Прощай, Медвежья лощина

– Греслав сейчас здесь, – Мыська кивнула на левую половину просторного дома, разделенного на две половины, – а нам с тобой сюда. Снимай оружие, занесем в дом. Айка! – окликнула она мальчонку, который с любопытством глядел на незнакомца и его коней. – Подойди.

Айка подошел.

– Отведи коней на выпас, а на вечерней заре назад приведешь.

– А справится он? – засомневался Макошка, отвязывая акинак Греслава. – Один мой Бор чего стоит. Кони боевые, послушают ли мальца?

А малец ловко забрался на спину Бора, натянул узду.

– Но-о-о-о, родимые!

Кони послушно потрусили к роще, оставляя за собой густой клуб дорожной пыли.

– У нас любой малыш с конем справится, – успокоила Мыська. – Из рощи им некуда деться, потому что с дальней стороны ограда крепкая. Волки близко к роще не подходят. А если и забредет волк-одиночка, то ему не поздоровится – одного удара копытом хватит, чтобы отправиться к навьям. А ты знаешь, что Велена – клюся из нашего табуна. Когда унотов (юношей) посвящают в воины, Общая Мать каждому приводит коня. Вот и Греславу досталась Велена. Хорошая клюся.

– Ага, – согласился Макошка, – и умна, как человек. Когда мы с ней…

– Садись и ешь, потом расскажешь.

Накормив гостя, Мыська отправилась в другую половину дома, где врачевал Светояр. Макошка в ожидании вестей прилег на широкую лавку, закрыв телом акинак, и не заметил, как уснул. Он не слышал, как вернулась Мыська, как она стелила постель для раненого, как осторожно занесли Греслава, как обедал Светояр и все поглядывал в сторону спящего. Но стоило раненому застонать, как мальчик был на ногах. Щурясь со сна на горевший над столом светильник, Макошка увидел широкоплечего парня с такими же рыжими волосами, как у Мыськи. На лбу буйную шевелюру удерживала кожаная повязка, на которой были выжжены непонятные знаки. Неужели это Ярик? Если бы не рыжие волосы, и не узнал бы.

– Проснулся? Садись с нами ужинать, – Светояр приветливо качнул головой. Перед ним стояло блюдо с запеченными куропатками, обложенными отварной полбой, рядом – плошка с нарезанной репой, политой конопляным маслом, на доске – хлеб, а в небольшом котелке дымился взвар из сушеных яблок и черноплодной рябины. – Рад тебя видеть. Значит, тебя надо благодарить, что Греслав с нами.

– Я бы и мертвого его там не бросил, – буркнул Макошка и передернул плечами, представив, что было бы, если бы Греслав не очнулся. – А Гонту, Сороку и Бороду в реку бросили. Только кони остались да оружие. Хорошие воины были.

– Поешь, – пододвинула мальчику ложку Мыська. – Хлеб бери.

– А Греслав?

– Ему сейчас покой нужен, – ответил Светояр. – Проснется – поест.

Макошку не надо было долго уговаривать – молодой организм постоянно требовал еды. Сколько дней они с Греславом перебивались рыбой да кореньями.

– Хорош взвар, – похвалил он хозяйку, запивая ножку куропатки. – Греслав мне наказал, чтобы я Сизарю сообщил, где он. А еще он горевал, как перед князем Светославом оправдается в измене дружинников его полка.

– Сизарю мы весточку пошлем, – успокоил Светояр, – а ты расскажи подробно, что случилось под Турмасом? Как был ранен Греслав? Что стало с его сотнями?

– Это можно, – Макошка допил взвар, вытер о штаны руки. – Тысяча Греслава должна была упредить Кястаса, чтобы тот и не думал смотреть в сторону Турмаса и земель вокруг него. А там Явил, ну змей хитрый…

Парнишка умел рассказывать и в подробностях поведал о всех даже мелких событиях, разговорах, припомнил, какая погода стояла в те дни. Особенно красочно он описал, как четверка храбрецов во главе с Греславом насмерть стояла, давая возможность уцелевшим сотням уйти к дальним холмам, а оттуда к стану Светослава.

– Так ты спрятал Греслава в логове аркуды? – всплеснула руками Мыська. – Вот смышленый отрок!

Смышленому отроку было приятны слова девушки, и он еще с большим воодушевлением повествовал, как скакал вдоль реки, пока Греслав находился на плоту сплавщиков, как повстречали они угоров, и Петряс решил доставить их до Городища, а тут на их счастье Греслав узнал реку, на берегу которой стоит селение дреговичей.

– Получается, вы совершенно случайно оказались в наших местах? – Светояр удивленно покачал головой. – Жаль, не повидался я с Петрясом и Магутом. Славные дружинники. Помню, Магуту в бою напрочь ухо срубили, а Веруза пришила. Ладно, встретимся еще.

Ночь погасила огни очагов у домов дреговичей, развесив на небе маленькие светильники, которые подмигивали тем, у кого была охота задрать голову вверх. Но таких мало в селении – все спят. Только стражи у ворот бодрствуют, да ребятишки в ночном рассказывают друг другу страшилки про проделки навий, Лешего и Водяного. Искорки костра отрываются от горящих поленьев и устремляются вверх, надеясь встать вровень со звездами, но через мгновение гаснут недалеко от земли, счастливые уже оттого, что попробовали свои силы.

Спал Макошка и Мыська, спала Милалика, проводив Ивора в дозор. Набирались сил женщины-воительницы и Общая Мать. Не спали, наверное, только двое: Светояр сидел у постели раненого, чутко вслушиваясь в его прерывистое дыхание, да Старая Мать, которая на вечерней заре углядела в миске, где смешала молоко и кровь, странные видения.

– Сойдутся четверо, – бубнила она себе под нос, – прибудут трое, останутся шестеро. Крепка нить времени, один конец – Явь (мир живых), другой – Навь (мир мертвых). Узлом завязать, в землю закопать, водой полить, место забыть.

Кровавое молоко в миске всколыхнулось и пролилось на огонь. Старая Мать прислушалась к шипению магической жидкости и осталась довольна тем, что нашептали ей боги.

Стоян

Выздоровление Греслава шло не настолько быстро, как бы того хотелось ему и его лекарю. Но дыхание с каждым днем выравнивалось, кровавые пузыри больше не появлялись. Раненый съедал все, чем его кормили Милалика и Мыська, с их помощью выходил из дома и подолгу лежал на помосте, глядя в небо или наблюдая за жизнью селения.

Впервые за три прошедших года он не истязал себя тренировками, не мчался куда-то по приказу князя, не сидел в засаде, подкарауливая врагов, не рубился насмерть. Он валялся на мягкой постели, три раза в день ел вкусную еду, спал, сколько хотел. И был бы абсолютно счастлив, если бы рядом были ещё Сизарь и Стоян.

По словам Светояра, друзья должны скоро прибыть.

– Ушкуйники обещали доставить весточку Сизарю, – сказал он однажды, вернувшись с берега, где вовсю шла торговля и обмен товарами. – А Общая Мать послала гонца к Матери Белые Волосы, а та уже своего гонца отправит за речку Шегру, в Подогриву, чтобы сообщить Стояну, что его тут ждут.

– Неужели мы снова соберемся все вместе, – мечтательно проговорил Греслав. – Пока служил и воевал, не думал ни о ком, а сейчас понимаю, как я соскучился и по тебе, и по Дизелю. С Климом мы частенько сталкиваемся. А помнишь наш первый год здесь? Не верится, что когда-то мы жили в городе, ездили на автобусах и машинах, смотрели телик. У нас были родители. Кстати, как думаешь, Дизель, женился на Ждане?

– Почему нет? Они же полюбили друг друга с первого взгляда.

– У тебя тоже есть Мыська…

– Да, Общая Мать уже говорила, что следующим летом, на Триглаву (языческий праздник), Мыська вместе с другими девушками наденет венок невесты.

– Смотри не прозевай, а то уведут из-под носа рыжую красотку, – улыбнулся Греслав. – Мыська хорошей женой будет и помощницей во всем.

– Да, помощница она отменная, – проговорил Светояр. – И дружба у нас крепкая. Только дружба – это не любовь, как, например, у Стояна со Жданой. Мы с ней какие-то одинаковые что ли. Иногда думаю, что Мыська – моя пра-пра-прародительница, то есть пра-пра-прабабка. Так что останемся мы с ней друзьями на всю жизнь, а на Триглаву, может, хороший парень к ней посватается.

– Смотри, конечно, но мне показалось, что вы хорошая пара. Понимаете друг друга с полуслова, с полувзгляда.

– Еще бы! Иной раз сутки напролет плечом к плечу стоим у стола, спасаем и лечим. У неё талантливые пальцы – любую рану обработают так, что раненый и не поморщится. Лекарственными травами она меня выручает. Все травки знает, любое снадобье сварит. В свободное время бегает к Старой Матери. Та ей секреты передает и учит разговаривать с богами. Когда-нибудь Мыська заменит Старую Мать у жертвенного камня.

– Ну, до этого еще далеко. Пусть девчонка вначале парня себе хорошего найдет, детишек нарожает – маленьких дреговичей, житейского опыта наберется.

– Да-да, – Светояр приложил ухо к спине раненого. – Хрипов нет, бульканья тоже. Значит, воспаления нет. Очень хорошо!

– А, правда, что у меня ребро сломано и один конец легкое задевал?

– Мыська сказала?

– Она. Это же не секрет.

– Не секрет. Я сам хотел тебе сказать, но побоялся сглазить. Пусть, думал, вначале ребро срастется.

– Суеверный врач это что-то…

– Мне кажется, все врачи суеверны, – ответил Светояр. – Старая Мать учит: задумал дело – помалкивай. Особенно, если дело опасное. А твоя рана была опасная. Хорошо, что удар палицей пришелся в центр груди, а не сбоку. Иначе переломом одного ребра не обошлось. Я очень боялся воспаления легких. Ты сколько дней с кровоточащей раной путешествовал! Скажу, что у тебя очень сильный, тренированный организм и отличная мышечная масса. Ты так и продолжаешь тренировки?

– Редко. Все больше мечом размахиваю или кистенём, что Дизель мне смастерил. Полезная, знаешь, вещь оказалась. Встречу Дизеля, еще раз спасибо скажу. Интересно, чем он сейчас занимается? Ремеслом или скотоводством?

– Скоро узнаем. Уверен, Стоян сразу соберётся в путь, как только получит весточку. Вот только отпустит ли его Ждана?

…Ждана Стояна одного не отпустила. Когда из Новой Рубы к ним в Подогриву прискакал молодой дружинник и передал клочок бумаги со словами: «Грек ранен ждем», Стоян хотел отправиться к дреговичам один.

– Знаешь ли ты, какой трудный путь тебе предстоит? – спросила Ждана. – Одинокий путник – легкая добыча для татей (разбойников) и шишей (воров). Не успеешь отъехать от дома, как останешься без коня и портов, а может, и без головы. Надо идти к Матери Домогаре.

Возможно, кто-то и стал бы спорить, но только не Стоян. Отправились к Матери Домогаре, и та решила, что до поселения Матери Белые Волосы их проводят Богдана с Радмилой и молодые дружинники – Дичка и Юр.

В путь собрались почти как на войну – в полном воинском облачении. Только Стоян вместо оружия привязал к седлу капу, в которую уложил подарки для друзей.

Выехали рано утром, пообещав вернуться в Подогриву через полнолунье. Проводить их вышло все семейство Жданы: Ореша, Родовил, сестры Яроша и Улада. Младшая Цветана еще спала, решили её не будить.

– Жда-а-ана, а Жда-а-а-ана, возьмите меня с собой, – просил Родовил. – Сама говорила, что я уже большой. Отец, ну скажи ей!

Ореша ласково потрепал сына по плечу.

– Как же мы без тебя справимся? – улыбнулся он. – С девчонок спросу нет, а на тебя вся надежда. Не могу я сразу и Ждану, и тебя отпустить. Хозяйство, сам знаешь, пригляду требует.

Мальчишка был расстроен, но ослушаться отца не посмел. А маленький отряд перешел через брод реку Шегру и поскакал на северо-восток. У них дней шесть-семь, чтобы добраться до селения Матери Белые Волосы, а там недалеко и до дреговичей.

Погода стояла тихая, ничто не мешала их быстрому продвижению – не было ни дождя, ни изнуряющей жары. На отдых всадники останавливались в полдень, а ночью выставляли одного сторожевого и укладывались где-нибудь в ложке, не выпуская из рук оружия.

Стояну ночами не спалось. Два года он не видел друзей и сейчас очень волновался, как они встретятся, будут ли у них темы для разговоров? Конечно, он частенько вспоминал путь, которым им пришлось пройти вместе, как привыкали они к чуждой жизни, как приспосабливались, как работали до упаду, чтобы выжить.

За то время, что Стоян прожил в семье Жданы, он научился всему, что могли делать молодые мужчины: пахать землю, косить траву, выхаживать скот, шить одежду, кузнечить…Только к ратному делу и охоте не лежала его душа. Он не представлял, как можно зарубить человека, пусть и врага, и не мог даже курице голову отрубить, хотя даже сестренки Жданы легко с этим справлялись. Наверное, у него боязнь крови, решил Стоян. Но переживать по этому поводу не стал – на свете столько ремесел и занятий, что ему и без кровавых побоищ есть чем заняться.

Совсем другая Ждана. У той все разговоры были только о войне и дружине. Она уже считалась опытной воительницей, не раз бывала в бою, и несколько шрамов покрывало девичье, крепкое, мускулистое тело. Её основное занятие было слушать приказы Матери Домогары и лелеять коней. В хозяйстве было два десятка коней, из них восемь – боевых. Именно боевым коням Ждана посвящала свое время: начищала им бока и расчесывала гривы, водила на кузню подковывать, чинила сбрую, следила, что в их торбах всегда был отборный овес. Если Ждана получала в бою рану, то, стиснув зубы, терпела, пока её зашивали и обрабатывали. Но если рану получал конь, то она, как наседка, носилась вокруг него кругами, покрикивала на лекарей, если те, как ей казалось, недостаточно ответственно заботились о животине. Бывало, кони гибли от меткой стрелы врага или удара меча, бывало, конь ломал ноги, и хозяйке приходилось одним ударом острого ножа прерывать жизнь верного друга. В те дни на Ждану было жалко смотреть: она украдкой смахивала слёзы, ни с кем не разговаривала, ничего не ела и только шумно вздыхала, забившись куда-нибудь в угол.

Каждой весной, на праздник Триглавы, девушки в Подогриве надевают венки невест, давая понять, что готовы принять от молодых людей предложение создать семью. Но молодые воительницы пользуются привилегией создавать семьи гораздо позднее. Ждана из их числа. Несмотря на то, что она испытывала искренние чувства к Стояну, этой весной, вместо венка невесты, девушка покрыла свои пышные белокурые волосы шлемом и умчалась в составе отряда Матери Домогары помочь соседям, живущим в междуречье, отбить и вернуть похищенный у тех скот.

Стоян с пониманием относился к желанию Жданы быть воительницей и был готов как её отец Ореша нести все заботы о доме, хозяйстве и семье в то время, как его молодая жена совершала бы воинские подвиги. Он, конечно, очень переживал, боясь, что её ранят или того хуже, с тревогой вглядывался в ряды возвращающихся из похода воительниц, выискивая любимое лицо среди утомленных, осунувшихся лиц воительниц.

Если бы кто-нибудь спросил девушку, как она относится к Стояну, та не нашлась бы что ответить. Он вошел в её жизнь, прочно поселившись в семье и в сердце. Она скучала по нему в разлуке и загоралась, когда видела его в первых рядах подогривцев, встречающих отряд. Она обожала смотреть, как ловко у него получается любая работа, как виснут на нем дети, а он не отпихивает их, как другие парни или мужчины, а напротив, может играть с ними часами или забавлять сказками. Иной раз и она заслушивалась, когда он рассказывал о нездешних королях и королевах (Стоян вспоминал сказки Шарля Перро, которыми зачитывались его сестренки), о Сером волке и козлятах, Лешем и Кикиморе, летающем ковре и горшке, который круглый день варит вкусную кашу.

Зимой, когда снег засыпал дома по самую крышу, Стоян устраивал бои снежками, строил снежные крепости, расчищал лед на пруду и, приделав к ногам заточенные железки, удивлял всех плавными движениями, рисуя восьмерки, зигзаги и круги. Многие следовали его примеру, прося кузнеца выковать такие же «салазки», и гоняли наперегонки от берега до берега.

А однажды Стоян показал им еще одну игру: выточенной из сука клюкой он возил по льду плоский округлой формы камень и метко швырял его в большую корзину, уложенную набок. Это было так захватывающе, что мальчишки тут же наделали себе таких же палок и стали соревноваться на меткость.

– Запомните, отроки, – вещал довольный Стоян, – эта игра называется хоккей.

Трудное слово не прижилось, и все называли новую игру «забей».

Взрослые мужчины насмешливо поглядывали на парня, не понимая, что тот находит в возне с детьми. Зато все уважали его за умение сделать любую вещь, хоть из дерева или железа, кожи или ткани, гибкого тальника или глины. Игрушкам сестренок Жданы завидовали. Они выносили на улицу и хвастались то куклами с двигающимися ручками и ножками, то вырезанными из дерева животными и птицами, то разборными пирамидками и глиняными свистульками.

Но никто, в том числе Ждана, не знали, что иногда Стоян не спал всю ночь, вспоминая своих сестренок, деда с бабушкой и родителей, которые большую часть времени проводили в разъездах по странам Африки и Азии, состоя в организации «Врачи без границ». Он вспоминал шум и суету железнодорожной станции, возле которой находился их дом, утопающий в зарослях сирени и жасмина, юркие тепловозы, издающие прерывистые тревожные гудки, железнодорожных рабочих в оранжевых куртках, своих сверстников, слоняющихся без дела по улицам поселка и оттого занимающихся опасной ерундой вроде катания на крыше тепловоза.

Давно не беспокоившее его сердце, казалось, распухало от не вылившихся слез, в горле появлялся ком, который мешал дышать. Он вскакивал и, стараясь никого не разбудить, шел в конюшню. Там у него был закуток, где он мог, никого не стыдясь, выплакаться. Он доставал сделанные своими руками куколки, тихо разговаривал с ними и просил прощение за то, что не с ними сейчас, что не может защитить от неприятностей, что заставил страдать от неизвестности.

Если бы он только мог послать весточку своим, что с ним все в порядке! А может, решиться и отправиться к пещере? Пройти через портал и оказаться в своем времени. Но что он ответит на вопрос, где он пропадал все эти годы? Кто поверит ему, что есть проход между разными веками, что он своими глазами видел, можно сказать, амазонок и как одни убивают других?

Выслушают, а потом упекут в дурку. А если не упекут, и он опять станет жить прежней жизнью, то какой? Хочет ли он прежней жизни?

Ответа не было. Стоян вытирал слезы, прятал кукол и шел в дом, где мирно спала его теперешняя семья, за которую он в ответе, потому что сам когда-то остался, несмотря на то, что друзья отправились дальше. Теперь Сизарь и Греслав служат в княжеских войсках, Светояр поселился у дреговичей. Они не виделись последние годы, но он чувствовал, что с ними все в порядке.

Несколько дней назад к ним на двор неожиданно пришла Маара, поговорила со Жданой, улыбнулась на прощание:

– Буля!

– И тебе не хворать, Маара! – отозвался Стоян. Хотел спросить, зачем приходила ставра, но заработался, отвлекся. Ждана сама ему сказала, когда пришла весточка о Греславе.

– Маара предупредила, чтобы тебя одного не отпускали, – сказала она. – Поэтому вместе поедем.

…Третий день в пути. Леса, перелоги, речки и затоны. Встречались и деревни, но в них без нужды не заходили – зачем людей пугать вооруженным видом. Запаса еды им хватит, а если и не хватит, то вот он лес – заходи и стреляй дичь. А можно и рыбки добыть – дело нехитрое. Но без долгой остановки не обошлось. На четвертый день конь Жданы захромал. Глянули – подкова потерялась. Надо искать кузню. А где?

– Если посолонь (на юго-восток) свернуть, то к ночи будем в Тёмном Сохе, – сказал Юр. – Были мы однажды там с отцом. Богатое место, пристанище торгового люда. И кузня там есть, как не быть. Только на другой берег перебраться. Да там перевоз есть.

Решили следовать в приречное селение, чтобы подковать коня и самим малость отдохнуть. Особенно нежданной остановке радовался Стоян. Он так давно не был в гуще людей – всё в Подогриве и в Подогриве.

– А торжище там есть? – поинтересовался он у Юра.

– Как не быть, – ответил тот. – Говорю же, место бойкое, купцы и ладейщики не переводятся. Сразу у пристани ряды, а там всего видимо-невидимо! Отец денежку дал, а я всё думал, где потратить? А тут такой случай!

– Смотри, не загуляй, не то от Жданы получишь.

– Ждана мне не указка, – обиделся парень. – Это в походе пусть она командует, а тут погоди.

– Мое дело – предупредить, – улыбнулся Стоян. Он знал суровый нрав своей подруги и её тяжёлую руку. Однажды она одним ударом сшибла с седла дружинника, который пошутил насчет её заголившегося бедра. Тот слетел птицей, а пополз ужом.

Звезды украсили небо, когда маленький отряд подошел к реке. На привязанном к врытому колу плоту дремал, уткнувшись лицом в правило (руль), перевозчик. Обрадовавшись нежданному заработку – Стоян показал ему серебряную монету, перевозчик начал размещать всадников на шатких досках плота. Сразу все конники не поместились, и паромщику пришлось делать две ходки.

Усталые путники устроились на ночь тут же, на пристани. Развели костерок, поужинали и, оставив Дичка караулить коней, завалились спать. Наутро проснулись от шума: к пристани причалила огромная ладья с товарами, и шустрые босые грузчики перетаскивали тюки с борта на длинные телеги. Старший над ними покрикивал, а особо медлительных отмечал ударом палки.

Договорились, что Ждана с Радмилой пойдут искать кузню, а остальные их будут ждать на берегу. Но Стоян с Юром хитро переглянулись и, стоило молодым воительницам отправиться на поиски кузни, как парни засобирались.

– Стой, куда? – Богдана встала у них на пути. – Ждана велела здесь ожидать.

– Да мы недалеко, – отмахнулся Стоян. – Вот только до рядов дойдем, калачей купим. Тебе какой калач больше нравится: с маком или с медовой патокой?

– Не нужно мне калачей, – стояла на своем Богдана. – Не пущу вас.

Девушка покачала в руке сулицу.

– Ну, хочешь, пойдем с нами, – предложил Стоян. – До конца рядов дойдем и назад. Юру отец денежку дал, пусть парень порадуется и купит чего-нибудь себе. И ты пригляди себе нужное. Деньги, – Стоян похлопал себя по груди, где у него в кошеле были мелкие деньги, – есть.

– Дай сюда, – Богдана протянула руку.

Стоян без разговоров отдал кошель, но попытки уйти не оставил.

– Дичка, а ну держи её! – крикнул он молодому дружиннику. – Держи!

Дичка – парень не промах, схватил девушку и с удовольствием прижал к себе. Все знали, что он влюблен в Богдану. Пока девушка вырывалась из крепких объятий, Стон с Юром рванули к торговым рядам, что начинались слева от пристани. Бежать пришлось в гору, и они запыхались, но были довольны, что провели грозную стражницу.

– Как же ты без денег? – спросил Юр.

– Да, я так поброжу, народ погляжу, себя покажу, – отмахнулся Стоян. – А ты не тушуйся, трать отцову денежку.

Несмотря на утреннее время, в торговых рядах было многолюдно. Здесь были и конные, и пешие. Некоторые торговались, не сходя с повозок. Парни вертели головами туда-сюда, всё им было интересно, многое – в диковинку.

– Смотри, смотри, – дергал за рукав своего спутника Юр.

– Гляди-и-и-и, во штуковина, – отзывался Стоян.

Так шли они и шли, а ряды переходили один в другой, заворачивались дугой или резко отклонялись в стороны. Но заблудиться здесь было сложно – река была верным ориентиром.

Юр все никак не мог решиться и купить что-то. Было бы денег больше, он бы давно расстегнул кошель. Но единственную денежку ему хотелось потратить с умом, чтобы не жалеть о покупке. В какой-то момент парни потеряли друг друга из виду, потом нашлись.

– Если потеряемся, – сказал Стоян, – иди к реке. Я тоже.

Юр согласно кивнул. Через какое-то время он свернул к ярко разукрашенной лавке, где на шесте висели плетки с резными рукоятками, пояса с медными застежками и крючками для ножен.

– Подходи, выбирай, деньгу плати и забирай, – выкрикивал чернокудрый мужик, на плечах которого висели два дорогих пояса, украшенных серебром и цветными камнями. У Юра глаза заблестели, подошел, чтобы прицениться.

А Стоян не стал дожидаться спутника, решив, что тот дорогу к реке найдет – не маленький, повернул вправо и очутился на открытом месте, где возле крытого возка проходило что-то вроде соревнований среди силачей. Организатором аттракциона силы был смуглый узкоглазый южанин в красной безрукавке и зеленых шароварах. На голове круглая шапочка, в шапке на затылке прореха, из неё торчит черная косица. Он внимательным взглядом окидывал всякого, кто подходил, чтобы показать силушку. Надо было согнуть в дугу железные пруты. У кого-то получалось, у кого-то нет. По условиям, которые озвучивал хозяин возка, тот, кто соединит концы прута, получит пять монет. Охотников до денег было много, но никому не удавалось сделать нужное.

– А за участие нужно платить? – спросил Стоян у одного из зрителей. Богдана не могла догадаться, что Стоян, отдав ей кошель с деньгами, несколько монет спрятал за пояс.

– Одну деньгу. Хочешь попробовать?

Он внимательно оглядел парня: под кожаным куяком бугрились мышцы, шея – столб, ноги – столбы.

– Эй, Яхтияр, смотри, какой силач!

Хозяин возка взглянул на белокурого русича.

– Пробуй, богатырь. Может, удача будет на твоей стороне. Давай монету. А вот мои пять монет! – Яхтияр поднял руку с зажатыми монетами.