Опять согласился Федор.
– Да, – говорит, – я давно думаю, что вот и твои единоверцы напрасно негодуют на Христа. Они сами не понимают, что Он одно добро желал сделать всем людям, и за то и убит от злобы непонимавших.
Абрам согласился.
– Слов нет, что твоя правда, – сказал Абрам. – Муж Галилейский, о Котором ты говоришь, честен, свят и премудр, а не понимают Его не только худые из Моисеевых учеников, которые мнят тем ненавидением службу приносить Богу, но не понимают многие и твои единоверцы, и это тем жалче, что сии даже Богом Его почитают, а Его доброго святого учения и по человечеству не исполняют. Жалей, друг мой Федор, об этом, ибо чрез это вы другим не можете открыть Иисуса во всей силе Его побеждающего завета и иных о себе смущаете и заставляете сомневаться в вере вашей.
Федор вздохнул и сказал:
– Абрам, ты меня борешь!
А Абрам отвечал:
– И ты меня борешь! Не спорить надо о Боге, а стараться жить в мире.
Абрам приложил большие персты своих рук к глазам и голосно, по-жидовски, пропел:
– Умейн! – то есть аминь, или, по-нашему, истинно.
Федор обнял его из всей силы и, прижав к сердцу, прошептал:
– Он теперь среди нас.
Абрам говорит:
– Ну так что ж? Побудь с нами, Муж Галилейский!
Федор растрогался и заплакал.
– Побудь! – молит. – Останься! Мы сотворим Тебе сеню.
А Абрам опять ударил:
– Умейн!
И так точно разговоры о вере никогда не смущали согласия Абрама и Федора. Они опять ходили в свой разгороженный огород и, подмостившись на скамейках, беседовали через стену, но только ненадолго этого стало.
Вере, надежде и любви скоро пришло испытание.
Федор и Абрам стали мирны, да вокруг их все уже иным духом взялось и все, что случится, оборачивалось им в смущение.
Глава десятая
У Федора начались разные беды – и все одна за другою. Одна беда точно вела за собою другую. Федор сначала сделался нездоров и долго лежал, а потом стали у него болеть дети и ни один не выздоровел, а все друг за другом умерли, а потом умерла и его молодая жена, которую он любил и имел от нее большую помощь в хозяйстве.
Федор в этих горестях ослабел душою и стал неаккуратно смотреть за делами, а его наемные люди хоть они были и крещеные, а не пожалели его и этим его несчастием воспользовались и много расхитили. После же всего один его должник, которому Федор верил, как брату, сильно обманул и присягнул, что долг ему отдал. Федорово хозяйство ото всего этого сильно пошатнулось, и он закручинился. А люди стали о нем толковать и со всех сторон ему говорили:
– Раздумайся: за что так тебя Бог наказывает? Верно, это на тебя посылается за то, что ты живешь в дружбе с жидом – врагом веры христианской.
Федор таким внушениям не верил и слов этих не любил слушать, а отвечал:
– Вы мне не утешение делаете, а одну досаду. Вы сами не знаете, что говорите: нам Христос никого не позволил ненавидеть, а всех приказал любить.
– Только, – говорят, – не жидов.
А Федор отвечает:
– Этого в Евангелии не сказано.
– Жид – враг нашей вере.
– Он враждует, если не понимает, чему учит наша вера, а глядя на нас о ней судит. Это мы виноваты, потому что мы еще злы и не исправляемся и не живем по Христову наставлению. Сосед Абрам никогда мне моей веры не порочил и даже об учении Христовом рассуждает с почтением; а если бы он и враг был, то и тогда я, как христианин, обязан был бы о нем как о враге милосердовать, чтобы волю Христову исполнить. Или забыли, что Христос на кресте за Своих врагов молился?
Ему отвечают:
– Нам с Христом себя не ровнять – Он Бог, а мы люди. Ты богохульствуешь.
– Нет, я не богохульствую, – отвечал Федор, – а я только говорю, что Христу надо следовать, и когда другие люди нашу доброту увидят, они скорее нашу веру любить станут. В этой доброте мы Христа своего всему миру явить можем на уважение.
Люди на это только больше рассердились, а среди их был один Никодим-мироварник, который продавал миро, – он стал всем сказывать, что Федора грешно и слушать, потому что Федор теперь уже проклят, яко друг жидовинов, и Никодиму будто во сне явлено, что Федору дальше не будет ни в чем удачи, а нападут на него еще бо?льшие беды, и тому, кто с Федором водиться станет, тоже ни в чем удачи не будет.
Федор и этому не внимал и не боялся быть от всех покинутым, а рассуждал так, что он ху?да не делает, храня детскую дружбу с Абрамом, человеком честным, который свою веру держит, а чужой не порочит и даже хорошее в ней хорошим называет.
Глава одиннадцатая
Абрам пришел к Федору и сказал без всякого гнева:
– Друг Федор, я узнал, что твои люди на тебя в большом неудовольствии за твое ко мне расположение. Как бы для тебя от этого худо не вышло.
А Федор отвечает:
– Друг Абрам, я люблю тебя и не могу делать иначе. В отрочьем веке нас с тобою было разбили, но теперь в возрасте мы этого над собой не допустим. Только душа моя ослабевает от больших несчастий. Неужели и вправду Бог меня кинул?
– Счастие и несчастие сменяются в жизни, – отвечал Абрам. – Бог, Который создал и христианина, и еврея, и темного язычника, никому не открыл тайны судьбы их. Люди дерзки, когда они хотят проницать тайну Бога и толкуют по-своему, за что человеку от Бога посылается счастие и несчастие. Это как по нашей, так и по вашей вере совсем не человеческое дело разбирать и раскладывать. Наше человеческое дело – помогать чем можем друг другу; к приязни нашей теперь подвален большой камень, а потому и тебе будет трудно, да и мне страшно, если тебя постигнет еще какое-нибудь бедствие. А потому прошу тебя, не стесняйся дружбой ко мне и покажи, что ты мною пренебрегаешь, а я в душе моей за это на тебя не обижусь.
В Федоре от этих слов даже сердце заныло.
– Нет, – говорит, – Абрам, ты мне друг от младых ногтей и никогда меня ничем не обидел, и я тебя не могу обидеть таким обхождением.
– Ну смотри, как знаешь, – отвечал Абрам и, поцеловав Федора, добавил сквозь слезы: – Бог один знает, к чему эти испытания, но будем друг другу верны и Бог не постыдит нашей верности.
Так друзья днем между собою говорили, а ночью собрались над их городом тучи, ударил с неба гром и спалил в одно мгновение весь дом Федора и все его амбары и кладовые, где у него лежали товары, которые он только что хотел посылать за море.
Глава двенадцатая
После этой беды отшатнулись от Федора все, как от чумного, и стали верить, что с ним и знаться не следует, потому что на нем весь гнев Божий.
Федор стоит на своем пожарище, унылый, и думает: «Мне ни от кого не будет помощи».
