Демон на Явони

18 января 2018 г. На Крещение Господне.

Малой Родиночке – Демянскому краю и его обитателям посвящается.

«Я должен сказать, что во всех моих путешествиях не видел я более прекрасного места…»

ГРОБОВЩИК

У поворота с трассы перед указателем «Валдай», притормозил большой черный минивен с наглухо затонированными стеклами. Свет фар уткнулся в отражающуюся поверхность дорожного знака, стоящего на обочине, будто всматриваясь в задумчивости. Пять-шесть минут автомобиль простоял со включенным двигателем не шелохнувшись, затем немного, совершенно по живому пошевелился и раскрыл свое нутро. Через водительскую дверь вышел мужчина немногим старше тридцати лет, одетый в черный строгий костюм, черную рубашку, украшенные черным же галстуком.

Левая нога, одетая в замшевый ботинок, наступила на мягкую, сырую почву, при этом не запачкавшейся обуви. Вышедший, взглянув вниз, покачал головой, потянулся печами назад, выпячивая грудную клетку вперед, изо всех сил подавая руки к ногам. Послышавшийся неприятный звук вставшего на место позвонка, удовлетворил его, хозяина, глубоко вздохнувшего и замедленно с наслаждением выдохнувшего местный воздух, будто пытался понять его химический состав.

– Ну что, мама, вот мы почти и доехали. Надеюсь, ты меня не осуждаешь? Не делай этого, пожалуйста, я же знаю, как ты любишь меня, и никогда…, да, да, я помню, что ты никогда меня не осуждала… вслух, хотя и бывало, что в твоих глазах я видел неприятное… я очень рад, что мы снова вместе… – Произнеся последние слова, с какой-то загадочной интонацией, не дождавшись ответа, путешественник занял прежнее место в салоне.

Закрыв дверь, водитель мягко перевел рукоятку автоматической коробки передач в положение, позволяющее движение, посмотрел на мать, по принятой позе очень уставшую от дальнего переезда, хотя одетую скорее не для дороги, но для парадного выхода, достаточно старомодно, что бы понять по наряду, какие годы ее жизни были наиболее активны.

Его рука легла на дорогую женскую кожаную перчатку, настолько туго обтягивающую плоть, будто она была чем-то набита или из чего-то гораздо плотнее тела:

– Ты, знаешь, мам… Я ведь удался, как бизнесмен, хотя и понимаю, что так бизнес не делается. Но ты же знаешь, в «похоронке»1 без криминала никуда!

Я бы никогда не продал его и не распустил бы своих людей, но нас с тобой могли достать эти проклятые люди! Они не знают, что такое любовь, они не умеют любить. А ты меня научила этому почти с рождения… Да, да… Я помню этот день! Это был не забываемый праздник. Ты была просто прекрасна…Твои волосы, твои глаза, они горели! Ни у одной женщины, я не видел такого… Хотяяя… да ты права… Нечто похожее только у детей, когда… они очень боятся, но с надеждой смотрят на тебя, думая, что неприятность, случающаяся в данный момент с ними, это какая-то игра, что боль вот-вот закончится, а тот, кто делает им злое, передумав, улыбнется и отпустит на все четыре стороны… В их взглядах, какая-то прожигающая насквозь надежда…, но ни на меня, ни на себя – на кого-то, кто может мне помочь. Как будто самое большое их желание – это спасти меня, а не избавить себя от страха. Иногда мне даже кажется, что на меня в это время смотрит сам Бог! Да, да…, мам, я знаю, что Он есть…, но Он меня не прельщает. Моей страстью всегда была ты…, как и я твоей! – Он поднял, удерживаемую им руку, приложил, поцеловав, к губам и опустил на подлокотник.

Вздохнув теперь, с каким-то нетерпением, мужчина плавно убрал стопу ноги со сцепления, и машина тронулась. Видимо долгое молчание ему надоело, а проснувшееся в нем нечто, не давало ему покоя, поэтому на явное нежелание, а может быть и на отсутствие желание женщины говорить, он продолжил, впрочем, совершенно не нуждаясь в ответах:

– Дааа… Я помню тот день…, точнее вечер. Я пришел из школы… Ты помнишь? Это был шестой класс… Я был уже довольно высок для своих одиннадцати, почти двенадцати лет… Дааа… Тебе не легко без мужчины, и так думала большая половина знакомых, знавших тебя. Он тебя оставил, испугавшись… Я никогда не спрашивал, зная, что тебе это неприятно, но что он так в тебе боялся? Можешь не отвечать… все это время без него, у тебя не было других мужчин! И ведь ты его не любила, вы и прожили то не больше полугода… При твоей фигуре, твоих формах, такой груди, таких бедрах, имея такие волосы…, да что я. Ты необыкновенно привлекательна! Ты ведь не ходишь, ты передвигаешься, будто ласкаешь все, чего касаешься любой частью своего тела…, и я благодарен тебе…, да, да, очень благодарен твоим урокам красоты. Пусть их не все поняли бы, но… Да! Прекраснее и красивее твоего тела нет и быть не может. И ты знаешь…, наверное, детям приедается нагота родителей, даже если и те, и другие противоположного пола, но я не мог оторвать свой взгляд – и ты это видела, ты чувствовала, каждым миллиметром своего тела постоянно возрастающую энергетику, сначала, моей заинтересованности, затем тяги и, в конце концов, моего желания. Когда я достиг самой высокой точки накала, ты и устроила тот самый вечер… С тобой никто не сравниться! Какие же здесь ужасные дороги! Хм…, а на карте асфальт! А под колесами одни рытвины и ямы! Они что дорожный налог здесь не собирают, что ли?! Это невозможно, потерпи немного, дорогая, мы скоро приедем. Надеюсь, нас ждут. А, хотя, что это я… – Мужчина вытащил из внутреннего кармана пиджака телефон, и набрал какой-то номер. Довольно быстро ему ответили:

– Добрый вечер! Это Анастасия?

– Да, Роман Викторович, я вас узнала… Жду, жду не переживайте…

– Хотелось бы, а то матушка по дороге вымоталась настолько, что говорить уже не может, придется на руках в дом вносить…

– Какой ужас!

– Что «ужас»?

– Ну…, матушка ваша…

– Вы в своем уме? Моя матушка прелесть!

– Простите, я не так, наверное, поняла. Через сколько вы будете?

– Ну вам еще придется подождать часик – дорога ужасная!

– Это так. С дорогами у нас не решаемая проблема. Ну хорошо, тогда я еще успею дочку проверить…

– У вас есть дочь?

– Да, Риточка…, сложный ребенок, но невероятно умный…

– Люблю детей! Вы же не замужем?

– Нет… Отец нас оставил год назад…

– Подонок!

– Нет, что вы! Он упокоился…

– Простите, ради Бога! Я постараюсь принять участие в судьбе вашей дочери, а возможно и вашей…

– Что вы…, хотя…, большое спасибо!… – В сердце женщины зажегся огонек возбуждающей надежды. Такое случилось впервые после смерти мужа, что-то плотское вкралось в низ ее живота, постепенно разжигая тягу к мужчине. Этот голос произвел на нее, в который раз, странное воздействие. Услышав его впервые, она целый день просидела, глядя в окно, в котором мелькали сплошные постельные сцены, о которых она никогда не думала прежде, что было для нее не свойственно. Тогда вернувшаяся из школы после «продленного дня» дочка, своим появлением разогнала завладевшие мамой мысли.

Сейчас случилось то же самое. К дочери она решила не ходить, и наслаждалась этим голосом незнакомого мужчины:

– Не за что…, что вы, конечно, помогу, чем смогу… У меня к вам просьба…

– Все что угодно…

– Так уж и все…

– Нууу…

– Шучу. Вы не могли бы минут через сорок – пятьдесят встретить меня на въезде в поселочек…, ну… на вашу «Рублевку» – это кажется в полукилометре, только свет в доме выключите… У меня тут в салоне, кое-что пролилось, и рассыпалось, хотел бы сразу к помойке, чтобы не тащить грязь к дому, вот и покажете заодно…

– А у нас у каждого дома помойка… Так что…

– Ну вам же не тяжело?

– Нууу…, если вы так просите…, хорошо… – Положив трубку, она сквозь захватывающие ее эротические мысли, пыталась осмыслить эту просьбу, но подумав, что какая разница зачем ему эта причуда, если он такой добрый человек, что собирается поучаствовать в жизни ее дочери, а может быть и в ее собственной.

Заваренный чай остыл, поэтому вылив его и помыв чашку, Настя, одевшись, буквально выскочила, навстречу «своему счастью». Пройдя с полкилометра, она остановилась на дороге, увидев в дали свет фар – он доехал чуть раньше. Из остановившегося минивена вышел очень приятный, оказавшийся учтивым и воспитанным, мужчина, сразу обаявший ее и своей улыбкой, и своей обходительностью. Пригласив ее в машину и усадив вглубь салона, он попросил направить его к городской помойке.

– У вас, какой-то устойчивый…, какой-то резкий запах?

– Формалин – он и пролился. Настолько въедливая зараза, что нужно жуткой химией вытравлять… Поможете?

– Конечно… Вот тут направо…

– Спасибо. А там кого-нибудь…, ну там бомжей, нищих, наркоманов, нет? Может быть они за денежку все сделают, больно не хочется в грязи копаться…

– Да, что вы, здесь днем то никогда никого не бывает… Вот ту налево и через двести метров… Увидите горящие глаза, не пугайтесь, тут часто дикие звери ищут себе разные вкусняхи…

– Да я-то ладно… Вы вот сами-то не испугаетесь…

– Да я привыкшая – с детства, то в «ночное» с лошадьми, то на рыбалку на ночь, да мало ли…

– Ну вот и приехали, только осторожно, маму не разбудите, она у меня «сердечница», да и после инсульта практически парализована…

– Бедненькая… – Он вышел, открыл две створки задних дверей, вынул рулон толстого целлофана, раскатал его на земле под ноги и попросил подойти. Настя на высоких каблуках в короткой юбке, смотрелась достаточно эффектно в свои двадцать пять лет, будучи высокой блондинкой со светлыми, обычно, вьющимися волосами. Сегодня она старательно их выпрямляла, добившись идеально прямой формы, что было почти невозможно. Многие местные девушки, зачатую, были обладательницами голубых глаз и вызывающе полненьких губ, что должно было, по ее расчетам понравиться гостю.

Выходя из машины, Анастасия, хотела было поздороваться с матерью Романа, но передумала. Ей очень понравилась такая забота сына о своей родительнице, что заставило ей проникнуться к обоим.

Подойдя, она увидела копающегося в вещах мужчину, жестом показавшего, где помочь придержать сумки, чтобы он вынуть, какой-то мешок. Настя подошла вплотную к бамперу, уперлась в него бедрами и в этот момент повернулась к водителю лицом. Они встретились глазами в луче света лампы, укрепленной на потолке. На нее смотрели необычные, совершенно черные глаза, всегда ее завораживающие, на лице играла мягкая улыбка, внушающая спокойствие. Сразу подумалось, что с таким всегда и везде должно быть спокойно.

Улыбнувшись в ответ, она, нагнувшись, потянулась руками к указанному пакету и потянула его на себя. Предмет не поддавался ее усилиям, тогда, дабы помочь освободить его от мешавшей тяжести, придерживающей сверху, гость, нагнувшись, зацепил что-то тяжелое и потащил к себе. Пакет освободился, дав возможность подтянуть себя к краю, что девушка и сделала, оглядываясь при этом на, помогавшего ей, Романа.

Он кивнул вглубь, показывая на небольшой ящик. Нагнувшись и потянувшись, только теперь гораздо дальше, ей пришлось почти лечь на пол фургона, аппетитно оголив низ ягодиц. Именно в это время молодая мама почувствовала, как его рука легла на талию. Уже собравшись спросить о матери, мол, удобно ли – сельские девушки любят романтику и решительных мужчин, хотя далеко и не так доступны, как городские, почувствовала, как его рука сильно прижимает ее к полу машины, что заставило интуитивно рвануться и одновременно попытаться повернуться в сторону рьяного ухажера, что не получилось – широкий ремень жестко притянул ее к ковровому покрытию.

Еще на что-то надеясь, она повернула голову и сразу потеряла сознание – тяжелая сумка с силой опустилась сверху на голову, будто придавив тонной песка. Удар получился мощным, а сыпучая консистенция в брезентовой оболочке, настолько плотно облегла эту часть тела, надежно прижав ее, что несчастной и дышать было нечем.

Увидев полную беспомощность и поняв, что сознание покинуло жертву, приезжий разозлился:

– Мать! Все опять ты! Ну зачем она нужна была?! Ну к чему все это?! Мне надоело! Мне это неприятно, мне это не хочется! Неужели без этого всего мы с тобой не можем любить друг друга, как прежде?! Ну что мне с ней делать?! Я не хочу ее! Зачем ты настаиваешь, что бы я попробовал с ней?!… – Со стороны могло показаться, что мужчина в неистовстве разговаривает с кем-то, находящимся внутри салона – от части так и было, но с одной особенностью – их разговор был монологом. Не слыша очевидных ответов, посредством произносимых кем-либо звуков, сын отвечал матери, будто, она обращалась к нему телепатически:

– Не нужно мне навязывать свое мнение! Мама, я тебя люблю, я хочу твоих ласк, я соскучился по твоему телу! Никто не сравниться ни с чем, что мне можешь дать ты!… Хорошо! Хорошо! Пусть будет, как ты хочешь! Если моя мама хочет, чтобы я удочерил дочь этой…, я это сделаю… Хорошо, но после этого ты не отвертишься… Ну я умоляю тебя, не откажи мне сейчас – я хочу тебя, как никогда!… Прости, прости, я не буду больше таким настойчивым…, конечно, я должен тебя слушать, и я, конечно, расскажу тебе о том дне, когда ты подарила мне себя!… – Мягко говоря, странный человек, обошел машину, подойдя к пассажирской двери, открыл ее, и встав на колени, протянул свои обе руки к одной материнской, поднеся ее к своей макушки. Пробежавшая дрожь от верха головы до паха, заставила вздрогнуть, низ живота приятно свело:

– Мааамааа… Я сделаю, как ты хочешь… Я тебя люблю!… – Через минуту послушный сын надевал на шприц иглу, еще через минуту набранный ядовитый раствор, не оставляющий следов в крови, был введен им через внутреннюю стенку влагалища, оставалось дождаться окончании агонии и расстаться с трупом. Человек не очень четко понимал, зачем это делает, но сознание беспрекословно подчинилось требования родительницы…

В полночь тело молодой женщины, одинокой матери, обнаружили в отдаленном конце города, сидящим на лавке у одной из могил кладбища, расположенного у «Крестовоздвиженской» церкви на улице Черняховского. Никто не видел, как она туда шла, священник протоирей Иоанн тоже ничего сказать по этому поводу не смог. При тщательном осмотре тела, полицейские не нашли следов насильственной смерти. По внешнему виду Настя, как сказал священник, ушла к Богу от сильного огорчения.

Знали ее все в городе многие, поскольку она была учительницей начальных классов, очень спокойная, воспитанная, сдержанная, ни разу не замеченная ни в чем предосудительном, всегда приветливая. Ее жалели, многие поддерживали после постигшего ее несчастья – скоропостижной смерти мужа, тоже молодого совсем человека, бывшего успешным и благополучным бизнесменом.

Хорошо и счастливо начавшая несколько лет совместная жизнь молодоженов, ознаменовалась постройкой дома в самом престижном месте Демянска, на берегу Масыленского озера, где собрался весь истеблишмент Демянского района. Скоро появилась на свет белокурая с большими, синими, как у мамы, глазами и уже с рождения длинными ресницами и кудряшками на голове.

Съездив впервые на отдых в какую-то южноафриканскую страну, все трое вернулись в прекрасном настроении и с большими планами на будущие поездки, но через день супруг занемог, через два слег в бессилии, через неделю, вызванный врач, констатировал смерть. Несчастная говорила, о каком-то укусе насекомого и несвоевременно сделанной инъекции антидота, но проверить, как и понять причину смерти, в условиях современного Демянска, лишенного заботами министра здравоохранения практически любой возможности сдать анализ крови или получить, обещанную государством бесплатную медицинскую помощь, не представлялось возможным.

Судмедэксперт находился только в Великом Новгороде, за сто семьдесят километров, а в условия летней жары, перевозка собственными усилиями просто была невозможно.

Вдова продала машину, затем некоторые активы за копейки. Оставался капитальный дом, который женщина в одиночку потянуть не могла, предпочтя оставить благоустроенную трехкомнатную квартиру, которой на двоих с маленькой дочкой вполне хватало…

Как нельзя вовремя, о пропаже Анастасии, как о бывшей хозяйке, приобретенного им дома, и не встретившим его по приезду, заявил, какой-то неизвестный человек, которого видели в городе впервые. Им оказался Роман Викторович Смысловский – довольно известная в кругу похоронных агентств личность, недавно продавший свой бизнес, как говорили с большой выгодой, но по принуждению.

Что это значило никто объяснить не мог, но многие знакомые с ним лично знали, что вел он его далеко не чисто и совсем непорядочно, позволяя себе обманывать, шантажировать, вынуждать и, конечно, обирать до крохи несчастных граждан, приходящим к нему, как к заведующему похоронным агентством на кладбищ Санкт-Петербурга, называемом «Красненькое».

Знающие люди говорили, что жил он в одиночестве, был нелюдим, даже скорее не любил людей, недолюбливал и саму жизнь, предпочитая общение с упокоившимися, а из всех занятий больше всего предпочитал танатопрактику, изучив ее до совершенства, которое могли превзойти только китайцы. Другие рассказывали, будто слышали, что единственная его любовь – его мать, пожилая уже женщина, намекали, будто она же и была его любовницей, то есть наоборот – она сделала его своим любовником еще в детстве, во что мало кто верил, к тому же были и те, кто утверждал, что присутствовал на ее похоронах, на которых Смысловский убивался от горя вполне искренне и даже, неожиданно для такого мерзавца, глубоко переживал потерю.

Сложно сказать, какому лагерю больше можно было верить, констатируем только то, что во всех войнах, ведущихся вокруг этого кладбища, он неизменно выигрывал, причем его враги так же неизменно пропадали навсегда. Граждан он не трогал, хотя они постоянно писали жалобы, но просто обирал их беспардонно и нагло, мило улыбаясь им при этом своим небольшим ртом, с тонкими губами, и двумя белоснежными рядами искусственных зубов. Известны были случаи, когда одному и тому человеку, поочередно с разницей в полгода, хоронившему своих родственников, он продал дерево, точнее трижды спиливал его, за сто двадцать тысяч рублей, без чего совершенно не мог быть захоронения в связи с мешающими корнями. Конечно, каждый следующий раз мужчина обнаруживал дерево на месте, что совершенно не смущало мерзавца, не заставляло чувствовать свою вину. Причем на третий раз он потребовал оплатить и выкорчевывание, что пришлось оплатить-таки, поскольку гроб не пускали на кладбище…

Роман Викторович решил покинуть надоевшее ему дело, оставив только свое хобби – не было человека, способного сделать более искусно гроб, чем он. Они получались невероятной красоты с инкрустацией из ценных пород деревьев, невероятно легкими и при этом необычайно крепкими. Многие заказывали у его для себя, будучи еще живы и совершено здоровы, ставя дома, как действительно достойное и дорогое произведение искусств, прося инкрустировать и изнутри не скупясь и на драгоценные металлы и даже каменья.

Именно поэтому он решил, что неважно, где творить, а поскольку людей он не любил, то удалился на лоно природы, причем выбрав самые красивые места. Выбирал он долго, многое прочитал, а будучи человеком, имеющим слабость к мистике и ужасным проявлениям нечистой силы, обнаружил, что самое загадочное место – это именно Демянский район. Особенную роль сыграло древнее название города Демон, что воспринялось им именно так, как ему хотелось. Выбрав желаемое место жительства, он нашел риелтора, оказавшегося способным улавливать любое его желание, который и нашел прекрасный и аккуратный, совершенно новый дом, поставленный на берегу красивого озера в черте города.

Хозяйкой, продающей недвижимость, и оказалась Анастасия Свиблова, которая по договоренности с риелтором и должна была ждать человека, купившего дом, пожелавшего наконец перебраться в него со своей престарелой матерью.

Именно Роман Викторович, по его словам, подъезжая к Демянску, пробовал дозвониться до хозяйки, что не получилось, после чего решил прямиком отправиться в полицию, поскольку больше ничего и никого не знал. Розыски в квартире и по знакомым ничего не дали, в купленном доме тоже никого не было, соседи показали, что несколько часов назад свет горел, но потом погас, больше ничего они не видели. Посетив дом, а заодно приведя туда нынешнего владельца, заведомо проверив документы на частную собственность, полицейские обследовали каждый подозрительный уголок, но ничего кроме использованного пакетика чая в мусорном ведре и трех затушенных окурков от дамских сигарет, явно выкуренных одним человеком, что говорило о посещении дома за последние несколько дней только Насти, больше ничего не обнаружили.

Дальнейшие поиски Смысловского не интересовали, объяснив, что должен заняться больной матерью, он попрощался, явно не желая продолжать общение с представителями правопорядка. Розыски же продолжались еще некоторое время, пока кто-то не вспомнил, что видел несколько раз вечером пропавшую у могилы своего мужа. Ринулись туда, но обнаружили совсем у другой, спокойно сидящую на скамеечке. Остальное читатель уже знает…

Новость довольно быстро облетела не только город, но сам район, причем на приехавшего внимания вообще никто не обратил, любители «лясы поточить», «перемыли» все косточки несчастной. Однако оставался еще ребенок, о судьбе, которого вспомнили только под утро.

Трехлетняя девочка, проплакав всю ночь, смотрела огромными глазами на пришедших полицейских. Всегда спокойный начальник УгРо, увидев слезы размером со свой кулак и полные надежды глаза ребенка, не сдержал своих, приобняв, даже почувствовал в глубине своего сердца желание помочь, во что бы то ни стало. Трехлетнюю малышку отвезли в детский сад, куда вызвали женщину из «опеки».

Странным образом при оформлении девочки в детский дом появился тот самый Смысловский, живо интересовавшийся происшествием, оставившим девочку свершенной сиротой. Увидев такого галантного кавалера, женщины растаяли, а после презентованного тортика и бутылочки ликёра, и вовсе прониклись к, оказывается, неженатому, богатому, умному, весьма загадочному мужчине. Ну а когда он пожелал удочерить несчастную, русские бабы разревелись в восторге, чуть было, не отдавая ему в придачу и свои раненные влюбленностью сердца.

Но дело удочерения или усыновления совсем не простое, долговременное, сложное, вплоть до того, что и ребенку об этом говорить нельзя, и сначала нужно стать опекуном, и только по истечении определенного времени по постановлению второго суда получаются права официально родителем. Такое известие очень разозлило мужчину, оголив его не добрую сущность, что быстро отрезвило дам, моментально вспомнивших не только о своем замужем, но и чести с характером, а потому быстро успокоили сорвавшегося, чуть ли не истерику бизнесмена, объяснили, где ему место с его деньгами и городскими манерами, после чего отправили восвояси с предложением обращаться официально в органы опеки.

Последние минуты общения создали настолько отвратительное мнение об этом человеке, что обе чиновницы сошлись во мнении не допускать его до опекунства любыми путями: женское сердце – безошибочный прибор…

А между тем, утро пятницы входило в свои права, прежде всего, заключавшиеся в одном из главных событий любой недели – ярмарки товаров…

ЖРИЦА И МАТЬ

Смурого вида мужчина в черном пальто, такого же цвете костюме и замшевых туфлях, внимательно изучал топографическую карту Демянского района. Не находя ни в одном ее месте искомого, он возвращался в уже проштудированные места, что ничего не меняло. Надо заметить, что странный гражданин и сам пока не очень понимал, что ищет, но навязчивые мысли привели его именно сюда. Неповиноваться им Роман Викторович, а это был Смысловский, как понял читатель, уже не мог. Последние несколько лет подчиненность его личности поменялась с сугубо эгоистической на безыдейную, находящуюся, по его глубокому убеждению, вне его самого, полностью зависимую от матери. Началось это после того, как мама перестала с ним разговаривать, получив апокалипсический удар, что возымело тяжелые последствия и для двигательного, и для речевого аппаратов. Душа ее будто сгорела вместе с любыми эмоциями и желаниями, раз и навсегда.

Неординарные отношения с родительницей сыграли сложную роль в психических настройках сына, сознание его вместе с разумом, действовавшие всегда обособленно от принятых норм морали и добродетельности, перестроились в поисках возмещения утраченного, и, поймав единственную удовлетворившую «волну» на частоте не самой лучшей психиатрической патологии, устремились по направлению вектора, указываемого «материнским голосом».

Странное утверждение, но такое ли необычное, если принять во внимание мнение некоторых ученых, предполагающих функционал мозга человека приемопередатчиком помыслов, поступающих из неопознанного ничем земным «вне». Гомо Сапиенс и действительно мало что может родить своим разумом, беря в основном пищу для обработки из окружающей среды. К примеру, художник, даже самый талантливый, не в состоянии взять из головы ни пейзажа, ни выражения лица, даже движения живого существа – только с натуры. Мы все подсматриваем, затем обрабатываем, применяем, водружая лавры на свои гербы.