А сами разговоры прошли на удивление однотипно. Торговцы интересовались, с чем в основном имеют дело его хозяева на Руси, и чем собираются торговать здесь. Он выдал им заранее согласованную версию – купцам не особо и нужны запрещенные нынче к торгу товары, но и это тоже интересно, отчего нет, а главное – хотят они переключиться на более дорогие меха, а не зерно-овощи-сало, чем в основном занимаются сейчас, как и еще многие и многие русские купцы… Возить же из Европы хотят в основном сукна и ткани, тоже дорогие, поскольку прибыля на них выходят гораздо больше, да и товар ходовой и чистый. Оба ганзейца не стали ему ничего обещать, но выходило, что каждый из них мог тут урвать кое-что – европейскими, голландскими да английскими тканями занимались сейчас многие, вопрос объемов и периодичности поставок. Меха тоже были всем на западе интересны… Еще оба интересовались, когда ждать сюда хозяина его, или обоих, но тут Пимен мог сказать только, что как навигация откроется, но как оно там выйдет, сказать точно он не может – давно он уехал, мало ли, что там за это время произошло…
У себя дома после разговоров этих разобрали они с Торгашом, прямо по словам, как и что там было. С учетом тех сведений, которые от того же Торгаша продолжали поступать, с нижнего города, так сказать, выходило, что вряд ли с Янссеном смогут они договориться – тот не зря назывался «святошей». Набожным он был в основном на словах, и с женской прислугой (а жил он бобылем) все у него было в порядке, а вот связи с орденцами у него были хорошие (ну да, людьми-то он в основном с ними и торговал), да и на нормальные отношения его с православными рассчитывать не приходилось. А за ван Баареном числился еще один плюс в этих, пока очень предварительных, расчетах – именно им было выписано то заемное письмо, что попало в руки отряду князя в Вейсенштайне. Потерять деньги за крупную партию товара плохо, но еще хуже – лишиться ежегодных поставок своего основного товара, по крайней мере, с тех земель, что под контролем князя нынче.
После этих встреч смог только сказать себе Пимен, что, похоже, поверили ему здесь до конца, да и трудно было бы все же посчитать его… кем-то иным, хотя перед отъездом, в Озерске, предостерегали его Петр и старче от легкомыслия. Впрочем, хоть и не знал Пимен слова «паранойя», но советам тем следовал даже и после этого, за языком следил, и дома (или особенно дома?… кухарка-то…), особо не высовывался, в общем, еще некоторое время прошло у него так же. Тот самый период метелей в глубине материка тут, на побережье, был представлен мокрым снегом, перешедшим к концу в дожди с сильными ветрами. Народ стал меньше выходить из домов, чем зимой даже, но посиделки в ресторации, конечно, продолжались. Пимен совершенно вписался в обычную жизнь города, и даже когда пошли слухи с юга, что вроде как с русских земель те воины, что тракт на Дерпт перекрыли – на нем это никак не сказалось. Да и вряд ли кто-то со стороны смог бы сейчас признать в нем русского – в местной одежде, понахватавшегося местных словечек и даже произношения…
Но он, конечно, сведения об Ордене собирал, аккуратно и исподволь. За это время они с Торгашом смогли и насчет оставшегося в городе числа орденцев узнать, и планировку внутри старого замка, и где в новых башнях что расположено. Нет, для этого не приходилось ночью выкрадывать секретные планы, все было проще – грузчики и разного рода подсобные рабочие. Среди тех людей, кого за это время взял под крыло (ну, или на финансирование) Торгаш, оказалось двое из тех, кто довольно часто бывал внутри даже старой крепости – то с дровами, то с сеном, то еще с чем. Так что о том, что самих орденцев сейчас десятка три всего осталось, ну, слуги еще, а рыцарей среди них всего трое – они знали достоверно. Поэтому Пимен на посиделках в ресторации заводил разговоры о чем угодно, только не об Ордене. Например, на его обоснованный интерес, как кормщика, что тут с погодой, ему обстоятельно, с примерами из прошлых лет, пояснили, что для местного побережья Балтики – сейчас идут весенние шторма, которые обычно разбивали льды, и после их окончания можно будет говорить о начале навигации. И действительно, установилась сырая, но теплая погода, снег начал стремительно таять, а в Ревель приехал Петр.
Добрался он хоть и не прямой дорогой, конечно, но вполне нормально. Гридины разведчики разведали нужные тропы, а на последнем этапе можно было выйти к городу хоть с юго-запада, как будто по побережью от Хапсала, хоть с востока, как будто от Нарвы. Петра никому не представляли, был он как бы посланцем от хозяев Пимена, проездом следовавшим (но не пригодилось – никто и не спрашивал, да и уехал он сразу, лишь переночевав). А всю ночь они свободно проговорили в своем доме, совершенно свободно, даже без кухарки, которая жила не особо далеко и на ночь уходила к себе. Все рассказал Пимен, что стало ему известно к этому времени, и кое-какие записи передал. А Петр в свою очередь рассказал, что прознал про них многое Орден, и, похоже, будет битва, на которую в Феллине нынче войска собирают, да и они сами к ней готовятся, и чтоб они тут осторожней были. Обещал, как решится все, сразу же и к ним человека послать, а насчет бургомистров – погодить пока. А вот Торгашу сказал – кроме тех людей, что они к себе взяли, начать присматриваться к тем с местного дна, которым можно будет дело грязное и кровавое поручить, если что, да с самими расправиться потом. Но – тоже очень аккуратно и не торопясь, все будет в ближайшее время зависеть от Ордена…
Долго тянулось время после отъезда Петра для оставшихся в Ревеле. Как оно там, что, была ли битва… Важных разговоров Пимен по городу новых не вел, а чаще стал бывать в порту – немного расспрашивал, но больше смотрел на корабли да на море, так ждать было легче… Но в назначенный срок отправили они своего посланца на встречу в оговоренном месте, и тот привез им радостную весть: прогнали орденцев, многих побили, свои, конечно, тоже есть убитые, но – выстояли! Особо подробностей не передавали, но оговорили, когда снова приходить…
…Обо всем, что мы сейчас рассказали, поведал в башне Петр, изложив все кратко и сжато, конечно. Надо было принимать решение – переходить ли к переговорам с верхушкой Ревеля, сразу с бургомистром, или посредника найти, а может подождать пока – как там у русских войск пойдут дела в Нарве?… Решили начать переговоры все же, хоть и много легче бы их было вести, удайся дело в Нарве. Так что посыльный повез пакет для ревельцев, да записку для Пимена, а Петр и Седов стали морально готовится к тому, чтобы сорваться и тоже туда поехать, если все получится. И, конечно, князь тоже…
…Пимен, получив послание и пакет, внутренне собрался. Вот и началось настоящее Дело… Они обсудили все еще раз с Торгашом, сделали кое-какие приготовления, и – Пимен отнес в дом ван Баарена (проследив через своих людей, что того не будет дома) небольшую записку, написанную уже им самим, в которой сообщал, что получены им важные и срочные сведения от его господ, и не соблаговолит ли уважаемый бургомистр, раз так случилось, что не застал он его, подойти к нему домой, лучше всего сегодня же ввечеру, скрытно, потому как в сведениях тех внезапно оказалось кое-что по последним событиям здесь, в Ливонии, и ему хотелось бы обсудить это приватно. Они все продумали – за последние дни, когда Пимен больше бывал в порту, ему вполне могли передать весточку с одного из тех небольших суденышек, что уже начали сезон, в основном рыбацких, прибрежного, или, как скажут позже, каботажного плавания. Хоть и не замечал он за собой слежки, да и не было ее, скорее всего, придать обоснование своим действиям надо было.
А насчет последних событий – разумеется, те сведения, что Орден посылал со своими гонцами, от Дерпта до Нарвы и обратно, и приготовления феллинского кастеляна, не могли не просочиться от орденцев в городах и селах. Да и до сих пор перекрытый тракт на юг… По этому поводу, как знал Пимен, было даже собрание в ратуше, с приглашением орденцев, но – оно ничего не решило и ни до чего не договорилось. Ревельские орденцы сослались на отсутствие своего комтура и недостаточность сил после схватки на тракте, показавшей, что у врага, кто бы он там не был, наоборот – сила приличная (число этих неизвестных противников в рассказах их превышало число орденцев в стычке на перекрестке раза в два). Магистрат посетовал на перекрытый торговый путь и убытки, но – шевелиться орденцев не заставил, так как напомнено им было о том, что защищает Орден по их договору город – а в городе все в порядке. А трактом и… людьми теми – занимаются уже, и вскоре должны снять все преграды.
Разумеется, это все ушло в слухах в сам Ревель. Разумеется, и Пимен, и Торгаш об этом узнали. Если среди купцов разговоры на эту тему велись осторожно, то среди простого народа слухи ходили самые разные, вплоть до полной дичи. В любом случае, бургомистры были полностью в курсе реального состояния дел оба, и ван Баарен должен был прийти, вот только один, или с отрядом стражи, приказав заранее окружить дом Пимена?… Это был вопрос…
Трое. Их пришло трое – ван Баарен, нынче в темном, да еще в плащ закутанный, и два его охранника. Они пришли, как только начало смеркаться, их впустил Торгаш, и сам остался в комнате на первом поверхе, указав бургомистру лестницу наверх, где его уже встречал Пимен. Предупредив, что в доме больше никого нет, а кухарка отпущена (про пятерых своих людей, рассредоточенных поблизости, он уж говорить не стал), Пимен провел ван Баарена в комнату, оборудованную им вроде кабинета, где предложил садиться и налил тому вина (Пимен внизу угощал охрану пивом). Кабинет был обставлен по минимуму, разумеется, никакой роскоши тут не было – письменный стол да стулья, и шкаф для бумаг. Окно его выходило не на улицу, и света не было бы никому видно, и подслушать трудно. Но ганзеец, лишь скользнув взглядом по безликой мебели, к вину не притронулся, сразу перейдя к делу:
–Что вам стало известно? Что за… сведения?
–У меня для вас послание, господин бургомистр – вежливо отвечал Пимен – как оказалось, мой господин о вас знает. Прошу вас, прочтите – и достал из лежащего на столе пакета письмо, на нескольких листах. Взяв его, ван Баарен подвинул бумаги ближе к свету (на столе уже были зажжены свечи в подсвечниках) и начал читать: «Бургомистру Ревеля, Петеру ван Баарену, от Великого князя Рязанского Иоанна, ныне пресвитера Ордена Красного знамени, на землях бывшего Ливонского ордена, в замке старым именем Вайсенштайн (ныне Озерск) писано»…
Это, конечно, был самый важный момент. Самый важный – и самый опасный. Хотя, судя по вытаращенным глазам, ван Баарен такого не ожидал, а то среди всех вариантов развития событий Торгаш с Пименом рассматривали и тот, что он начнет сразу кричать, звать охрану и стражу… При этом, конечно, все было бы совсем плохо, но – обошлось, похоже, если были у бургомистра насчет Пимена какие-то подозрения, то – не такие. Впрочем, ганзеец быстро справился с первым шоком, и стал читать дальше. Пимен так и сидел, не двигаясь, и держа руки на столе, чтобы не нервировать человека… Князь писал все как есть. Ну, почти. Что был ему под его Рязанью послан человек из будущего, на пять сот лет отстоящего. Что рассказал тот о будущем многое, в том числе о падении Ливонского ордена, о возникновении нового течения христианства на севере Европы и об уходе в небытие Ганзы. Что падением Ордена, старого врага Руси, он решил воспользоваться, о новой религии, которую некий Лютер сейчас проповедует, и которая торговцам и ремесленникам, под гнетом папских епископов задыхающихся, по душе придется, готов рассказать, а насчет перспектив Ганзы – тот самый старец из будущего имеет свои предложения.
Писал он и о том, что вещи из будущего (и иные чудеса, в том числе картины живые) любому человеку, увидавшему их своими глазами, все противоречия и вопросы насчет их достоверности снимут, отчего и по достоверности других слов того старца сомнений не будет, и готовы они их бургомистру представить, кое-что – даже хоть в самом Ревеле. Писал, что и Великий князь, а ныне Государь Московский, об том все знает, и в ближайшее же время результаты его действий широко известны станут. Писал, что с этими знаниями и удалось им малыми потерями часть земель ливонских занять, и на остальные ливонские же земли замыслы у них имеются. Писал, что, хоть и неладные были у Руси с Ганзой до того в основном отношения, но с учетом знания будущего – есть им о чем договориться с взаимной выгодой.
Ну, и в конце писал, что отправил он человека своего в Ревель, чтобы узнать, можно ли там иметь с кем дело, и человек тот только его, ван Баарена, для того рекомендовал, как опытного, рассудительного и разумного. И что по его, князя, мнению – главным в любом городе один человек должен быть, как его не называй, хоть посадник, хоть наместник, хоть бургомистр. И он, князь, а ныне пресвитер, приносит извинения за волнение и беспокойство бургомистру, и передает от себя кое-что с теми извинениями, а в случае согласия его на сотрудничество – просит дальнейшее с человеком его и обсудить.
Когда ганзеец поднял глаза от бумаги, первым делом взгляд его зашарил по столу. Пимен без слов подвинул ему кубок, который ван Баарен выпил в два глотка, и после небольшой паузы снова перевел взгляд своих, теперь очень внимательных глаз, на Пимена.
–Извинения – сказал тот, пододвигая теперь еще пачку бумаг и коробочку.
Бургомистр, не колеблясь, сперва взял бумаги. «Ожидаемо» – подумал Пимен.
Там были те три заемных письма от мелких торговцев и письмо самого ганзейца, найденные в Вейсенштайне. Оригиналы. Это, собственно, уже были приличные деньги, очень приличные, но… Ван Баарен, быстро просмотрев бумаги, задумался, а Пимен тем временем аккуратно подвинул к нему ближе коробочку, понимая, что ничего еще не кончилось, и опытный и острожный ганзеец еще даже ни одного слова не сказал… Тот, выйдя из задумчивости, но все еще молча, коробочку подвинул к себе и открыл ее. Простая деревянная коробка светлого дерева, как сказали бы в 20 веке – со спичечный коробок, скрывала внутри кусочек черного бархата (где его взяла Магда в замке – вопрос отдельный, но сейчас не актуальный), на котором лежал перстень. Золотая вязь оправы выдавала знающему человеку его южное происхождение, а сам камень… Небольшой, с ноготь мизинца, голубовато-синий и даже вроде как с розовым, немного мутноватый, обработанный под округлый овал, без граней – под светом свечей он казался звездочкой, слабо мерцающей на столе, даже блики вроде как были… Пимен рассматривал до того перстень днем, и такой игры света не было, поэтому сейчас замерли оба. Ван Баарен в камнях разбирался, как видно, потому как после паузы ощутимо выдохнул… и перстень взял. Теперь уже так же ощутимо выдохнул Пимен.
–Рассказывай – как-то хрипло сказал ганзеец, пряча перстень, и Пимен плеснул еще вина (уже обоим) и начал рассказ.
Собственно, особо он ничего не добавил. Подтвердил, что все, что он ранее говорил – правда, и был он кормщиком у купцов псковских, да только довелось ему везти в прошлом году по осени людей, которые оказались князем рязанским, боярами его и тем самым старцем. Особо не вдаваясь в подробности, он подтвердил, однако, что старец тот из будущих времен, и вещи его, и бумаги, и повозка самоезжая о том прямо говорят, ну, а по словам его выходит, что доживают ордена последние годы, как Тевтонский, так и Ливонский, вот только там у него в будущем известно, что долгой войной кончится время их. Земли эти самые, где они сейчас находятся, будут неоднократно из рук в руки переходить, еще и свеи подтянутся, и разорена будет Ливония очень сильно, пока не распадется на ряд отдельных земель, когда Ливонский Орден о своем роспуске объявит. «И Ревель?» – нервно спросил ганзеец, «И Ревель» – отвечал Пимен, хотя не был уверен, но тут уж было не до таких тонкостей…
Ван Баарен хотел расспрашивать еще и еще, но Пимен напомнил, что время позднее, и не выйдет ли так, что кто-то заинтересуется – что так долго сам бургомистр тут делает… Тот, спохватившись, ушел, взяв обещание с Пимена завтра поутру к себе явиться, с заднего двора. Письма – и от князя, и заемные – он, конечно, тоже забрал. Пимен с Торгашом поблагодарили бога, что обошлось, но… ничего еще не было кончено. И ночью возле дома караулили их люди, и на следующий день Пимена провожали, кроме своего охранника, еще пара человек, приглядывая издалека. Но – бургомистр за ночь не передумал, и почти весь день (с перерывами на срочные дела, видимо) он расспрашивал Пимена обо всем. Как уж там в ратуше без него обошлись сегодня… Впрочем, они уже знали, что оба бургомистра вообще далеко не каждый день могут появляться в ратуше, а лишь когда им самим нужно, или на заранее назначенных важных совещаниях. Так что к вечеру Пимен ушел так же, с заднего входа, и, рассказывая Торгашу, как все прошло – еле ворочал языком, наговорился за день.
Бургомистр согласился на встречу с князем и старцем, выжав Пимена досуха. «Нет, все-таки ганзейцы – особая статья», думал Пимен перед сном – «для меня, пожалуй, рановато было лезть. Но… вроде, все прошло, как надо, ничего лишнего не ляпнул…». Разумеется, у ван Баарена везде на важных местах в городе были свои люди. Но… Если тот же Пимен, получив некое задание от князя, через одного Торгаша передавал его своим, то у бургомистра цепочка посредников для тайных дел, так сказать, была длиннее, и вероятность того, что кто-то поймет не так, или сведения уйдут на сторону, была высокой. Поэтому они договорились, что пока бургомистр не вмешивается ни во что (да и вмешиваться-то ему было и не во что – Пимен с Торгашом вызнали все, что нужно было), и только если (ну, вдруг) что-то пойдет не так – его люди помогут Пимену или Торгашу. На следующий же день их человек ушел передавать своим, что в Ревеле к встрече готовы, и вернулся обратно спокойно. Ну, а еще через пару дней число жителей дома увеличилось на пятерых – приехали князь, Петр и старец (с охраной, конечно).
…Когда в Озерск пришли сведения от Пимена, что клюнул бургомистр и пошел на контакт, говоря словами 20 века, стали они решать – кто поедет, и под каким видом. Вообще, ехать надо было старцу с телефоном и еще кое-чем из своего времени, князю – договариваться, как главному, ну, и собрался ехать Петр, потому как, если все выйдет, то ему надо будет на месте планировать, как и что делать далее, и о том тоже с бургомистром как-то разговор вести… Хорошо было бы еще и Федору поехать, о торговле да иных хозяйственных делах переговорить, но – отложили на то время, когда уже все в их руках будет, да и сам Федор сейчас был в постоянных разъездах по их землям, прихватив с собой Михайлу и Петьку (одного знали в деревнях по переписям, второй бойко болтал на всех языках) – в Ливонии начиналась весна. Решили в этот раз, что главным в их небольшом отряде будет именно Седов, вроде как иноземец, по этим местам путешествующий, а остальные – сопровождение его, охрана и слуги. По этому поводу он переоделся снова в свое, из 21 века, а князь с Петром, наоборот – оделись поскромнее, и, прихватив еще пару человек, они подались в Ревель, переночевав возле северной засеки, а выбравшись из своих холмов и выйдя на дорогу – западнее, вроде как от Хапсала.
Надо сказать, что за последнюю неделю, когда еще потеплело, понял Николай Федорович окончательно – что такое в это время весна, распутица, половодье, межсезонье… Лед на их озере держался только в середине, огромным полем, а вдоль всех берегов протаяли большие полыньи. Речка Пярну скинула лед совсем, но поднялась не сильно – как подсказал Якоб, больших подъемов уровня на ней и не бывает. Канал, прорытый из их озера в реку, бодро журчал водой, хотя уровень в нем тоже особо не повысился. А вот все остальное… С верхушки башни становилось видно, что почти везде, где был снег, сейчас блестят талые воды – земля пока еще не оттаяла до конца. Приятно было смотреть на еще недавно полностью заснеженные леса – сейчас там выделялась зелень хвойных деревьев, с которой уже стаял весь снег, заодно смыв пыль и дав окружающей природе хоть какой-то яркий цвет. А Якоб рассказал, что все старицы Пярну (а было их, по его словам, множество) делают почти непроходимыми земли вдоль нее в это время, и потому тракт с его мостами и был проложен в старые времена в самых удобных для того местах. Но и сам-то тракт… Нет, Седов понимал, что до каких-то более-менее нормальных дорог еще далеко. Но понимать – это одно, а вот увидеть своими глазами… Он почему-то считал, что какие-то дорожные работы в это время все же проводятся. Ну, там, канавы для отвода воды копают, полотно формируют… Тот же Якоб, с удовольствием со старцем на эту тему говоривший, поправил его – только при первой прокладке нового пути, да при постройке мостов, возле них, как правило, землю как-то выравнивают и подсыпают, если надо. Сами же мосты содержат владетели земель, и оно у них тоже, где как – кто в порядке содержит да каждый год подновляет, да деньги за проезд берет, а кто и не заморачивается этим. Ну, а чтоб саму дорогу крестьян выгнали делать – так это должно или болото на ней образоваться, или завал лесной, или что-то вроде того. Оно бывает, конечно, и он такие случаи может упомнить, но редко.
Поэтому, когда они выехали в Ревель, состояние дороги уже не удивило Николая Федоровича. Ехали они на лошадях, но практически только шагом, да и то, лошадки шагали с осторожностью – часто встречались места с жидкой грязью, где что угодно могло скрываться. А объехать такие места не везде было возможно – кругом стоял лес, или холмистые косогоры, или заросшие лесом бугры… Только сейчас он понял, как им повезло прошлой осенью, что попал он с машиной после заморозков. Проехать на своем «Ниссане» сейчас он бы не рискнул, а если бы и поехал – это был бы настоящий полноценный трофи-рейд, и не факт, что без лебедки бы получилось у него проехать даже по этой «дороге» далеко, а это был, считай, тракт… Понял он тут, и почему все рязанцы, и Петр, и десятники так были уверены, что в межсезонье никаких битв не будет. Даже тут, на песчаных, вроде бы, почвах (хотя, если болота есть – не такие уж они и песчаные?), на дорогах сейчас была такая каша, что он, надев свои сапоги (достаточно короткие, ниже колена), вынужден был каждый раз присматривать место, где слезать с лошади, вспоминая ботфорты из книг и фильмов, и понимая теперь, что это было ни разу не преувеличение, а самая что ни на есть необходимость…
Хорошо, что коней они пускали шагом, потому как искусство верховой езды только начал осваивать Николай Федорович. Подумывал он об этом сам давно, но время начать нашлось только в период метелей. Он как-то поговорил с конюхом, под присмотром которого стояла машина (похоже, кстати, что тот подпольно водил к ней экскурсии из замковых девок, уж больно рожа у него довольная была), и тот, про себя подивившись, что старец не ездил верхом совсем (хотя, при таких-то машинах…), начал его обучать потихоньку. Сперва в конюшне, начали с упряжи, ну, а там дошло и до поездок по двору. Послужив аттракционом для своих (Седов понимал, как выглядит, конечно, и не обижался, да ему никто ничего такого и не высказывал, улыбались только), он таки научился кое-чему, и, если седлать и расседлывать – лучше было за ним еще проверять, то к езде, особенно неспешной, он приноровился. Ну, и коней им подобрали таких, что видно было – люди важные едут, но так, середнячков.
Таким вот шагом они и приехали в Ревель, пройдя (по подсказке разведчиков) несколько менее наезженными дорогами, и проехав до снятого Пименом дома уже с сопровождением одного из людей, подобранных Торгашом тут, в городе. Немецкий Петра для общения с местными прекрасно подходил, немецкий самого старца – подтверждал его знатность, образованность и… иноземность, ну, и внешний вид у них был соответствующий. Пимен с Торгашом встретили их с нервозной радостью – все-таки, такие дела затевались, и сейчас в самом разгаре были… Их накормили, дали помыться и чуток отдохнуть, а как стемнело – снова пришел ван Баарен, предупрежденный днем. Надо сказать, что князь с Петром одобрили меры безопасности, которые Пимен с Торгашом придумали – насчет своих людей в округе, потому как такой жирный куш – тот самый князь, что с Орденом воюет, и люди его – мог толкнуть бургомистра на… разные варианты, но обошлось. И ганзейца в том самом кабинете на втором этаже встречали четверо – князь, Петр, Седов и Пимен, отошедший сейчас на второй план. Да и Петр тоже отсел подальше, оставив за столом их троих.
Некоторое время после взаимного представления все приглядывались друг к другу. Бургомистр, по оценке Николая Федоровича, выглядел человеком опытным, хотя и был этаким толстячком, имел брюшко побольше, чем у Федора, и роста был среднего. Голубые глаза, светлые волосы, простецкое округлое лицо… Но – он помнил, конечно, все, что собрали про него Пимен с Торгашом, и не расслаблялся. Сам же ван Баарен особо цепко рассматривал как раз его, Седова, одежды, хотя и других тоже оглядел, конечно. Разговор начал Пимен. Представив всех друг другу, он передал слово князю. Тот коротко подтвердил, иногда переходя на русские слова, все, что в своем письме было сказано. Бургомистр в ответной пространной речи вроде как поблагодарил князя, но, еще раз извинившись, первый вопрос попросил разрешения задать старцу:
–Верно ли, что вы и есть тот человек, что перенесен был волей Господа из будущего?
Ответную речь Седова он слушал очень внимательно, почти сразу уловив, что немецкий-то у того немецкий, но… иной. А Николай Федорович в очередной раз рассказывал, как все произошло там, в 2020 году от рождества христова. В это раз у него не было календарика и газеты (а вот жаль, газета, как ему показалось, с торговыми объявлениями – очень помогла бы), но всю мелочевку он прихватил, а начал показывать… с документов. Документы, деньги, все, что было в кошельке, а еще – распечатанный договор ОСАГО он забрал из машины. Это оказался правильный ход. Кое-где там была латиница, да и суть договора страховки ганзеец уловил быстро, а уж как он мял, крутил и рассматривал бумажные деньги… Света сегодня Пимен добавил, так что и про водяные знаки, и про металлическую нить Седов рассказывал, сразу показывая все на примерах. Повертел в руках ван Баарен и железные вещи из будущего, недолго, разве что на фонарике задержался. Но это была… разминка. После довольно бурного (хоть и короткого) обсуждения денежной системы и экономики будущего, Николай Федорович достал телефон… И вот тут-то ганзейца проняло. И бумаги, и документы, и даже деньги с карточками, хоть и выглядели… ну, точно чужеродно, но по крайней мере было ясно – что это и как сделано. Хоть и с объяснениями. А вот картинки и видео… К чести ван Баарена, креститься и спрашивать про колдовство он не стал но в лице изменился, и короткие пояснения старца слушал очень внимательно. Потом ему пришлось даже взять паузу, чтобы в голове это уложить. Они выпили вина, закусили…
А потом бургомистр, собравшись, задал вопрос о будущем Ливонского ордена и этих земель. Тут Николаю Федоровичу тоже было не сложно, все – не в первый раз, и он рассказал, что ожидает эти земли, правда, сместив акценты с последствий для Руси (о Смуте вообще не упомянув, лишь о взаимных военных потерях), и несколько сжав тот период (не менее 50 лет, так-то), в который должно было все это произойти, ловко перейдя на распространение протестантства и переход практически всех стран на побережье Балтики к этому виду христианства. Разумеется, и тут ван Баарен заинтересовался, про Лютера он слышал, как оказалось, а от старца узнал, во что все это выльется на будущие 500 лет. И особенно – Седов напирал на предстоящую войну между католиками и протестантами, точнее, даже войны, в которых, как во всех войнах за веру, больше всего пострадают мирные жители, крестьяне, ремесленники, будут разрушены и разграблены многие города, ремесла откатятся в развитии. В общем, мрачными красками нарисовал. Пепел не бился о его сердце, кто понимает, но примерные последствия для севера Европы он передал…
Тут ему самому понадобилось промочить горло, да и все не отказались глотнуть вина – все же умел старец передать будущие ужасы… У Пимена все было под рукой, конечно, но, как оказалось, бургомистр только примеривался к главному разговору до сих пор. Хоть и заметно осунувшийся от рассказов и откровений старца (вроде, и не библейскими карами тот грозился, а говорил простым языком, но, может, эта простота и сработала?), он все же попросил рассказать про… Ганзу. Тут Седов, сразу предупредив, что за давностью лет знает мало, сразу сказал, что лет 100 еще потянет Ганза, а потом… останется только в истории, потому ему за остальные четыре сотни лет и вспомнить нечего… Назвал и причины – вновь открытые земли дадут такой рост торговли (а для некоторых стран Европы – так и вовсе привоз золота и серебра, по сути, награбленного), что все основные старые маршруты мировой торговли довольно быстро изменятся, и самыми богатыми станут совсем другие страны… Вот тут взгляд ганзейца стал цепким, и он потребовал подробностей. Но князь, довольно мягко в разговор вклинившийся, его несколько охладил, предложив сперва обсудить Ливонию и конкретно Ревель.
Впрочем, Седов все же сказал, что все новые земли он знает, основные торговые маршруты тоже, и как раз и хотел об этом поведать Ганзе, потому как ее теперешние… разногласия с иными странами и торговыми объединениями все равно не позволят ей с этими новыми землями дело иметь (но показать ничего не показал пока, да и атлас они не взяли, на всякий случай). Есть у него и предложения, как можно попробовать ситуацию эту поправить, но тут они как раз хотели опираться на мнение кого-нибудь, в самой Ганзе состоящего, и, конечно, с ними по другим вопросам полное взаимопонимание имеющего… Ван Баарен несколько сдал назад, согласившись вернуться к Ревелю. Вот тут-то князь и рассказал о недавней последней битве, когда вся мощь Феллина (он приукрасил, конечно) не смогла их победить, и откатилась, много бойцов и рыцарей на поле оставив. И – он не стал скрывать – что есть у князя Московского, которому все это (из будущих времен) известно, желание свои старые земли вернуть, и вскоре следует ожидать новостей с рубежей… Сказал князь и о том, что число орденцев в городе и соседних усадьбах им известно, и против крепостей есть у них средство, но прочим горожанам и сельчанам вреда причинять не хотят они, и все их до того завоевания – так же проходили.
–Пожары те… ваших рук дело? – понял бургомистр, подобравшись как-то.
Князь подтвердил, что и те, и иные, в других местах, и слухи про суд над орденцами – все это дела их, упомянув вскользь, что рабства не приемлют они, и все прежние холопы орденские, что под их руку перешли, о том уже знают (да и в других местах, как видно, слух тот разошелся). Так что видят они и города, и села на этих землях в будущем – вольными, и в этом смысле у Ревеля нужды в особых переменах не видят, хотя кое-что и можно будет обсудить, но потом… Долго думал после этого бургомистр, соображал, пил вино неторопливо, глядя в стол. Его не торопили, понятное дело. Но – додумался до чего-то, поднял голову:
–Что же конкретно вы предлагаете в ближайшее время? И какова… моя роль, по вашему?
А вот тут пришло время Петра. Он, как и Пимен, до того молчал, а тут стал скупо, но совершенно понятно даже для Николая Федоровича (а судя по внешнему виду ганзейца, и для него тоже) рассказывать, что если договорятся они, то сделать думают вот что… И начал перечислять. А вот тут не справился бургомистр с лицом, побледнел, задышал часто… Выходило, что если не врут ему – все им известно, все у них готово… Но – дослушал.
–Подготовили мы перечень людей тех – сказал в конце Петр – что, по нашему мнению, не смогут с нами и… новыми порядками ужиться. Время есть еще, так что прошу посмотреть, может, мысли какие появятся…
По его знаку Пимен подал листок, на котором были выписаны имена тех, кого, по результатам их с Торгашом работы за это время, следовало из города убрать, или уж… совсем убрать, так как с русскими (или православными) они бы никак ужиться не смогли – или были слишком верны Ордену (нашлись и такие). Немного имен было, не больше десятка, и начинался тот список с имени второго бургомистра… Теперь внутренняя борьба, отражавшаяся на лице ван Баарена, стала видна всем. Но… он справился, переспросив еще раз:
–Я посмотрю, как понимаю, время еще есть?… (ему кивнули) но, все же, именно от меня вы хотите… чего?
Седов подумал было, что тот ведет речь о какой-то… расписке, договоре, обязательстве сотрудничать, как оно у них сейчас принято. Но, как оказалось, он ошибался. Переглянулись Петр с князем, и Петр очень мягко, непривычно даже для него, сказал:
–Господин бургомистр, мы привыкли во всем полагаться на свои силы. Потому от вас хотим только, чтоб подумали вы – верно ли мы оценили этих людей, не забыли ли кого, а, может, кто из них будет… более благоразумен, и сможет принять… ожидаемые изменения? В остальном же наши просьбы, пока, до времени, будут лишь в осторожности вашей в городе, потому как могут начаться некие… случайности. А семья ваша (они знали от Пимена, что тот женат, и детей двое) вполне спокойно пусть и живет, как живет сейчас, и даже лучше бы им город не покидать, потому как не за все окрестности мы ручаться можем, а от вас самого требовать… участия в делах этих ближайших, мы и не собирались…
А вот теперь выдохнул бургомистр, и не скрываясь, вытер вспотевшее лицо (платком из тонкого полотна, между прочим). А Николай Федорович хоть и с запозданием, но понял, что боялся тот, что кровью его повязать хотят… или – в заложники кого взять, раз про семью Петр упомянул… И, похоже, это услышать и боялся ганзеец… «Жестко тут у них с этим – подумал Седов – хотя, это я с князем как-то пообвыкся, а вообще-то – тут власть меняется не только в богатом торговом городе, но и в целом крае…».
Ну, и напоследок (вроде, все обговорили, а связь договорились через Пимена и держать) оживившийся было бургомистр заметно собрался и все же позволил себе задать еще один вопрос:
–Фюрст, верно ли я понял, что вы, будучи Великим князем Рязанским, покинули свои земли? И… имеете намерения на этих землях остаться?
Князь совершенно спокойно ответил, что, со слов того же старца, стало ему известно о полном объединении русских княжеств под рукой князей Московских. Дело и так к тому шло, кто понимает, потому они… решили с князем Московским это, к взаимному согласию придя. Есть там некие моменты, о которых ему потом нужно будет с бургомистром поговорить, для более точного понимания, но – пока не до них, да и не важны они особо сейчас. Ван Баарен все понял, и поблагодарив (снова пространно, похоже, придя в себя), ушел. Ну, а они в коротком разговоре за вином (неплохим, кстати, похоже, Пимен разбирался) решили завтра уехать засветло, от греха, забрав очередную порцию записок Пимена и еще раз подтвердив тому (и подошедшему снизу Торгашу), что пока у них некая пауза – ждем вестей от Нарвы. Смогли, кстати, и тут им кое-что подсказать ревельцы – ходили уже к Нарве местные лодьи, все там, по их словам, в порядке, а вот из Рижского залива не было еще никого. Они еще немного поговорили, прикинув, как быстрее до них дойдут вести – по воде или сушей, но договорились лишь, что кто раньше узнает – тот и гонца шлет, и разошлись уже спать (оставив, конечно, дозорных на улице до утра).
На следующее утро они уехали рано, и море Седов в этот раз увидел только издалека. Хотя, конечно, и морской воздух, и все специфические запахи прибрежного города он ощутить успел. На обратной дороге (а поехали они теперь вроде как к Нарве, для виду), когда уже отъехали от города и ушли на тропинки, что обратно в их холмы должны были привести, Седов все же спросил у Петра – что тот имел в виду, когда ганзеец так… насторожился? И получил почти ожидаемый ответ, что да, могли бы и предложить… самому кончить кого из пока еще своих, вполне… И лицо у Петра было таким, что Николай Федорович сразу вспомнил, чем тот до их прихода-то занимался, да и князь несколько затвердел лицом… Но – эту тему закрыли, и в основном на обратном пути, таком же неспешном (увы, все еще по грязи, куда бы она делась), они обсуждали разные варианты, которые могут сейчас развиться в зависимости от того, как там у русских войск дела в Нарве.
В Озерске все оказалось в порядке, Федора не было – он так и пропадал где-то в деревнях, Степан (тоже вернувшийся с юга) сообщил, что его конные дозорные вообще никого пока не встречали, а Гридя, таки отправивший своих до деревни, в которой стояли тогда орденцы (уже пешком, конечно, снег оставался в глубине леса да в оврагах), подтвердил, что ушли все, и раненых своих забрали (а с пяток человек там и схоронили), а самое главное – что, по слухам, ранен оказался сам кастелян в той битве, да сильно, так, что вроде как и в сознание не приходил, и увозили его еще на санях, по остаткам санного пути тогда, но с бережением и медленно… В общем, хорошие были новости, но теперь им всем тоже – надо было ждать вестей из-под Нарвы…
