Быть чеченцем: Мир и война глазами школьников
28 февраля 1996 года у нас родилась сестренка Дания, Даня. Почти в это же самое время в город вошли боевики6. Моему отцу и всей нашей родне пришлось приложить немало усилий, подвергая себя смертельному риску, чтобы привезти домой прооперированную маму с новорожденной.
В августе 1996 года Грозный второй раз за год был взят боевиками7. Бои в городе вспыхнули с новой силой. Оставаться там становилось все опаснее. Снаряды и мины летели отовсюду. Во время очередного затишья мама пошла вместе с малышкой в наш дом собирать необходимые ей на дорогу вещи. Положив Данию на диван, она начала собирать вещи. Не успела она открыть дверь шкафа, как раздался глухой стук и пылью заполнилась вся комната. Снаряд залетел со стороны аэропорта «Северный», пробил диван и застрял в перегородке. Дания не успела даже испугаться, ей ведь было тогда всего лишь пять месяцев. Мама схватила малышку и выбежала с криком на улицу. Снаряд по какой-то неизвестной причине, к нашему всеобщему счастью, не разорвался. Так, видимо, было угодно Всевышнему– не обрывать нашей сестренке жизнь, которая только-только успела начаться.
Выходить из Грозного было тяжело. Трое суток мы провели на блокпосту у Ташкалы. Транспорт не пропускали. Идти с маленькими детьми на руках и с немощной бабушкой родители не решались. Ведь чтобы выйти из города, нам предстояло преодолеть 15 километров пути. На четвертый день мы все же решились на пеший поход8.
Бабушку мы отправили на машине с дядей, который вызвался прорваться через поле к Терскому хребту и дальше под покровом утреннего тумана, пока не могли летать вертолеты, вдоль хребта пробраться в сторону поселка Горагорск, что в 60 километрах от Грозного.
На всем пути до села Побединское Даню родители поочередно несли на руках. А мы с моим братом и с многочисленными двоюродными братьями и сестрами со школьными ранцами за спиной, в которых, кроме книг, было еще немного еды и кое-какие игрушки, шли пешком по асфальту вместе со старшими.
Людей было так много, и почти все шли в одном направлении. Редко можно было увидеть идущих нам навстречу, в сторону города. Это были люди, которые искали своих родных. В надежде встретить кого-нибудь из своих они шли навстречу людскому потоку и очень внимательно вглядывались в лица прохожих.
Рядом с нами шел пожилой мужчина. Он нес на себе старушку, которая была подвязана к нему большим платком через его плечо и за шею. Время от времени он останавливался, как и мы, на отдых и осторожно садился – так, что они одновременно оказывались на земле, сидящими друг за другом. Видимо, это была его мать или старшая сестра. А может быть, чужая женщина.
А однажды мы поравнялись с мужчинами, которые несли на носилках седовласого старика. Один из них был средних лет, а другой совсем юноша. Как потом выяснилось, это были сын и внук старика. Внук был лет 15–16, и звали его Увайс. Они, улыбаясь, рассказывали рядом идущим, как долго дед их уговаривал оставить его дома. Сын мигнул нам и с ухмылкой сказал, обращаясь к деду: «Вот если бы ты женился на соседке Байсет, когда мы тебя просили об этом, то тогда бы мы смело тебя ей доверили». А дед им отвечал с сарказмом: «Ну и тащили бы вы сейчас двоих. Радуйтесь, что несете одного». Все вокруг громко рассмеялись. И, желая поддержать меня с братиком, обращаясь уже к нам, добавил: «Вот видите, какие сильные парни идут сами, а деда тащат на чужом горбу».
В толпе было очень много пожилых людей, которые не могли идти сами. Их несли на носилках, на каких-то каталках, наспех сколоченных из старых велосипедных колесиков и досок. В пути следования мы наблюдали еще одну очень интересную картину. На блокпостах и в расположениях своих частей находились российские военные, а между блокпостами свободно перемещались боевики. Они были на расстоянии видимости и разглядывали друг друга в бинокли и оптические прицелы. Но при этом не стреляли. Это нам очень нравилось.
К вечеру, когда солнце уже садилось, мы добрались до села Побединское.
К концу августа 1996 года военные действия в республике прекратились, и наша семья смогла вернуться домой. Пока наш дом восстанавливался, мы жили у бабушки. До начала зимних холодов мы успели въехать в свой дом, хотя многое оставалось не сделанным, но главное – была крыша над головой, и в доме было тепло.
Вскоре наступил 1997 год. Дания наша уже бегала. В республике произошли грандиозные события – состоялись выборы президента и парламента Чечни. Жизнь наша понемножку начала налаживаться. В нашей семье появился четвертый ребенок. Это был наш братик Булат.
Однако всем нашим надеждам на мирную жизнь не суждено было сбыться.
Наступила осень 1999 года. Военная осень, которая затянулась на долгие годы скитаний по чужим квартирам и дворам.
Следы артобстрела на фасаде многоэтажного дома. Район «7-й школы», Грозный, Чечня, 2004
У подъезда многоэтажного дома. Район «7-й школы», Грозный, Чечня, 2004
Вид из «полиэтиленового окна».
Район «7-й школы», Грозный, Чечня, 2004
Жилой чердак, пододеяльник закрывает выбитый при артобстреле кусок здания.
Район «7-й школы», Грозный, Чечня, 2004
Объявление «Лечение Кораном и хадисами от всех болезней кроме смерти» на прострелянных воротах частного дома. Грозный, Чечня, 2004
Жилой массив Катаяма в Старопромысловском районе. Грозный, Чечня, 2004
Пережить пришлось многое. От ситуации, когда в сентябре 1999 года я попал под ракетный обстрел, до случая, когда в декабре 2003 года мы вместе с моими одноклассниками очутились в гуще боя между боевиками и федералами в центре Грозного.
В первом случае мы не ожидали, что самолеты начнут бомбить Грозный без предупреждения – всем жителям покинуть город. И мы с моим двоюродным братом пошли встретить коров с отгона на окраине нашего поселка Катаяма. Неожиданно над поляной появились самолеты. Они пролетели так низко и так быстро, что практически мы не слышали шума моторов. Выпущенные ракеты стремительно приближались. Мы их заметили, когда они появились над поселком Карпинский Курган. Нам показалось, что ракеты нацелены прямо на нас. Я только успел крикнуть Зелику: «Ложись!» И в этот момент две ракеты со страшным ревом пронеслись над нашими головами и, ударившись о землю, взорвались где-то в метрах 40–45 от нас.
Я услышал очень непривычный для слуха скрежет разрывающегося металла. Мне показалось, что этот скрежет заглушил все остальные шумы: от взрыва ракеты, от рева низко летящего самолета. И этот скрежет очень долго оставался в моей голове. Его нельзя было спутать ни с какими другими шумами.
От разрыва ракеты земля содрогнулась с такой силой, что на какое-то время мне показалось, что она уходит из-под меня и я проваливаюсь куда-то в бездну. И в этот миг на меня обрушилось такое количество камней, земляных комьев вперемешку с грязью, что от ударов по спине, рукам и ногам, которыми я обхватил голову, защищаясь инстинктивно, на мгновенье потерял сознание. Когда я пришел в себя и попытался подняться, то не смог. На мне было такое количество грунта, что пришлось по отдельности освобождать руки и ноги, а затем только стряхнуть с себя этот грунт, упершись руками и ногами о землю. Только когда я освободился, я почувствовал, насколько горячей была это грязевая смесь. Долго после этого на моем теле оставались следы ссадин и ожогов, которые к тому же очень неприятно пахли пороховой гарью.
На следующий день отец нас быстро собрал и вывез в Ингушетию к нашим знакомым. Туда же приехали некоторые наши родственники и знакомые, поскольку только Ингушетия оставалась доступной в то время для наших беженцев.
Второй случай, о котором я говорил выше, произошел со мной после нашего возвращения домой.
14 декабря 2003 года я и еще несколько учеников из нашей школы вместе с учителями поехали на олимпиаду по математике, которая проходила в школе № 41. Школа это находится в центре Грозного. После окончания олимпиады мы решили сфотографироваться на память у фонтана в сквере, неподалеку от центрального рынка.
Время было послеобеденное, и в сквере было много прогуливающихся с детьми людей, поскольку это единственное в нашем городе место, куда можно прийти отдохнуть после работы или учебы9.
Когда мы встали вместе, чтобы сфотографироваться, откуда-то появились бегущие друг за другом люди, и они вели беспорядочную стрельбу. Поначалу мне показалось, что они стреляют в прохожих. Ну, потом я понял, что это было преследование одной из групп боевиков. Оказавшийся рядом с нами один из боевиков был повален на землю преследователями. В этот момент мы увидели в руках боевика гранату, которую у него пытались отобрать. Раздался взрыв, и клубы пыли и дыма накрыли как их самих, так и нас, их окружавших. При этом беспорядочная стрельба продолжалась, и разглядеть, кто в кого стреляет, по-прежнему было невозможно. Мы по привычке легли на землю. После этого раздалось еще несколько взрывов гранат. Женщины и дети пытались вырваться из людской толпы. Воспользовавшись небольшой паузой в перестрелке, я вскочил и побежал в сторону школы № 41, откуда мы пришли в сквер. Рядом со мной бежали какие-то женщины, а чуть позади меня – несколько молодых людей. Стрельба на площади, меж тем, возобновилась с новой силой.
Одна из женщин, бежавшая рядом со мной, споткнулась обо что-то и упала. Я остановился, чтобы помочь ей. Оглянувшись назад, я увидел, как по нам прицельно стреляют несколько человек из сквера, а бежавшие позади меня молодые люди отстреливаются из пистолетов. Мы помогли ей приподняться на ноги, забежали за торговый киоск и, не останавливаясь, помчались дальше во двор школы № 41. Спустя минут сорок, когда стрельба уже стихла, мы потихоньку выбрались из разных дворов и переулков и вернулись домой. Слава Богу, никого из наших ребят и учителей ни пуля, ни осколок не задели. Правда, все мы были грязные, как будто нас протащили через дымоходную трубу, но очень счастливые и благодарные Всевышнему, что и на этот раз он нас уберег.
Оказывается, для большого счастья нужно не очень много: всего лишь сознавать, что ты еще живешь.
Комментарии1 Катаяма – жилой массив в Старопромысловском районе г. Грозный, назван так в честь лидера японской компартии Сэна Катаямы (1859–1933).
2 Осветительные бомбы, снаряды, мины используются не для психологического давления, а чтобы обеспечить прицельное ведение артиллерийского огня и бомбометания.
3 Шали – районный центр к юго-востоку от Грозного.
4 Виктор Алексеевич Попков (1946–2001), геолог, активист правозащитного движения 1990-х годов, журналист, послушник старообрядческого монастыря. Вел большую гуманитарную работу в зонах постсоветских вооруженных конфликтов – в Нагорном Карабахе, в Абхазии, в Чечне. В первую чеченскую войну его силами были освобождены десятки пленных российских военнослужащих. Во вторую войну Виктор доставлял гуманитарную помощь мирному населению, в том числе в горные районы. Смертельно ранен бандитами в с. Апхан-Кала 18 апреля 2001 года, умер в Москве 2 июня.
О нем и его деятельности см. сайт http://viktorpopkov. narod.ru.
5 Выборы президента и парламента Чечни проходили 27 января 1997 года, в первом же туре президентом был избран Аслан Масхадов.
6 Боевики под общим командованием Руслана Гелаева вошли в южные районы Грозного 6 марта 1996 года и отошли 8 марта.
7 Боевики вошли в Грозный 6 августа 1996 года и блокировали федеральные силы в гарнизонах, в зданиях, на блок-постах; начались бои.
8 Семья Максима Исаева выходила из города в северо-западном направлении, по Старопромысловскому шоссе.
9 Единственная восстановленная на тот момент площадь в центре Грозного, с которой обычно вело репортажи телевидение.
История для моих детей
Лариса Аюбова, г. Грозный[1]
Вот я и начинаю свою историю. Историю, которая вряд ли будет веселенькой. Хотя есть в ней и несколько уцелевших моментов, которые проблескивают среди руин моей основной жизни.
Когда сказали, что хорошо бы написать историю жизни, я поймала себя на мысли, что мне не очень-то хочется это делать. Ведь придется заново окунаться в это озеро слез и крови или, можно даже сказать, болото, которое начинает засасывать, как только ты в него войдешь, и стоит больших усилий выйти оттуда сухим и беззаботным. К тому же мы, дети Чечни, стараемся оставлять все самое плохое позади: иначе жить будет просто невозможно.
У нас в Чечне обычно, если хотят рассказать о каком-то событии, ориентируются по войнам, говорят: «А вот после первой войны…» или «до второй войны…» Так вот, до первой войны я, Аюбова Лариса Айндиевна, проживала в городе Грозном. Жила я, правда, тут недолго, всего два года, так что я почти не помню Грозный неразрушенным. До этого я жила в городе Череповце Вологодской области. Мрачное место – по крайней мере таковым оно навсегда осталось в моей памяти.
Мы приехали в Череповец, когда мне было три года. Родители только закончили институт (учились они в городе Коломне, на филологическом факультете). Вернувшись оттуда, устроиться в Грозном они не смогли, а жить в селе не захотели.
В Череповце училась моя тетя, она предложила родителям приехать, и мы поехали туда. Казалось, что время тянется долго, я постоянно скучала, единственные счастливые моменты – это когда мы приезжали на Родину. Почему мне так не нравилось в Череповце? В школе слишком сильно сказывалось то, что я была приезжей. Моя фамилия слишком сильно выделялась на фоне «Петровых», «Сидоровых». Новый учитель обязательно должен был как-то ошибиться и смешно назвать мою фамилию, и, конечно, все должны были рассмеяться. И вообще – девочка непонятно какой национальности: то ли «цыганка», то ли «чукча». Таков был мой статус. Из-за этого я была очень скованной. «Тихоня» – именно так меня прозвали одноклассники.
В Череповце мы прожили около одиннадцати лет. Затем мы вернулись на Родину! То было одно из ярчайших событий моего детства! Здесь мне очень понравилось, первое мое впечатление от Грозного было: наш город, наши люди. Но недолго пришлось радоваться возвращению.
Я не побоюсь сказать, что лучшие годы в моей жизни просто-напросто вычеркнуты. И никто никогда не возместит это ни мне, ни моим ровесникам.
Ноябрь 1994 года – страшное время, надолго оставшееся в моей памяти1. В мою республику, в мой родной край пришло самое страшное, что есть на нашей планете, самое страшное, что показывали в фильмах и рассказывали в книгах, то, что, казалось, никак не может произойти ни со мной, ни там, где я живу. Но все-таки это пришло, и никто не смог помешать.
Нас привезли в Ачхой-Мартан2, в родное селение моей матери. Если до сих пор мы были здесь гостями, то теперь стали беженцами. Да, если учитывать то, сколько мне приходилось находиться в этом состоянии, то можно сказать, что я – пожизненная беженка, скоро, наверное, привыкну к кочевому образу жизни и буду жить, как цыгане. Но все же, надеюсь, что ничего больше не произойдет, хотя надежды на мирную жизнь так часто рушились, что мы никогда не говорим о своем будущем с уверенностью.
Из Ачхоя нам пришлось ехать в Махкеты3, в этом селе я родилась. Прежде я редко бывала здесь, но теперь познакомилась поближе с этим местом при «приятных обстоятельствах».
Я в основном сидела за книгами. Мне очень нравилось читать приключенческие романы, а больше всего я любила книги Генри Райдера Хаггарда «Дочь Монте-сумы», «Дети тумана». Хотя бы с этими героями я могла попутешествовать! Да, время было военное, но мы старались не замечать всего, что происходит вокруг. Жить хотелось несмотря ни на что! Так иногда хотелось посмеяться! Часто взрослые осуждают нас за то, что нам иногда бывает весело. Это так обидно, кажется – почему они не могут нас понять, ведь так мало радости пришлось на наше время, а мы устали от вечной скорби и страданий!
В Махкетах спокойная обстановка тоже была недолго. Ночью начали бомбить с самолетов4. Бомбили очень близко, и у нас, конечно, как всегда, первая реакция – в подвал. Наш подвал был слишком холодным – ведь люди их строят для хранения консервированных продуктов, а не для сохранения людей. Соседский подвал был более надежен, и мы побежали туда. Я хорошо помню этот момент. Ночь была очень темной, мы бежали наугад и несколько раз падали, соседи вроде бы жили недалеко, а путь показался таким длинным.
Мне кажется, что труднее всего приходилось мужчинам. Они должны были сохранять спокойствие, так как им не подобает панически бежать. Успокаивать других, когда сам находишься в таком же положении, – это очень трудно.
Бомбили не переставая. Около 30 человек сидели в одном подвале, хуже всего было слышать крики женщин и детей. Читались все молитвы, какие только предусматривал ислам. «Читайте молитву!» – только и было слышно в этом помещении.
Прекращать бомбежку, по-видимому, не собирались. Как мы потом поняли, бомбили они курорт.
Я не знаю, что им сделала база отдыха, может, она им напоминала базу боевиков, которых здесь и близко не было5. Потом уже начали наносить удары и по селу. И взрослые решили, что надо незамедлительно выезжать. Только забрезжил рассвет, мы собрали вещи, уложили на дядин КамАЗ. С нами было очень много родственников, и мы всей толпой забрались в кузов автомобиля. Как мне все это было невыносимо – одетые во что попало люди с испуганными лицами, всю дорогу приходилось терпеть плач детей. Нас было так много, что мне показалось на минуту, что я задохнусь.
Чтобы попасть в Надтеречный район6, в который мы направлялись, нам сначала надо было проехать Республику Дагестан, в результате это продлилось целые сутки. Ехать напрямую было опасно, и мы ехали по каким-то ужасным дорогам. В один момент показалось, что машина как будто переворачивается, но мы так и не поняли, что это было. Впереди ехал автобус, на нем была наша тетя, она наблюдала за нашим КамАЗом из окна. На минуту она увидела, как наша машина накренилась над пропастью и чуть не перевернулась. В эту минуту у нее чуть не разорвалось сердце, а мы даже и не поняли, что с нами происходило.
Мы прожили в станице Калиновской около месяца, в Грозном вроде бы все налаживалось… и наступило время возвращаться. Мы приехали на электричке7. Когда мы вышли с вокзала, было такое ощущение, как будто мы в какой-то незнакомой местности. Эти высокие обгоревшие дома были как привидения. Странно было видеть все эти развалины, но и к этому я привыкла (какого бы труда мне это ни стоило) так же, как и к взрывам. Мне кажется, что какой бы силы ни был взрыв, я его теперь не испугаюсь. Как говорится, человек ко всему привыкает.
К счастью, квартира наша уцелела, хотя и сюда попал снаряд и одна комната обгорела. Но мы привыкли ценить то, что есть, и не сильно огорчились. Школу нашу тоже, к счастью, не сильно разрушили.
Я уже должна была пойти в 9-й класс. До войны мы так ленились делать уроки и иногда не хотели идти в школу, но сейчас было совсем не так, мы с огромным желанием приступили к учебе и стали намного дружней. Эта война нас только сплотила.
Этим же летом мы поехали в Нальчик на отдых, после всего пережитого все здесь для нас казалось просто сказкой. Мы лазили по горам, устраивали пикники возле речки, ездили по городу, а ведь те же самые горы и реки есть и у нас. Да, но теперь мы уже вряд ли прогуляемся там: наши леса и горы «плодовиты» всеми видами мин и снарядов. Когда смотришь иной раз на такие города, думаешь о том, каким был наш город. Если бы войны не было, я себе даже не представляю, как бы он сейчас расцвел.
Через два года наступило время поступать, а я не знала, какую профессию я выберу. В голове моей было одно: модели одежды, всякие наброски, которые я делала в альбом. Я с детства увлекалась этим, я шила одежду для своих кукол, и мои фасоны всегда нравились окружающим.
Однажды моя бабушка назвала меня «маленьким художником-модельером», это название надолго засело в моей голове. Но это, как говорила моя мама, было несерьезно, всего лишь детские фантазии. К сожалению, в Грозном не было того факультета, на который я хотела пойти, а о том, чтобы уехать, не могло быть и речи. И уехать мне запрещали именно мои родители – которые сами проучились в России.
Моя тетя в то время жила в Москве. Зная мои способности, она специально приехала для того, чтобы уговорить родителей отпустить меня в Москву, к ней, чтобы я могла поступить в институт легкой промышленности. Но они меня так и не отпустили. Мама специально напоминала мне о том, что у меня проблемы с химией, а там обязательно нужно ее знать. Да, что поделаешь, это моя «ахиллесова пята». Хотя, думаю, что, если бы они отпустили меня, мое желание, мое рвение помогли бы мне в учебе.
На самом-то деле просто мама хотела, чтобы я стала врачом. Папа считал, что идти на медицинский против желания – это преступление, и хотел, чтобы я пошла на юридический. Он так хотел видеть свою дочь юристом – адвокатом или нотариусом…
Закончился наш выпускной, прошел он, как назло, плохо. Под окнами был шариатский суд8, и они не дали нам нормально провести вечер. Я себе придумала такое платье! Оно было из сиреневого атласа, фасон получился на славу.
Через два дня после нашего так называемого «вечера» я встретила знакомую девчонку, она училась на иностранном факультете, изучала английский. От нее я услышала, что у нас в университете изучают французский. Раньше я как-то не задумывалась об этом. Французский мне нравится, нравится, потому что он для меня язык моды, того, что мне так интересно.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Эта работа написана студенткой. Тем не менее мы сочли возможным включить ее в сборник. – Примеч. сост.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги