останется в твоих глазах
позорнейшим и подлым
пятном на жизни и судьбе
и снова станешь нем,
но я спешу, пишу тебе:
не уходи совсем.
«Отнесись ко мне с доверьем…»
Отнесись ко мне с доверьем,
запасись ко мне терпеньем,
не отчаивайся – жди.
Понимаю, сдали нервы,
под глаза упали тени,
над душой прошли дожди.
Тело телу знак завета —
знак насмешки над мечтой:
чаще говори про это —
реже говори про то.
В объясненье простодушья
в посрамленье всякой лжи
души тоже хочут кушать,
сердце тоже хочет жить.
Целься, целься, сердце, бейся!
Души жаждут перемен.
Выступает contra Celsus
оскопленный Ориген.
Восхищенный сотворенным
бесноватой чистотой
на позорный мир, влюбленный,
голой наступи пятой!
То, что жалит, не ужалит,
тот, кто прав, не проклянет.
Тихой мышью в душах шарит
Богом данный небосвод.
«Гори, гори куст…»
Гори, гори куст
в каменной пустыне.
Лежи, лежи пуст —
пусть сердце остынет.
Не смотри вперед,
не смотри назад —
все наоборот
который раз подряд.
Гори, гори куст,
лежи, лежи пуст
который раз подряд.
«По очищенному полю…»
По очищенному полю
на негнущихся ногах
ты идешь сама собою,
предвещая скорый крах
всем моим надеждам, всем
замыслам, мечтам, подсчетам.
Я тебя сегодня съем,
потому что мне – на что ты?
Стали грубыми дома,
стала мутной резью жажда,
улицы сошли с ума,
в логове закрылся каждый.
Станем вдосталь пить и есть! —
вялыми губами спалишь
розовую фею – честь
опушенных сном влагалищ.
Черен редкий ворс лобка,
дочерна вверху обуглились
над обрывами белка,
над проколами из глуби
брови. Синь моя нежна
набухает, и алеет
прежде времени весна
нам под знаком Водолея.
По умятым дня полям
над проколами левкоев
ноги небо шевелят
белым снегом налитое.
«Пускай тебе не можется…»
Пускай тебе не можется,
но наклонись вперед —
пускай с тобою свяжется,
