Муравьи

Он начинает улавливать даже самые слабые испарения, витающие в округе: аромат росы, пыльцы, спор и тот едва ощутимый запах, который он уже почувствовал, но определить не смог.

Номер 327 еще больше увеличивает частоту. Максимальная мощность – 12 тысяч колебаний в секунду. Дрожащие усики вызывают слабые всасывающие потоки воздуха, которые гонят к нему пыль со всех сторон.

Есть! Он узнал тот легкий запах. Запах виновников. Ну конечно, это они, беспощадные соседи с Севера, доставившие им столько хлопот в минувшем году.

Это карликовые муравьи из Ши-га-пу…

Стало быть, и они уже пробудились. Должно быть, они устроили засаду и применили какое-то новое сокрушительное оружие.

«– Их всех убил лазерный луч высочайшей мощности, шеф.

– Лазерный луч?

– Да, новое оружие, способное расплавить на расстоянии самый большой из наших кораблей. Шеф…

– Вы полагаете, это…

– Да, шеф, такое под силу только венерианцам. Ясное дело.

– В таком случае репрессивные меры будут жестокими. Сколько у нас осталось боевых ракет в поясе Ориона?

– Четыре, шеф.

– Маловато, нужно будет запросить помощь у войск поддержки…»

– Может, тебе еще супу?

– Нет, спасибо, – сказал Николя, совершенно зачарованный картинками.

– Ладно, тогда смотри в тарелку, не то выключим телевизор!

– Мам, ну пожалуйста…

– Тебе еще не надоели эти истории про зеленых человечков и про планеты с названиями стиральных порошков? – спросил Джонатан.

– А мне интересно. Уверен, когда-нибудь мы точно встретимся с инопланетянами.

– Вот еще!.. Эка хватил!

– К ближайшей звезде уже послали зонд – «Марко Поло» называется, так что скоро мы узнаем, кто наши соседи.

– Его ждет полный провал, как и все другие зонды, которые уже отправили загрязнять космос. Говорю же, это очень далеко.

– Может, и так, но кто тебе сказал, что они, инопланетяне, первыми не прилетят к нам? В конце концов, все свидетельства об НЛО так до сих пор и не изучены.

– И все же. К чему нам встречаться с другими цивилизациями? Разве ты не находишь, что у землян полно своих проблем – когда-нибудь мы неизбежно друг дружку переколотим.

– Это же экзотично! У нас появится столько новых мест, куда можно будет отправиться на каникулы.

– И новых хлопот потом не оберешься, что самое главное. – Он взял Николя за подбородок. – Ладно, малыш, сам увидишь, когда подрастешь, ты будешь рассуждать, как я: единственное по-настоящему увлекательное живое существо, чей разум действительно отличается от нашего, – это… женщина!

Люси для вида зароптала. И они втроем рассмеялись. Николя насупился. Наверное, у взрослых такой юмор… И его рука заскользила в поисках шерстки собаки, чье присутствие действовало на него успокаивающе.

Но пса под столом не было.

– Куда же подевался Уарзазат?

Не было его и в столовой.

– Уарзи! Уарзи!

Николя сунул пальцы в рот и свистнул. Обычно результат не заставлял себя долго ждать: раздавался лай, а затем слышалось шлепанье лап. Он свистнул еще раз. Тишина. Николя пустился обшаривать многочисленные комнаты квартиры. Родители последовали за ним. Пса нигде не было. Дверь была закрыта. Сам выбраться из дома он не мог: собаки пока еще не умеют пользоваться ключами.

Они в растерянности направились в кухню – точнее, к двери в подвал. Щель так и не заделали. И она была достаточно широкая, чтобы в нее могло пролезть животное размером в Уарзазата.

– Он там, точно говорю, он там! – жалобно простонал Николя. – Надо пойти его поискать.

Словно в ответ на его жалобу из подвала послышалось прерывистое тявканье. Тем не менее казалось, что оно донеслось откуда-то издалека.

Они втроем подошли к запретной двери. Джонатан запротестовал:

– Папа же сказал, в подвал нельзя!

– Но, милый мой, – сказала Люси, – Уарзи надо найти. Может, на него напали крысы. Ты же сам говорил, там водятся крысы…

Она помрачнела.

– Тем хуже для пса. Завтра пойдем и купим другого.

Мальчонка был ошеломлен.

– Но, папа, я не хочу «другого». Уарзазат мой дружок, ты не можешь просто бросить его умирать.

– Да что с тобой? – прибавила Люси. – Дай я пойду, если ты боишься!

– Ты боишься, папа, ты струсил?

Джонатан, уже не в силах сдержаться, процедил сквозь зубы: «Ладно, я сам пойду посмотрю» – и отправился за электрическим фонариком. Он посветил в щель. Темнота была кромешная, всепоглощающая.

Он вздрогнул. Ему хотелось одного – убежать прочь. Но жена с сыном подталкивали его к этой бездне. В голову полезли горькие мысли. Страх темноты взял над ним верх.

Николя разрыдался:

– Он умер! Я точно знаю, умер! И все из-за тебя.

– Может, он только ранен, – утешила сына Люси, – нужно сходить посмотреть.

Джонатан вспомнил предостережение Эдмонда. Оно читалось как приказ. Что же делать? Однажды кто-нибудь из них точно не выдержит и заглянет туда. Надо брать быка за рога. Сейчас или никогда. Он провел рукой по взмокшему лбу.

Нет, тянуть нельзя. Наконец-то ему представился случай справиться со своими страхами, сделать решительный шаг, встретить опасность лицом к лицу. А что, если тьма поглотит его? Тем лучше. Он готов был проникнуть в самую суть вещей. Во всяком случае, терять ему было больше нечего.

– Я пойду!

Сходив за инструментами, он взломал замок.

– Что бы ни случилось, оставайтесь на месте и, главное, – не пытайтесь лезть за мной или звонить в полицию. Слышите?

– Какие странные вещи ты говоришь. В конце концов, это подвал, обычный подвал, как во всех домах.

– Я в этом не уверен…

Освещенный оранжевым овалом заходящего солнца, 327-й самец, последний уцелевший из первой весенней охотничьей экспедиции, семенит в одиночестве. В невыносимом одиночестве.

Он уже давно шлепает лапами то по лужам, то по грязи, то по прелым листьям. Ветер иссушил его жвалы. Пыль облепила тело янтарным наростом. Он уже не чувствует мышц. Большинство коготков у него сломано.

Но в конце пахучей тропы, по которой он пустился, уже маячит цель. Среди холмиков, являющих собой города Федерации, все отчетливее выделяется один – огромная пирамида Бел-о-Кан, столица, благоуханный маяк, который манит его и притягивает.

Наконец 327-й добирается до подножия величественного муравейника и вскидывает голову. Город его стал еще больше. Началось строительство нового защитного слоя купола. Вершина горы из веток поглядывает на луну.

Молодой самец какое-то время ищет и вскоре находит на уровне земли знакомый широкий вход и проникает внутрь.

Он как раз вовремя. Все рабочие и солдаты, трудившиеся снаружи, уже вернулись. Стражи готовятся перекрыть выходы, чтобы сберечь тепло внутри. Впрочем, едва он успевает войти в пределы города, как каменщики берутся за дело и дыра за ним закрывается. Почти с треском.

Ну вот, нет больше Внешнего мира, холодного и жестокого. Самец номер 327 возвращается в цивилизацию. Теперь он может раствориться в успокаивающем Рое. Он больше не одинок. Он среди других.

Приближаются часовые. Под наростом пыли они не признают его. Он тут же распространяет опознавательные запахи, и часовые успокаиваются.

Кто-то из рабочих улавливает запах усталости. И предлагает ему поесть – совершить ритуал окормления.

У каждого муравья имеется в брюшке своеобразный карман, по сути, второй желудок, не переваривающий корм. Общественный желудок. Муравей может хранить в нем пищу так, что она остается свежей и невредимой. Потом он срыгивает ее в обычный – «переваривающий» желудок. Или же выплевывает ее и в качестве дара передает кому-нибудь из сородичей.

Жесты при этом всегда одни и те же. Муравей-даритель обращается к избраннику, которого хочет накормить, похлопывая его по голове. Если тот, к кому обращаются, согласен, он опускает усики. А если избранник вскидывает их высоко, значит, он отказывается – поскольку на самом деле не голоден.

Самец номер 327 не колеблется. Запасы калорий у него настолько истощились, что он едва не падает замертво. Муравьи соединяются ртами. Пища поднимается. Даритель сперва отрыгивает слюну, потом медвяную росу и зерновую кашицу. Это вкусно и действует укрепляюще.

Вскармливание заканчивается – самец тотчас высвобождается. И все вспоминает. Мертвецов. Засаду. Нельзя терять ни мгновения. Он вскидывает усики и распыляет вокруг сообщение мельчайшими капельками.

«Тревога! Это война. Карлики истребили нашу первую экспедицию. У них есть новое гибельное оружие. Боевая тревога! Война объявлена».

Часовой выдвигается вперед. Сигналы тревоги пробуждают его разум. Вокруг 327-го самца собирается целая ватага муравьев.

«Что такое?»

«Что случилось?»

«Он говорит, что объявлена война».

«У него есть доказательства?»

Муравьи сбегаются отовсюду.

«Он говорит о каком-то новом оружии и о погибшей экспедиции».

«Дело серьезное».

«У него есть доказательства?»

Самец теперь находится в центре несметного скопища муравьев.

«Тревога, тревога, объявлена война, боевая тревога!»

«У него есть доказательства?»

Эту пахучую фразу подхватывают все.

Нет, у него нет никаких доказательств. Он был до того потрясен, что не подумал захватить их с собой. Шевелятся усики. Муравьи в сомнении покачивают головами.

«Где это случилось?»

«К западу от Ла-шола-Кана, между новым местом охоты, которое обнаружили разведчики, и нашими городами. Ту зону часто обходят дозором карлики».

«Это невозможно, вернулись наши лазутчики. Они твердо стоят на своем: карлики еще не пробудились!»

Эту феромоновую фразу испустил чей-то усик. Муравьиное скопище рассыпается. Одни верят неизвестному. Другие – нет. Конечно, в сообщении 327-го есть доля правды, только рассказ его кажется уж очень сомнительным. Весенние войны никогда не начинаются так рано. Карлики повели бы себя безрассудно, если бы совершили нападение в то время, когда даже не все из них пробудились. Каждый возвращается к своим делам, так и не прислушавшись к предупреждению 327-го самца.

Единственный уцелевший из первой охотничьей экспедиции потрясен. Не придумал же он этих мертвецов, черт возьми! В конце концов они сами увидят, что ряды одной из каст поредели.

Его усики безвольно поникают. Он переживает унизительное чувство, что жизнь его прошла зря. Как будто жил он не ради других, а ради себя.

При мысли об этом его охватывает дрожь. Он бросается вперед, подбегает, точно в лихорадке, к рабочим и призывает их в свидетели. Они не приостанавливают работу, даже когда он изрекает с расстановкой как заклинание:

Но всем на него наплевать. К нему не прислушиваются. И, как ни в чем не бывало, муравьи разбредаются кто куда. Хватит ему всех пугать!

Джонатан уже четыре часа как спустился в подвал. Жена с сыном не находили себе места.

– Мам, может, позвоним в полицию?

– Нет, еще рано.

Люси подошла к двери в подвал.

– Папа умер? Ну скажи, мам, папа умер так же, как Уарзи?

– Да нет же, нет, милый, что за глупости ты говоришь!

Люси умирала от страха. Она наклонилась, чтобы глянуть в щель. В свете мощного галогенового фонаря, который Люси купила недавно, она смогла разглядеть чуть дальше… винтовую лестницу.

Она опустилась на пол. Николя подсел к ней, и она обняла его.

– Он вернется, надо набраться терпения. Он просил нас подождать, вот и давай подождем немного.

– А что, если он больше не вернется?

Номер 327 устал. Ему кажется, что он барахтается в воде, копошится, но все без толку.

Он решает обратиться лично к Бело-киу-киуни. Возраст Матери насчитывает четырнадцать зим, и у нее огромный опыт, тогда как бесполые муравьи, составляющие большинство обитателей Бел-о-Кана, живут от силы три года. Только королева способна найти способ, как распространить полученные им сведения.

Молодой самец выбирается на главную магистраль, что ведет в центр города. Тысячи и тысячи рабочих, груженных яйцами, снуют по этой широкой галерее. Они перетаскивают свою поклажу с подземного сорокового яруса в ясли-солярии, расположенные на тридцать пятом ярусе над землей. Нескончаемый поток заключенных в белую оболочку катышей на кончиках лап муравьев течет снизу вверх и справа налево.

Номеру 327 приходится продираться против потока. Это нелегко. Он толкает двух-трех кормилиц, которые тут же обзывают его варваром. Его тоже задевают, он замирает на месте, его отталкивают, царапают. К счастью, проход забит не полностью. И ему удается пробиться сквозь плотную муравьиную массу.

Затем он следует узкими туннелями – так хоть и дальше, зато не столь изнурительно, и он прибавляет ходу. Магистрали переходят в мелкие артерии, артерии – в жилы и прожилки. Так он одолевает коридор за коридором, перебираясь через мосты и арки, через пустые и переполненные площади.

Он отлично ориентируется во тьме благодаря трем лобным глазкам, способным видеть в инфракрасном свете. По мере приближения к Запретному городу все отчетливее ощущается сладковатый запах Матери, все больше стражей встречается на пути.

Это представители самых разных подкаст воинов, отличающихся размерами и вооружением. Коротышки с длинными зазубренными челюстями; здоровяки, закованные в нагрудную броню, твердую, как дерево; приземистые крепыши с короткими усиками; стрелки, чьи заостренные брюшки полны парализующего яда.

Самец номер 327, обладающий особым опознавательным запахом, своего рода пропуском, без труда проходит все посты проверки. Солдаты спокойны. Чувствуется, что территориальные войны еще не начинались.

Оказавшись почти у цели, самец подает опознавательные сигналы муравьям-привратникам и проникает в последний проход, ведущий в королевские покои.

Он останавливается на пороге, пораженный красотой этого места, единственного в своем роде. Это большое круглое помещение, построенное по сложнейшим законам архитектуры и геометрии, которое королевы-матери передают своим дочерям по наследству – от усика к усику.

Размеры главного свода – двенадцать голов в высоту и тридцать шесть в диаметре (голова – единица измерения в Федерации, равная трем миллиметрам в обычной человеческой системе единиц). Этот храм насекомых поддерживают пилястры из редких видов цементирующих глин, а пол имеет вогнутую форму – таким он был задуман для того, чтобы пахучие молекулы, испускаемые отдельными особями, не впитывались в стены, а, отражаясь от них, накапливались внизу и сохранялись как можно дольше. Это замечательный феромоновый амфитеатр.

В центре зала устроилась дородная дама. Она возлежит на брюшке и время от времени простирает лапу к желтому цветку. Цветок иногда резко схлопывается. Но она успевает отдернуть лапу.

Эта дама и есть Бело-киу-киуни – последняя королева рыжих муравьев, правительница их столицы.

Бело-киу-киуни – единственная в своем роде матерь, прародительница всех обитателей Города.

Бело-киу-киуни, правившая еще во времена великой войны с пчелами, в период покорения термитников на Юге, в эпоху усмирения паучьих земель и грозной войны с дубовыми шершнями, год назад сплотила силы городов, чтобы дать отпор муравьям-карликам на северных пределах.

Бело-киу-киуни – первая среди долгожительниц.

Бело-киу-киуни – его мать.

Вот она, живая легенда, совсем рядом, как когда-то. Только теперь ее омывают и обхаживают два десятка подневольных рабочих, а ведь было время, когда именно он, 327-й, оглаживал ее своими тогда еще неловкими лапками.

Молодое хищное растение клацает челюстями – Мать испускает слабую пахучую жалобу. Откуда у нее такая страсть к растениям-хищникам, никому не ведомо.

Номер 327 приближается к ней. Она совсем не красавица. У нее вытянутая спереди голова с парой огромных выпуклых глаз, которые, кажется, глядят сразу во все стороны. А ее инфракрасные глазки теснятся в середине лба. Зато усики раздвинуты очень широко. Они непомерно длинные, довольно легкие и коротко подрагивают, при том что она ими, как видно, отлично управляет.

Бело-киу-киуни уже несколько дней как вышла из глубокого сна и с тех пор неустанно откладывала яйца. Ее брюшко, ставшее раз в десять больше обычного, содрогается от непрерывных схваток. В это самое время она как раз откладывает восемь хлипких светло-серых, отливающих перламутром яиц – последнее поколение белоканцев. Липкие комочки, живое воплощение будущего, высвобождаются из ее чрева и скатываются в камеру, где их тут же берут на попечение кормилицы.

Молодой самец узнает запах этих яиц. Это бесплодные солдаты и самцы. Сейчас холодно, и железа, производящая «девочек», пока бездействует. Как только позволят условия, Мать начнет откладывать яйца для каждой касты в зависимости от точно выверенных потребностей Города. Рабочие скоро доложат ей, «сколько не хватает дробильщиков зерновых или стрелков», и она произведет тех и других в соответствии с необходимостью. Бывает и так, что Бело-киу-киуни выбирается из своих покоев и отправляется обнюхивать проходы. У нее очень чувствительные усики – она способна уловить, чего недостает той или иной касте, и исправить ситуацию незамедлительно.

Мать производит на свет еще пять чахлых комочков, после чего поворачивается к посетителю. Она ощупывает его и облизывает. Соприкосновение с королевской слюной всегда событие исключительное. Эта слюна не только универсальное дезинфицирующее средство, но и настоящая панацея от любых ран, кроме разве что внутренних повреждений головы.

Даже если Бело-киу-киуни не удается признать личность одного из своих бесчисленных отпрысков, посредством такой слюнной процедуры она показывает, что узнала его по запаху. Стало быть, он свой.

Теперь можно начинать общение с помощью усиков.

«Добро пожаловать в родильную муравейника. Ты оставил меня, но вернуться можешь всегда».

Ритуальное обращение матери к своим чадам. Передав ему это, она втягивает в себя феромоны одиннадцати его сегментов с полной невозмутимостью, что не может не впечатлить 327-го… Она уже догадалась о цели его прихода… Первая экспедиция, отправленная на Запад, полностью уничтожена. В районе места, где произошла катастрофа, витают запахи муравьев-карликов. Должно быть, они действительно открыли некое тайное оружие.

Ясное дело. Вся загвоздка в том, что ему не удается расшевелить других. Его феромоны никого не убеждают. Он полагает, что только она, Бело-киу-киуни, знает, как разнести весть о нависшей угрозе и поднять тревогу.

Мать обнюхивает его с особым тщанием. Она улавливает мельчайшие летучие молекулы, исходящие от его сочленений и лап. Да, они помечены следами смерти и тайны. Похоже, это война… А может, нет.

Мать сообщает ему, что, как бы там ни было, она не обладает политической властью. В муравейнике все решения принимаются на основе всеобщего согласия путем формирования рабочих групп, рассматривающих различные предложения. Если он не способен возбудить один из таких нервных центров, иначе говоря, создать такую группу, опыт его бесполезен.

Она ничем не может ему помочь.

Номер 327 стоит на своем. Раз уж перед ним слушательница, которая, кажется, готова внимать ему до конца, он, набравшись смелости, пускает в ход свои самые веские доводы-феромоны. По его разумению, эта беда должна стать первоочередной заботой Города. Необходимо незамедлительно отрядить лазутчиков – пусть разузнают, что это за тайное оружие.

Бело-киу-киуни отвечает, что в Бел-о-Кане хватает «первоочередных забот». Еще не полностью завершилось весеннее пробуждение, да и покров Города не достроен. А пока не будет уложен последний защитный слой из веток, отправляться на войну рискованно. К тому же муравьям сейчас не хватает ни белков, ни глюкозы. Наконец, уже надобно думать о подготовке к празднику Возрождения. Все это требует живейшего участия каждого обитателя Города. Даже лазутчики сейчас заняты сверх всякой меры. Вот почему его сигналу тревоги никто не придает значения.

Пауза. Слышно только, как шелестят губами рабочие, облизывающие панцирь Матери, в то время как она вновь принимается теребить хищное растение. Она изгибается, прижимая брюшко к груди. Две ее задние лапы свисают. Она живо отдергивает лапу, едва растение успевает захлопнуть челюсти, и призывает 327-го в свидетели, говоря, что из этого хищника могло бы получиться грозное оружие.

«Можно было бы воздвигнуть стену из хищных растений, чтобы защитить наш северо-западный предел. Загвоздка лишь в том, что пока эти маленькие чудовища не умеют отличать обитателей Города от чужаков…»

Номер 327 возвращается к теме, которая не дает ему покоя. Бело-киу-киуни спрашивает, сколько воинов погибло во время того происшествия. Двадцать восемь. Все из подкасты воинов-разведчиков? Самец номер 327 утвердительно кивает, говоря, что сам он был единственным самцом в экспедиции. Мать собирается с силами и откладывает поочередно двадцать восемь жемчужинок, похожих одна на другую как две капли воды.

Двадцать восемь муравьев погибли – двадцать восемь яиц их заменят.

НЕИЗБЕЖНОСТЬ СЛУЧАЙНОСТИ: Однажды чьи-то пальцы коснутся этих страниц, чьи-то глаза скользнут по этим словам, чей-то разум постигнет их смысл.

Я не хочу, чтобы это произошло слишком рано. Ибо это может привести к ужасным последствиям. И сейчас, когда я пишу эти строки, мне приходится бороться с собой, чтобы сохранить мою тайну.

Однако в один прекрасный день кто-то непременно узнает, что же произошло. Даже самые глубоко сокрытые тайны в конце концов всплывают на поверхность озера. Время – их злейший враг.

Кем бы вы ни были, я приветствую вас. Сейчас, когда вы читаете мной написанное, я, вероятнее всего, уже десять, а то и сто лет как мертв. По крайней мере, надеюсь.

Иногда я жалею, что получил доступ к этим знаниям. Но я человек, и, даже если моя взаимосвязь с родом человеческим сейчас почти утрачена, я хорошо осознаю свои обязанности перед ним, тем более потому, что когда-то я родился среди вас, людей мира сего.

Я обязан поведать свою историю.

При ближайшем рассмотрении все истории похожи одна на другую. Сначала возникает тема «становления», которая до поры лежит под спудом. Она переживает кризис. Кризис принуждает ее к развитию. И в зависимости от того, как она себя поведет, ее ждет либо конец, либо дальнейшее совершенствование.

Первая история, которую я собираюсь вам рассказать, касается нашего мира. Потому что мы живем внутри него. И потому что все в нем, большое и малое, подчиняется одним и тем же законам и связано меж собой одними и теми же узами взаимной зависимости.

К примеру, переворачивая эту страницу, вы трете кончиком пальца целлюлозу бумаги. В результате такого трения происходит незначительное нагревание. Впрочем, самое что ни на есть настоящее нагревание. В бесконечно малом масштабе оно вызывает перескок электрона – он отрывается от своего атома и сталкивается с другой частицей.

И эта частица «относительно» самой себя на самом деле огромна. Так что для нее столкновение с электроном – сущее потрясение. Прежде она была инертной, пустой и холодной. Переворачивая страницу, вы приводите ее в состояние кризиса. Ее иссекают огромные языки пламени. Одним лишь этим движением вы вызвали нечто, и все последствия этого действия вы никогда не узнаете. Возможно, это приведет к рождению миров, населенных людьми, и люди эти откроют металлургию, прованскую кухню и межзвездные путешествия. Они даже могут оказаться умнее нас. Но их никогда бы не было, если бы вам в руки не попала эта книга и если бы ваш палец не вызвал нагревание бумаги именно в этом месте.

Наша вселенная наверняка точно так же находит свое место в уголке книжной страницы, на подошве башмака или в пене из пивной банки во вселенной какой-нибудь другой гигантской цивилизации.

У нашего поколения никогда не будет возможности это проверить. Все, что мы знаем, так это то, что наша вселенная, или, во всяком случае, частица, заключающая в себе нашу вселенную, когда-то давно была пустой, холодной, черной и неподвижной. И потом кто-то или что-то вызвало кризис. Кто-то перевернул страницу, наступил на камень, смахнул пену с пивной банки. Как бы то ни было, это привело к травме. Наша частица пробудилась. Применительно к нам, насколько известно, это вызвало гигантскую вспышку. Так называемый Большой взрыв.

Каждую секунду в чем-то бесконечно большом, бесконечно малом или бесконечно далеком, быть может, рождается вселенная подобно тому, как пятнадцать миллиардов лет назад это произошло с нашей вселенной.