– Привет как дела я не купил себе новое пальто и не знаю что там по радио говорили на счет погоды но я очень хочу пойти с тобой гулять, – скороговоркой, будто боясь опоздать, выпалил я.
16
– Ого, ничего себе! Бедный маленький поросенок, кто это тебя так? – Вика кончиками пальцев прикоснулась к моим разбитым губам.
– Не знаю, – ответил я, подумав, что мне отчего-то ни капельки не противно, что Вика обозвала меня поросенком. – Зато знаю, что сейчас я с тобой, и что это хорошо.
– Ты и вправду так думаешь?
– Конечно. Иначе, с какой стати я стал бы так говорить?
– Ты что, действительно не знаешь, зачем люди врут? – удивилась Вика.
– Привычка такая, – я пожал плечами. – Чаще бывает проще соврать, чем объяснять подробности и детали. Например, если бы я ночью призвал Сатану и до утра играл с ним в «крестики-нолики», а потом кто-нибудь спросил бы меня, почему я весь день зеваю, то я бы соврал что-нибудь на счет головной боли, не дававшей уснуть.
– Вот ты снова врешь, – Вика улыбнулась. – Твоя привычка в том, чтобы в начинку одного пельменя упихать что-нибудь несопоставимое, вроде Сатаны и «крестиков-ноликов». Чтобы держать марку тебе приходится врать – придумывать самого себя на ходу. А заодно и тех, кто станет спрашивать, почему ты зеваешь.
– Получается, что я вру, чтобы оставаться самим собой?
– Надеюсь, что только для этого. Иначе я бы в тебе разочаровалась. И это было бы плохо для меня. Потому что моя ложь в том, что я тобою очарована. Я бы стала агентом с проваленной легендой, а для таких только один путь, – Вика провела указательным пальцем поперек своего горла.
– Ты врешь, что веришь в мою ложь, но говоришь мне, что я вру? – я понял, что запутался.
– Да ты ведь не хуже меня знаешь, что существует только человек, а его личность – выдумка. Чистой воды фикция, – ответила Вика. – Чья-то личность – это фантазии только ее владельца, а бывают и коллективные вымыслы. Например, чтобы выдумать Ивана Грозного или Пушкина потребовались десятки поколений и миллионы людей. А тебя придумываем мы с тобой.
– Это хорошо или плохо?
– Зависит от того, как мы соврем – хорошо или плохо, – Вика поцеловала меня. – Я вот о тебе только хорошее вру, потому что люблю тебя.
– Или любишь меня, потому что врешь обо мне складно? Точнее, врешь, что любишь.
– Голубчик, ты же понимаешь, что ни мне, ни тебе не узнать, существуешь ли ты где-то кроме моей головы, – Вика воздохнула. – Но мы оба знаем, что в ней ты определенно существуешь. И раз уж голова по праву принадлежит мне, то в ней я могу делать с тобой все, что вздумается. А мне вздумалось тебя любить. Такая вот ложь.
– Но все что ты говоришь по поводу меня в твоей голове справедливо и для тебя в моей, – возразил я.
– Приятно это слышать, – улыбнулась Вика. – Значит, у нас полная гармония и взаимность.
– Но если все это ложь, то правдой должна быть полная противоположность. То есть, в действительности мы ненавидим друг друга?
– Глупенький. Противоположностью является то, что ты не живешь в моей голове, а я – в твоей. Потому что голов у нас нет, как нет и нас самих. И никто никого не выдумывает, потому что выдумывать некому.
– И это правда? – я окончательно запутался.
– Конечно, нет, – Вика рассмеялась. – Ведь я произнесла это вслух, а любое сказанное слово – ложь.
– Меня зовут Степан Черепанов. Это тоже ложь?
– Да. Ведь я зову тебя голубчиком, голубчик. На счет чего еще соврешь?
– Ты совершенно удивительная, – я обнял Вику. Вдыхая аромат ее волос, я снова почувствовал себя счастливым.
– Люблю, когда ты так врешь. Совру, но скажу, что мечтаю, чтобы так ты врал только мне и никому больше.
– Скажи, а ты бы расстроилась, если бы я умер? – спросил я.
– Я бы тогда тоже умерла, – серьезно ответила Вика. – Пусть и не вся целиком, но самая моя любимая я – та, которую я придумала для тебя, и которую ты придумывал вместе со мной.
– Как ты думаешь, моя мама меня тоже выдумывает?
– Еще бы. Кроме этого она с тобой больше и сделать-то ничего не может.
– Тогда зачем она выдумывает, что я ее не люблю, что-то от нее скрываю? Почему ее выдуманный я сделан таким, чтобы ее огорчать?
– Мне кажется, что она выдумывает сразу несколько вариантов тебя. Один – военный музыкант, другой – переводчик, третий – успешный банкир, четвертый – смертельно больной, пятый – алкоголик или наркоман, шестой – непризнанный художник, седьмой – покойник, и так далее. Самые сильные всплески эмоций у нее вызывают негативные образы, поэтому о них твоя мама и говорит вслух.
– И как мне с этим быть? – спросил я.
– Ты не помогаешь ей выдумывать тебя, – Вика закурила. – Если бы помогал, возможно, ей было бы легче. А еще ты можешь выдумывать ее такой, какой бы она сама не огорчала тебя.
– Неужели все так просто?
– На словах – да. Кто ни соврет, тот не дорого возьмет. А на деле… Я мечтаю развыдумать того тебя, который меня ранит и заставляет плакать ночи напролет. Развыдумать тебя, у которого есть кто-то кроме меня. И ничего-то у меня не получается, голубчик.
– Мне кажется, что я уже ничего не понимаю, – признался я.
– Именно так все и происходит, когда забываешь придумать для себя следующий шаг, – Вика выпустила облачко табачного дыма. – Соберись, будь самим собой и продолжай врать – другого не дано.
– А если бы я умер, ты бы хотела, чтобы я позвонил и сообщил тебе об этом?
– Нет, потому что я не хочу, чтобы ты умирал. И да, потому что ты мне слишком редко звонишь.
17
Придя домой с прогулки, я застал папу сидящим на кухне с бутылью в руке.
– Телефон не занимай, я жду звонка, – проворчал папа и приложился к бутыли.
– Хочешь, я подожду вместе с тобой?
– Чего это? – папа подозрительно нахмурился.
– Э… выпьем вместе.
– Ну, давай выпьем, – папа налил бурой жидкости из бутыли в кружку и протянул ее мне. Мы молча выпили.
– Ты не слишком много пьешь? – спросил я.
– Нет, – папа брезгливо поморщился. – Я могу остановиться когда угодно. Потому что выпивка может закончиться в любой момент.
