– Твоей Женьке памятник при жизни надо ставить, за то что она тебя терпит.
– Терпела!
– А ты просрал ее.
– Таков путь!
– Ну ты даешь!
– Так, давай без нотаций. Ты вообще на чьей стороне?
– На твоей, конечно же.
– Так вот меня и поддерживай – я жертва, меня бросили.
– Сопли сам себе вытирай! – засмеялся в трубку Лёвка.
– Приходи, кароч! Надо перетереть кое-че!
– А выпить есть?
– Откуда? Я ж на мели.
– Печалище. Ладно, сейчас приду!
– Ну ты прихвати чего-нибудь, а то на душе кошки скребут, финансы же все ушли на алименты.
– Че ты мне лепишь, алиментщик?
– Ну раздел совместно нажитого, как там у вас это называется.
– У нас, Виталя, у нас!
– Все, давай! Жду!
Через полчаса на моем пороге нарисовался Коновалов Лев Платонович. Почему я позвонил именно ему? Да потому что он уже на опыте в этих делах. Женушка его Авдотья, зазнав о похождениях благоверного, выгнала его из дома к едрене фене, да еще и сожгла его фантастический роман в трех томах, неизданный и в единственном экземпляре. Мы ее теперь коллективно ненавидим. Не только Лёвка да я, но еще и многие представители Люберецкого клуба высокого искусства, который мы посещаем периодически. Да, я согласен, при живой жене ходить по другим дамам, какие бы они ни были, хоть красивые, манящие или даже просто доступные – дело недопустимое, но жечь годы труда человека и хоронить в нем великого писателя, а я читал, Платоныч действительно великий, но увы, сил в себе он больше не нашел, чтоб собрать старые материалы и написать все заново или придумать что-то еще, как и удержать член в своих штанах. Так они еще и разводились с великим скандалом и чуть ли не ножовкой пилили совместно нажитое. Лёвка, конечно, виноват, но ненависть к Авдотье от порчи чужого творческого наследия все равно не проходит.
– А закусить есть чего?
– Тещины разносолы.
– Нормально. В последний раз отведаем. Тебе ж теперь ничего не светит, – басовито заржал Лёвка.
– Ой, не говори ничего, теща у меня святая женщина, а закрутки у нее вообще космос, это тесть у меня мудак.
– А Женька?
– Женька – моя любовь и ей останется, даже если не вернется.
– Недостижимая муза Виталия Штольмана. А вернуть не пробовал?
– Нет. Я вообще-то жертва. Да и если она решила, то хоть конец света, ничего ее не переубедит.
– Это да, даже я ее побаиваюсь.
– Тебя она хоть скалкой не колотит.
– Бьет – значит любит.
– Ага. Кстати, суп будешь? Я тут приготовил.
– Ты?
– Ну да, а че там сложного?
– Удивил. Ну давай.
Я налил Лёвке тарелку супа, он весело поднимал ложку с этой жижой и плюхал ее обратно.
– М-да-а-а, это суп?
– А че нет-то? Я пробовал, вроде ничего.
– Вылей-ка ты его на хер, пока не потравился, а то сдохнешь тут в своей конуре один, – Лёва почесал затылок. – А продукты есть?
– Ну так, чего-то еще осталось!
– Давай-ка я тебе суп сварю. Нормальный!
– Че, в натуре?
– Ага.
– Лёвка, ты мой спаситель!
– Наливай давай.
Лёвка лихо справился с готовкой нового супа.
– Как ты лихо научился-то!
– Я так-то третий год холостякую.
– И че, обратно в семью неохота?
– С Авдотьей? Не-а. А тебе чего, охота?
– Я пока не понял, но когда на меня постоянно не орут и не трахают мозги, кажется приятным. Начинаю привыкать к этому.
