но, когда в единый ствол срастутся летты и ливы,
кровь всех пропавших племен над его корою
будет дышать, бурлить, проливаться ливнем.
«Во имя существования рода...»
Во имя существования рода
кому-то все время приходится уходить.
Яблоко падает далеко от яблони,
и матери жаль,
и на осенних ветрах она проклинает
блудного сына.
И дети все
забывают материнскую плоть,
и матери плачут.
И тоже порой проклинают.
Жалея.
Продолжение рода
предполагает уход
даже от себя самого.
Сын, я уже тебя
не вижу за горизонтом,
но мне легко.
Ибо уйти можно лишь двояко —
бросая
или же продолжая.
Не путайте продолжающего
с заблудшим.
Отец не увидит сына,
сын – отца,
но лунною ночью
магнитное напряжение
подается на их души
и тестирует:
что есть эта несоединенность —
разрыв
или же связь,
существующая между планетами,
и, стало быть, продолжение.
Письмо из продленности
У меня на дереве
горят четыре листка,
и это не все.
Еще есть время
до еще одних заморозков,
но это не долго.
Еще я горю
четырьмя огнями сразу,
и это много.
Еще при свете этих огней
я каждый день наблюдаю тебя,
и это все.
После первых заморозков
на голых ветвях
останется единственный пламень белки,
и это надолго.
«Не плачь...»
Не плачь.
Ты соснам моим над обрывом подмыла корни.
Хватит.
Уже и вода зацвела корягами черными.
О них
разбивается круглое лунное блюдо.
Те, что промышляют
орехами на берегу,
в омуте, полном коряг,
купаться не будут.
Не плачь.
Пока что.
«Чем дни становятся дольше...»
Чем дни становятся дольше,
тем мы становимся дальше
от бывших у нас
ночей.
Случается,
они нас еще навещают,
как взрослые дети
старых родителей.
Еще привязаны
их игрушки
к самому небу,
