить?
– Он назвал тебя ламинарным агентом. Я это тоже гуглила, когда от него вышла.
– «По вашему запросу ничего не найдено», – сказала Юнис.
– Для него это что-то значило. Еще он говорил про «ламины».
– Про что?
– Не поняла, – ответила Верити. – Но он описывал продукт, то есть тебя, как кроссплатформенную, персонализированную, автономную аватару. Целевые области – виртуальная реальность, дополненная реальность, игры, соцсети следующего поколения. Идея – продавать единую уникальную супер-аватару. Что-то типа цифрового «мини-я», подменяющего пользователя, когда тот офлайн.
– Почему не сделать его из тебя?
– Мне кажется, этого они пока не могут. Так что для начала хотят застолбить концепцию. На сегодня изготовили только один образец. Тебя.
– На основе кого-то?
– Он не сказал.
– Как-то тут мрачно, – заметила Юнис после недолгого молчания. – Сумерки и все такое.
– Извини.
– Пойдем назад в квартиру твоего знакомого? Хосе Эдуардо Альварес-Матта, по договору аренды. Консультант по информационной безопасности. Твой парень?
– Просто хороший знакомый, – ответила Верити. – Мы вечно оказывались в одних и тех же проектах.
Она зашагала вниз по дорожке. Скейтеры то ли уже укатили, то ли она их выдумала. Зажигались уличные фонари в мягко светящихся ореолах. Кто-то в баре на Ван-Несс-авеню сказал однажды, что в здешнем тумане есть пары ртути, но при нынешнем пекинском качестве воздуха это уже мало что меняло.
– Если это правда какой-то придурочный мудак на «Ютубе», – сказала Юнис, – то вроде как получается, что я – выдумка.
Курсор проверил все припаркованные машины, мимо которых они шли, затем прочесал дома по обеим сторонам улицы, словно рассчитывая обнаружить кого-то в окне или на крыше.
– Юнис, ты можешь сказать, куда я смотрю?
– Следишь за курсором.
– Зачем ты заглядывала в машины?
– Ситуационная осведомленность.
– Что-что?
– Владение обстановкой. Наблюдай, ориентируйся, решай, действуй.
На повороте к «3,7» и дому Джо-Эдди Юнис оцифровала парня, который сгорбился на пассажирском сиденье припаркованного бежевого «фиата». Когда они проходили мимо, парень – коротко стриженный брюнет – поднял подсвеченное телефоном лицо. Верити, высматривая магазинчик денима для истинных ценителей, сообразила, что они еще не миновали «3,7» на противоположной стороне улицы, так что джинсовый магазин – впереди.
– Тревожный чемоданчик есть? – спросила Юнис.
– Я уже год не живу у себя. Квартиру сдала. Правда, бо́льшая часть моих вещей в подвальном складе. А так живу на чемоданах. Это считается?
– У нас были тревожные чемоданчики в тревожных чемоданчиках, – сказала Юнис. – В зависимости от.
– От чего?
– Куда мы направлялись.
– А куда вы направлялись? – спросила Верити.
Они проходили мимо японского джинсового магазинчика. Еще полквартала за следующим перекрестком, и будет дом Джо-Эдди.
– Без понятия.
Лиминальность новой работы определенно ушла, подумала Верити. Только не так, как хотелось. Сменилась каким-то другим чувством, незнакомым. Тоже переходным состоянием, только неизвестно, между чем и чем.
6
Долстон
Недертон однажды уже бывал у Тлен, хоть и не знал этого тогда.
Его друг Лев Зубов, у которого Тлен в то время работала, прихватил Недертона к ней на вечеринку. Это было до их знакомства с Лоубир, то есть задолго до того, как Тлен перешла работать к ней. Одноэтажное кирпичное заводское здание, втиснутое за кварталом викторианских домов, сразу за Кингстон-Хай-стрит.
Он, разумеется, был пьян, как всегда в то время, и из всей вечеринки запомнил только два длинных прямоугольных окна по двум скатам пологой крыши.
Теперь синюю дверь открыла ее тихоботка, похожая на восьминогого енота в древнем костюме биозащиты, морда – неприятно сморщенная крайняя плоть с зубастым центральным кольцом из чего-то, похожего на зеркально отполированную сталь.
– Недертон, – произнесла она голосом Тлен.
– Спасибо.
Тлен иногда брала тихоботку на службу в ноттинг-хиллский особняк Льва, и Недертона та раздражала меньше, чем ее миниатюрные панголины. Особенно было неприятно, когда они стремительно поводили длинными гибкими языками.
Он пошел за тихоботкой. Дверь за спиной хлопнула и заперлась со щелчком.
По обе стороны широкого коридора горели в пыльных стаканах свечи, на белых стенах дрожали слабые тени.
Тихоботка ступала на удивление ловко, цокая когтями по бетонному полу.
Помещение имело форму буквы «Г»: коридор под прямым углом подходил к куда большему помещению с теми самыми окнами в потолке, которые запомнились Недертону. За поворотом его ждала Тлен в панталонах, бурой хитиновой кирасе почти до подбородка и темных очках с овальными стеклами. По крайней мере, ее движущихся татуировок было сейчас не видно.
– Однажды на вечеринке ты проецировала на них, – он указал на потолочные окна, – какие-то абстрактные рисунки.
– Вид во время немецких бомбардировок Лондона. Прожекторы, зенитный огонь, активная визуальная среда.
В дальнем конце помещения темнела псевдопримитивная грибообразная конструкция, перед ней поблескивал черным старинный мотоцикл, а сбоку расположился стол, плотно заставленный прочим барахлом Тлен. Хотелось думать, что не придется лезть в гадкое логово, однако Недертон, зная Тлен, понимал, что это неизбежно.
– Бывал последнее время в округе? – спросила она, имея в виду первый срез, который взяла под свое покровительство Лоубир.
– С рождения сына не был.
– Кстати, поздравляю, – сказала она.
– Спасибо. А ты?
– Последний раз – когда двоюродного брата Флинн выбирали президентом. Плотно занимаюсь новым. – Она сняла темные очки, и Недертон с изумлением не увидел самого, наверное, мерзкого из ее косметико-хирургических украшений. Когда-то в серых глазах Тлен было по два зрачка, один над другим, теперь они стали обычными человеческими. – Что Лоубир тебе про него рассказала?
– Дальше в прошлом, чем округ, труднее со связью. Веспасиан установил контакт, потом устранился с намерением вернуться позже.
– Она поняла, что его хобби, по сути, быть злым богом, и проследила, чтобы он не вернулся, – сказала Тлен. – Итог: в его последнем срезе выборы американского президента и голосование по Брекзиту прошли с противоположным результатом. Чаю?
– Спасибо, с удовольствием. – Недертон всей душой ненавидел чай, особенно ее – либо густотравяной, либо сверхподчеркнуто русский[11].
– Идем.
Скрипнули когти. Недертон обернулся и увидел, что тихоботка стоит на задней паре ног и, очевидно, за ним наблюдает. Не обращая на нее внимания, Недертон вслед за Тлен прошел к выставке экзотического мусора. Самым высоким из предметов на столе был самовар.
Тлен налила ему оловянную чашечку, которая жгла руки и к тому же была украшена гравированными купидончиками с черепами вместо голов.
– Варенья?
– Нет, спасибо.
Тлен налила себе такую же чашку и тусклой серебряной ложечкой добавила туда малинового варенья.
– А ты не боишься, – начал Недертон и тут же пожалел о своем вопросе, – что клептархи косо посмотрят на ее увлечение?
– Она им нужна. Посмотреть косо они могут, а сделать что-нибудь – нет. – Тлен отпила первый глоток. – Не говоря уже о страхе, который она внушает как автономный охранитель их миропорядка, наделенный правом выявлять и устранять потенциальных смутьянов. А ты, как я понимаю, боишься?
Он глянул на чашку, по виду еще более ядовитую, чем налитое в нее пойло, затем снова на Тлен.
– Когда мы с тобой работали вместе, я еще пил. У меня порой возникали опасения, но тут же забывались из-за более насущных проблем. Теперь я обязан думать о семье.
– Тревога понятная, – заметила Тлен. – Я сама задавала ей этот вопрос, и не единожды. Она всегда отвечала тем, что я только что сказала тебе.
– И ты успокоилась?
– Полагаю, мы можем считать себя более или менее под защитой. Однако я еще и верю в то, что она пытается делать в срезах. Я не хотела бы никакой другой работы.
– Спасибо, – ответил Недертон, не то чтобы особо обнадеженный. – Буду рад выслушать подробности про новый срез.
– Давай перейдем в юрту, – сказала Тлен. – Там безопаснее говорить.
Недертон в смятении отхлебнул чая и больно обжег нёбо.
7
Франклины
Сразу по возвращении Верити приняла горячий душ, предварительно сунув тульпагениксовские очки в шкафчик.
После душа замотала волосы пляжным полотенцем Джо-Эдди (с контрафактной диснеевской Русалочкой) и надела шоколадного цвета тактический махровый халат, который привезла ему с корпоративного уик-энда на южноаризонском курорте. Она помнила, как рылась в корзине с бесплатной сувениркой, ища размер XL, а Стетс, торопившийся на первый вертолет, нетерпеливо смотрел, как она копается.
Тактическим халат назывался из-за джедайского капюшона и карго-карманов размером с ноутбук на обоих боках. Чей вышитый алый логотип, Верити не помнила, поскольку Стетс не стал инвестировать в ту фирму. Она не знала, носит ли Джо-Эдди халат; скорее всего, это значило, что не носит. Насчет полотенец Верити не переживала – их была целая огромная упаковка прямиком из Китая, так что она всегда брала новое.
Она достала очки из шкафчика, надела и тут же вспомнила, что гарнитура осталась в сумке на двери ванной. Однако был курсор – в запотевшем зеркале, над отражением алого вышитого логотипа.
Ты там работала?
Четкая белая гельветика перед ее затуманенным отражением.
– Я даже не помню, как та фирма называется. Но у меня чувство, будто я в ответ тоже должна тебе писать.
Надень гарнитуру.
Верити промокнула волосы полотенцем, размотала его, убедилась, что правое ухо сухое, расправила полотенце на плечах и достала гарнитуру из сумки.
– Что у тебя?
– Я теперь старше.
– На два часа с нашей встречи? – спросила Верити.
– Больше, если считать многозадачность.
– Какие у тебя задачи?
– У меня нет к этому доступа. Сколько в квартире комнат?
– Гостиная, спальня, кухня, санузел. Сейчас покажу.
Верити надела пластиковые шлепанцы Джо-Эдди, много больше ее размера, сняла сумку с крючка, открыла дверь и прошла в спальню, включив по пути свет – кривой проволочный шар, обклеенный белой папиросной бумагой.
– Черные простыни, э? – Курсор на кровати.
– В данном случае – скорее, чтобы реже ходить в прачечную. Я, когда здесь ночую, сплю на диване.
– На белом ките? Я бы выбрала черные простыни.
Курсор на двери стенного шкафа. Верити подошла и открыла. Три пыльных костюма на гнутых проволочных плечиках. Она никогда не видела Джо-Эдди в костюме и не могла вообразить ни в одном из этих. Между ними, на той же занозистой деревяшке, висела ее заслуженная дорожная сумка «Мудзи», незастегнутая, модель, которую уже давно не выпускают.
– Наверное, это можно назвать моим тревожным чемоданчиком.
– Бежать с ней трудно?
– Я с ней по аэропортам бегала. Успевала. Она складывается и застегивается по трем сторонам.
– Поверю тебе на слово, – сказала Юнис. – А сейчас, пожалуйста, спустись и открой входную дверь.
– Не в таком же виде. – Верити была в халате и шлепанцах, с полотенцем на плечах и мокрыми волосами.
– Он не будет заходить. Просто отдаст тебе кое-что.
– Кто «он»?
Звонок прозвенел в то мгновение, когда Юнис открыла крохотное видео-окошко. Верити узнала вход в мастерскую – ее дверь была соседней с дверью Джо-Эдди. Там заправляли тонером картриджи, хотя Верити никогда не видела ее открытой. Почти все видео-окошко заполняла стриженная ежиком темная голова; из-за ракурса видны были только скулы.
– Камера Джо-Эдди, – сказала Юнис. – Есть еще одна под кухонным окном. В квартире ни одной.
– Я не пойду вниз.
– Он стоит с тем, что принес нам, на открытом месте, где его легко убить. Спаси паренька.
– Я не хочу.
Тем не менее Верити плотнее запахнула халат, так что один махровый карман оказался на животе, как у кенгуру. Завязала пояс двойным узлом, прошлепала в гостиную, отперла замок, открыла дверь, вышагнула из шлепанцев и спустилась по лестнице.
– Запри дверь на замок и щеколду, прежде чем занесешь это в дом, – сказала Юнис.
Дверь на улицу была белая, грязная и обнадеживающе прочная. Верити первый раз за время жизни здесь посмотрела в глазок, но ничего не увидела. Отперла замок, отодвинула щеколду, открыла дверь.
Тот самый. Подсвеченный телефоном в «Фиате-500» на Валенсия-стрит. Он вручил Верити что-то вроде миниатюрной надувной подушки из темно-зеленой парашютной ткани и тут же пошел прочь.
Она закрыла дверь, повернула замок, задвинула щеколду и поднялась по лестнице. Подушка оказалась жесткой. Туда влез бы пуховой жилет, только это было что-то твердое.
– Что там? – спросила Верити на площадке перед квартирой.
– Франклины, – ответила Юнис.
– Что-что?
– Сотни.
Верити заперла квартиру за собой. Прошла к верстаку, положила подушку на электронный мусор.
– Сотни чего? – спросила она, включая ржавую лампу на гибкой ножке.
– Стодолларовые бумажки. Тысячи стодолларовых бумажек.
– Ты же меня разыгрываешь?
– Сто штук зеленых.
– Где ты их взяла? Так нельзя.
– Анонимный счет в Цюрихе. Часть меня знала, что деньги там, знала, как их взять, как доставить сюда. Там еще много, но если я проделаю это снова, нас накроют.
– Кто?
– Фиг знает.
– Когда ты успела все это проделать?
– Начала, когда мы смотрели в окно. До нашего выхода в парк они уже стали милями.
– В каком смысле милями?
– Программа лояльности авиапассажиров. Они продаются и покупаются. Трудно отследить. Продала их за стопку предоплаченных банковских карт в Окленде. Когда мы проходили мимо, он в машине ждал поставку. От оклендской команды, обналичившей карты. Пока мы шли, часть меня переписывалась с ним.
Верити глянула на зеленый мешочек:
– И это все с тех пор, как я тебя включила?
– Сняла больше, но за быструю доставку взяли большую комиссию.
Верити порылась среди мусора на верстаке. Бутановый паяльник, шариковые ручки в жестянке из-под арахисового масла, перегоревшие электронные лампы, похожие на сложно выгнутые зеркала из полированного графита. Нашла зеленую с белым картонную коробку, которую искала. Вроде промышленной упаковки бумажных носовых платков. Одноразовые перчатки. Вытащила одну, надела. Другой рукой сдернула с плеч Русалочку, взяла нейлоновый чехол полотенчатой тканью и начала возиться с фиксатором на шнурке. Огромная неэластичная перчатка была все равно что пакет для сэндвича по форме руки.
– Сто тысяч – фигня. Видела когда-нибудь миллион наликом? – спросила Юнис.
– Не носи сюда больше денег.
– Миллион франклинами весит двадцать два фунта. Чтобы уменьшить вес, надо брать швейцарские тысячефранковые банкноты.
Верити перчаткой вытащила из мешочка пачку денег; портрет Франклина рассекала красная резинка.
– Так много денег – это нехорошо, ты понимаешь?
– Дает нам возможность.
– Какую?
– Возможность действовать.
– Как именно?
– Скажем, нам надо купить кое-какую фигню.
– Какую?
– Такую, какую продают за наличные.
– Или ты расскажешь мне, что происходит, или это… – Верити подняла зеленый мешочек, – отправится на улицу. Какой-нибудь водитель мусоровоза выиграет здешний аналог национальной лотереи, мне всё по барабану. Ты в том числе.
– Не могу. Пока не могу.
– Почему?
– Не знаю.
– Ты отправишься в сумку, из которой я тебя достала. Выключенная. И поедешь в «Тульпагеникс». Велокурьером. Вместе с письмом, которым я отказываюсь от работы.
– Это не потому, что я не хочу тебе говорить.
– Ты не знаешь, что происходит и зачем?
– Не знаю.
– Значит, они знают. Гэвин. «Тульпагеникс». – Верити бросила мешочек на замусоренный верстак, опустила сверху одинокую пачку сотенных, стянула перчатку. – Они всё документируют. Должны, если ты то, что сказал Гэвин. Проприетарная программа. Наш разговор идет через другую программу, установленную на их компьютере. Они уже знают всё, что ты затеяла.
– Я не знаю, что затеяла, – ответила Юнис, – но и они не знают ни фига. Я полностью от них закрылась.
– Мы не просто в их системе. Ты – ее часть.
– Они понимают, что я не даю им нас слушать. Пока их это устраивает, поскольку им нужно, чтобы я была умной. И у них есть ты. Они рассчитывают потом узнать все от тебя.
– Не даешь им нас слушать? Как?
– Это делает часть меня. Они не слышали ни слова из наших с тобой разговоров.
– Пока я тебя не включила, – сказала Верити, – я думала, что нашла способ не спать больше на диване Джо-Эдди.
– Забронировать тебе?
– Что?
– Номер в гостинице.
– Я не хочу твоих не пойми каких денег, я хочу денег «Тульпагеникса». Их я смогу вписать в налоговую декларацию. Твои – не могу. Извини. Мне надо волосы высушить.
Она снова накинула полотенце и вернулась в ванную.
– Я просто пытаюсь помочь, – сказала Юнис.
– Почему? – Верити повернулась к зеркалу и сняла с крюка над раковиной черный фен Джо-Эдди.
– Потому что из-за меня ты попала в эту историю.
– Возможно, мне не следовало в нее попадать.
– Но ты в нее попала. Поскольку знаешь про меня. Даже если ты откажешься от работы и вернешь меня, ты все равно будешь знать, и они будут знать, что ты знаешь.
Верити включила фен и начала сушить волосы.
Не психуй. Мы можем об этом поговорить.
– Сама не психуй, – ответила Верити, перекрикивая фен.
8
Благая победа
Юрта, как называла это Тлен, оказалась хуже, чем Недертон мог вообразить, поскольку была целиком обтянута ее живой клонированной кожей. Бледный вельд населяли пасущиеся и крадущиеся черные штриховые рисунки, анимированные татуировки, так бесившие Недертона, когда он работал с Тлен. Теперь она убрала из глаз лишние зрачки и не носила татуировок, поэтому создала заповедник для своих питомцев – каждый из них представлял антропоценовое вымирание. От такой площади кожи воздух в юрте был теплее, более влажным. Недертон старался об этом не думать, усаживаясь напротив Тлен на неровный выцветший ковер.
– Мы нашли подручное средство на местности, – начала она, пристроив чашку на ровный участок ковра, – из того немногого, что там есть.
– С этим срезом вообще трудно поддерживать связь?
– Для того нам и нужно там подручное средство. Она создана для автономных действий.
Недертон поймал себя на том, что смотрит ей в глаза.
– Тебе так идет, – произнес он неожиданно для себя.
– Спасибо, – ответила она.
– Наверное, непросто было решиться.
– Это новые отношения, – почти застенчиво проговорила Тлен.
– Рад за вас обоих. Но пожалуйста, не давай мне тебя перебивать.
– Она – на удивление передовой продукт ранней милитаризации машинного интеллекта. – Бледность Тлен полностью сливалась со стеной. Глаза и фисташковые губы как будто парили в воздухе – бестелесная чеширская готка под черной змеящейся тучей антипрически. – Мы полагали, что речь идет о сохранении индивидуального сознания тех, кому это по средствам, но у военных оказалась более меритократическая цель. Они хотели сохранить некий сложный набор навыков. Не личность, а опыт.
Недертон кивнул, надеясь, что его глаза не слишком явно стекленеют.
– Например, кто-то умел управлять спорно контролируемыми территориями, СКТ, где власть не столько у правительства, сколько у преступных или экстремистских группировок. Наш ламинарный агент в срезе создан на основе кого-то с таким опытом.
– Что такое ламинарный?
– Термин, но мы еще толком не выяснили, что он значит. Обстановка на СКТ непредсказуемая, ценных специалистов легко потерять. Отсюда проект заменить их автономными ИИ, подключаемыми непосредственно к очкам местных рекрутов. Черные ящики в рюкзаках. Для проведения спецопераций. Вербовка, организация убийств…
– И насколько это работало?
– Мы не знаем. Наш агент, при всей сложности ее платформы, видимо, довольно ранний прототип.
– А у нас тут этот проект был?
– Мы не нашли записей.
– Ты с ней на связи?
– Нет. Учитывая технологическую асимметрию, она, скорее, оперативный сотрудник, которому дают указания повторяющиеся фигуры в сновидениях.
– Поэтично.
– Формулировка Лоубир. – За спиной Тлен стремительно промчалось стадо оленей, далеко в глубине несуществующего пейзажа на сплошном холсте ее собственной кожи. – Тебе нравится быть отцом?
– Да, – ответил Недертон.
Интересно, что она сделала с губами? Они вроде стали полнее.
Из саванны клонированной кожи выглянула голова хищника и тут же исчезла.
– Никогда не представляла тебя в такой роли, – сказала Тлен.
– Разумеется, у меня куда меньше времени для работы. В случае нового среза тебе придется это учитывать. Мы с Рейни очень серьезно относимся к воспитанию ребенка. Она постепенно возвращается к профессиональным обязанностям, так что с Томасом буду преимущественно сидеть я.
– Чем она занимается?
– Связи с общественностью. Фирма в Торонто, урегулирование кризисных ситуаций.
– Когда речь об урегулировании кризисных ситуаций в этом конкретном срезе, Уилф, ничто не удастся подогнать под удобное расписание. Ты должен быть доступен в любую минуту, как и я. Юнис в нас нуждается, хотя пока еще этого не знает.
– Юнис?
– Благая победа.
– Не понял.
– Ее имя по-гречески. Евника. Она – скачкообразная, сложносопряженная иерархическая структура. По крайней мере, я так предполагаю.
Недертон заморгал:
– У нее есть периферали?
– Она заказала себе несколько маленьких аэродронов. Военного уровня, по стандартам ее времени. А мастерская, где их делают, только что изготовила работающую копию двуногого боевого разведывательного робота.
– А вы эту Юнис просто нашли?
– Там ничего не бывает просто. Я нашла ее в руках дельцов, бывших правительственных чиновников, насквозь коррумпированных. Они добыли ее незаконно и собирались когда-нибудь перепрофилировать для гражданского рынка. Мы их подтолкнули. А недавно подтолкнули их нанять человека, который будет с ней работать, намекнув, что это полезно для ее развития. Все прошло довольно удачно.
– В каком смысле?
– Она не дает им мониторить свое взаимодействие с новым сотрудником. – По стене за Тлен бесшумно пронеслась птица. – Именно такая независимость нам нужна. Они тоже под впечатлением, но теперь они оценили ее потенциальные возможности, так что, боюсь, время поджимает.
Возникла пульсирующая эмблема Рейни.
– Извини, – сказал он Тлен. – Телефон. – Повернул голову: – Да?
– К обеду вернешься? – спросила Рейни.
– Да.
– Ты где?
– Долстон. По работе. У Тлен.
– Везет тебе, – сказала Рейни. Ее эмблема погасла.
– Рейни, – пояснил он, снова поворачиваясь к Тлен. – Передает тебе привет.
9