– Опережая твой вопрос, мой ответ «нет». Нет, ты не можешь не проходить обучение. Ты отучишься эти четыре года, нравится тебе это или нет. Под ударом слишком много жизней, чтобы я мог позволить тебе решать самой. Можешь обижаться, но моего решения это не изменит. Четыре года, а потом можешь быть свободна.
И он просто развернулся и вышел, ни разу не обернувшись и не пожелав услышать мои слова, что я ему обязательно бы сказала. Ушел, закрыв за собой дверь, а через миг сквозь стену проскользнуло новое облако тьмы, окутавшее меня, только на сей раз не дарующее спокойствие, а утягивающее куда-то на мутное дно, где было тихо и тепло.
* * *
За свою жизнь я совершил многое. Убивал, уничтожал, создавал заново. Всегда действовал решительно и никогда не колебался. Никогда не сожалел. Всегда знал, что сделал то, что было нужно.
Знал это и сейчас, но все равно не мог избавиться от неприятно тянущего чувства в груди.
Мне было жаль эту девочку. Этого ребенка. Она была маленькой по всем меркам моего мира. Неопытной, невинной, вызывающей неконтролируемое желание защищать. Еще там, в подземелье, куда ее притащили ищейки, появилось это желание – спрятать ее от всего мира. И от себя в первую очередь. Закрыть в высокой башне на тысячу замков, чтобы ничто и никогда не могло испортить ее невинной красоты.
А теперь она стала магом Смерти.
Катастрофический просчет с моей стороны. Не хочу и не буду оправдываться, но раньше ни один маг Смерти не пытался проникнуть в мой дом. Мой просчет. Выяснить, как он оказался на защищенной территории, так и не удалось, есть лишь предположение: Снежинка.
Нет, она его не провела, во всяком случае, осознанно. Она выступала в роли якоря – на ней остался отпечаток его магии, по которому на нее вышли ищейки и по которому сам Сах пришел к ней. Зачем он это сделал, тоже пока не понимаю, но подлянку мне подстроил знатную.
Зато было кое-что, о чем я точно не жалел: Снежинка осталась жива.
По ее грустным глазам и так видно, что этот ребенок пережил слишком много страданий, лишить ее жизни было бы непростительным преступлением.
Хотя, да, она стала магом Смерти, и уже к утру об этом будут знать все. И я сожру собственный язык, если хотя бы половина мира не попытается ее убить.
Кахэш!
Не скажу, что я ненавидел себя в этот момент за все совершенное, но врезать себе определенно хотелось.
Первый раз – за непростительный просчет.
Второй раз – за упущенного в суматохе Саха.
Третий – за стертые воспоминания Снежинки.
Нельзя было делать это, но иначе она бы просто не смогла. Я видел, сколько боли приносят ей воспоминания о брате, как трудно ей понять и принять его смерть. А теперь, наложенное на ее силы, это убило бы ее. А вместе с ней и всех нас.
– Ваше величество, какие будут указания? – ворвался в нерадостные мысли голос Мира, главнокомандующего отрядами ищеек.
Прежде чем ответить, я молча создал еще одно успокаивающее заклинание и отправил его к зашевелившемуся источнику, что был тремя этажами выше и правее. Полезные заклинания – теперь я даже на расстоянии улавливал любые изменения в организме Снежинки, и плевать, что на каждое такое заклинание, которых я за остаток ночи сплел уже штук пятьдесят точно, уходил приличный глоток энергии.
Восстановлюсь. А если выйдет из-под контроля новоиспеченный маг Смерти, не восстановится уже никто.
– За девушкой следить неотрывно. Усилить защиту замка. Расширить поиски Саха. Артефакторов ко мне.
– Кого именно? – уточнил Мир.
– Всех самых лучших.
Ищейка поклонился и растворился в стене, оставляя меня в кабинете одного. Надо тоже идти, дела не ждут, но желания не было. Хотелось плюнуть на все, подняться на три этажа выше, пройти в темную спальню Снежинки и просто смотреть на то, как она спит. Хоть одну маэ.
Эта малышка действовала на меня странно успокаивающе. Она как экзотический необитаемый остров посреди штормового океана. Над ним хмурое небо, грохочет гром, кругом скалы и рифы, и волны так и норовят поглотить тебя, но стоит коснуться земли, как ты чувствуешь себя куда лучше. Все происходящее сдвигается на задний план, пока ты, лежа на песке, любуешься изящными кронами высоких тонких деревьев.
Она необычная, и мне это нравится. Ясные голубые глаза, похожие на две льдинки, не выходят у меня из головы. И волосы, как снежное полотно. Кожа ровная и невероятно светлая по сравнению с обитателями моего мира. Она – снег. Снежинка. Маленькая и хрупкая, того и гляди растает.
Пришлось тряхнуть головой, избавляясь от совершенно не нужных сейчас мыслей. И, переборов себя, пойти не в ее спальню, а решать проблемы. Что-то у меня такое чувство, что их теперь будет все больше и больше.
* * *
Пробуждение вышло… странным.
Я лежала на спине, откинутое одеяло валялось где-то в ногах, а сами ноги… гладили. Медленно, неторопливо, с чувством и явным наслаждением. То целиком широкой ладонью, то только кончиками пальцев. Когда правой коленной чашечки коснулись чьи-то нахальные губы, я не выдержала и резко распахнула глаза.
– Проснулась? – насмешливо поинтересовался эор, нисколько не впечатленный моим возмущенным взглядом и спокойно продолжая поглаживать оголенные чуть выше колена ноги.
У меня от такой наглости слов не находилось, впрочем, Аяр их и не ждал.
– Давай умывайся, переодевайся и завтракать. Времени мало, у меня дела, а у тебя занятия. И давай без истерик, хорошо? У меня правда на них нет времени.
Истерить я не стала только потому, что лично у меня на это не было ни сил, ни желания. Да и к чему истерики, если мне прямым текстом сказали, что выбора нет и эти четыре года учиться все равно придется?
Я вздохнула и попыталась встать. На этом, собственно, все и закончилось – попытка позорно провалилась. Меня попросту не пустили!
Сидевший рядом эор, до этого ноги поглаживающий, самым наглым образом мои конечности обнял. Я замерла, пораженная его поведением. Где-то там, на краю сознания, проскользнула потрясенная мысль: «И это правитель государства…» Мысль исчезла, так толком и не сформировавшись.
Остались удивление и острая нехватка слов.
И все то время, пока эор, продолжая обнимать мои ноги, нежно их гладил и иногда целовал, я чувствовала себя выброшенной на берег рыбой. Сидела, опираясь руками на кровать у себя за спиной, смотрела на него распахнутыми глазами и открывала-закрывала рот, не зная, что сказать.
Тишину нарушил эор:
– Это будут тяжелые четыре года.
После чего вздохнул так горестно, что мне его даже жаль стало, оставил мои конечности в покое, поднялся, улыбнулся и протянул мне длинную узкую белоснежную коробочку, перевитую серебристой лентой.
– Что это? – Нахмурилась, настороженно забирая подношение.
Тяжеловатое. Любопытство так и подмывало открыть ее прямо сейчас.
– Малая часть моих извинений, – криво усмехнулся эор, печально на меня посмотрел и молча вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.
Он ушел, а я осталась. Ноги еще чуть покалывало от недавних ласк, а меня распирало удивление и обуревало желание оградить себя от эора Аяра… На всякий случай.
Посмотрев пару секунд на закрывшуюся дверь, я осторожно развязала бантик, положила ленту рядом с собой на постель и с легкой опаской открыла крышку.
На белой мягкой подушечке лежал изящный тонкий браслет. Черное золото благородно поблескивало в лучах льющегося в открытое окно солнца, а усыпающие его поверхность мелкие белые камни загадочно мерцали.
Красота завораживала. Она казалась мне таинственной и недостижимой. Чтобы убедиться в том, что мне не кажется, осторожно провела по холодному металлу кончиками пальцев.
И тут же увидела сконцентрированную в нем черноту. Она не была опасной, потому что я точно знала, откуда она здесь взялась, – это была та самая чернота, что проникала ко мне от Аяра и неизменно успокаивала.
