Похождения Дениса в нарисованном мире

8.

Пробуждение было сродни взорвавшейся в голове петарде. Хотелось плакать, но Денис мужественно вонзил в ладони ногти и не пискнул. Сейчас серые рассветные сумерки, но чуточку попозже, когда солнце окончательно завладеет белым светом, мама встанет, чтобы сделать ему какао… наверное, она больше не злится за те расстройства, что непоседа-сын, как нерадивый почтальон, доставил накануне. Он смотрел в качающийся потолок и предвкушал вкус напитка с молоком на языке. Думал, что хорошо бы, чтобы всё произошедшее вдруг оказалось сном…

– Нет! – Денис попытался резко сесть, однако вместо этого беспомощно забарахтался в гамаке, размахивая руками и крича в потолок: – Ты мой единственный брат, и я не хочу тебя потерять!

Что-то отпрянуло прочь, закрутилось, подняло с земли и закружило засохшие листья, лежавшие по углам помещения. Они выглядели как клочки рваной бумаги.

– Тише, тише, мальчик, – прогудели прямо над ухом. – Я же не туча, чтобы разгонять меня так махая руками, ну!

Только тут Денис окончательно проснулся. Он спустил ноги к полу и принялся бешено вертеть головой. Перед ним стоял, сложив на впалом животе ладони, печальный старик. Увидев, что через него просвечивают стены и краешек окна, мальчик лихорадочно стал вспоминать все истории о призраках, которые он когда-либо слышал.

– Вы хозяин этой хижины? – спросил он.

Голос у призрака был под стать внешности: такой скорбный и недовольный, что зачесались глаза.

– Он заходил ночью, но увидел, что вы спите, и решил не мешать.

Если бы Денис встретил такого человека где-нибудь в Выборге, он бы принял его за иностранного бродягу, каким-то образом пересёкшего финскую границу и толком не осознавшего, что он уже в другой стране. Старик был низеньким, всего на полголовы выше самого Дениса, глубокие морщины превращали его лицо в сильно мятую бумагу. Только присмотревшись, можно было различить измятый и искорёженный нос, уши, которые будто бы пожевала лошадь. Губ вовсе невозможно разобрать среди многочисленных изломов и чёрточек. Когда призрак открывал рот, казалось, будто открывался потайной ящичек. Глаза были несуразными дырками: один – треугольным, другой – ромбовидным. На голове высокий колпак, похожий на шляпу волшебника из "Гарри Поттера", но смотревшийся куда более жалко. Платье с широкими плечами траурной вуалью спускалось почти до пят (позже Денис узнал, что это одеяние испанских конкистадоров, которые были кумирами этого удивительного существа – как при жизни, так и после смерти). Мальчик наклонился, чтобы убедиться, что незнакомец не касается ногами пола. Он парил в воздухе, как марионетка.

Чуть-чуть понервничав, Денис решил оставить хозяина на потом. Сначала следовало разобраться с этим слегка подзадержавшимся на земле господином. Как нельзя кстати под лавкой заворочалась шкура, в которую накануне вечером завернулся Максим – больше от назойливо жужжащих насекомых, чем от холода. В очках, которые малыш аккуратно положил рядом, блестели солнечные зайчики.

– Как же тебя зовут? – спросил призрак таким тоном, будто идти на контакт его вынуждала только жестокая кара какой-нибудь призрачной щекоткой. Скажем, если этому призраку засунуть руку в живот и пошевелить пальцами – разве ему не будет щекотно?

– Денис… – робко ответил Денис.

Лицо старика сделалось ещё более скорбным, будто бы его голову, бумажный комок, сдавила чья-то рука.

– Ещё одно невозможно странное имя.

– Это не ты завывал и плакал у нас на чердаке? – Денис подумал и уточнил. – В Выборге, улица Заливная, дом пять.

– Думаю, маленький карась, – прогудело привидение, – тебе стоит знать, что я не вожусь на чердаке. Моею вотчиной был маяк, и, дьявол тебя забери, надеюсь, ты согласишься, это куда благороднее, чем какой-то чердак. И сырость я точно нигде не разводил. Она заводилась сама. О мой маяк бились волны иногда высотой в десятки футов – там было мокро, как у русалки между грудей, даже в спокойные дни, и я сушил свои портки на солнышке днём только для того, чтобы ночью они опять пропитались насквозь морской водой и солью. Но с тех пор как я умер, больше нет нужды сидеть там, наверху. Я, наконец, получил возможность посмотреть мир, и уж точно не буду "завывать", как ты изволил выразиться, на каких-то там чердаках. Сырость! Ха!

Максим тем временем откинул импровизированное одеяло и сел. Удостоверившись, что брат и приведение нашли хотя бы подобие общего языка, он сказал:

– Доминико немного отстал от моды. Не удивляйся его одежде.

– Я удивляюсь тому, что я вижу сквозь него тебя, – сказал Денис шёпотом, чтобы не дай Бог не оскорбить своенравного призрака.

Максим пожал плечами, водружая на нос очки. Спал он не раздеваясь, в рубахе и странных шортах, разве что снял ремень. Теперь Денису казалось, что эта одежда создана больше для сна, чем для бодрствования.

– Он же мёртвый, как выброшенная на берег рыбина. Это мой первый друг здесь. Он ждал меня и помог стать тем, кем я есть. Воплотиться из ничего, это во-первых, понять законы этого мира –

во-вторых. Так же, как я помогаю тебе.

Денис сглотнул.

– Но я не хочу ничего понимать. Я хочу вернуться домой.

– Не сказать, что я сразу проникся к Доминико доверием. Почти два года я бродил по ДРУГОЙ СТОРОНЕ, потерянный ребёнок, не понимающий, что с ним случилось. Я убегал и прятался от надоедливого призрака, не слушал его увещеваний и не понимал объяснений, которые, как я сейчас считаю, были достаточно здравыми. Да посмотри на него. Разве ты бы не стал шарахаться от этой злодейской рожи?

Призрак скорбно покачал головой, словно говоря: "Ну что здесь поделаешь?" Максим вдруг снял очки и посмотрел на брата открытым, простым взглядом. Глаза его отнюдь не сощурились, как обычно бывает у близоруких людей. Наоборот, зрачки увеличились, словно два снежных кома.

– В некотором роде я навсегда останусь маленьким мальчиком, который просто усвоил кое-какие правила.

– И научился говорить как взрослый, – сказал Денис.

Максим ничего на это не сказал. Он обратился к Доминико.

– Значит, здесь был хозяин? Так кто же он?

– Сиу. Дикарь. Судя по покрашенным в синий мизинцам на руках и ногах, из племени Разгоняющих Самих Себя. Хотя, я могу ошибаться. Одного пальца у него не было. Возможно, просто лакота-отшельник.

– Он видел тебя?

– Было очень темно, – словно извиняясь, пробормотал Доминико. – Ты же знаешь, меня невозможно увидеть в темноте, даже зная, что я здесь.

– Что он здесь делал?

– Зашёл – неслышно, как могут только сиу и старые доходяги вроде меня. Увидел, что в гамаке его мирно посапывает этот… эта маленькая рыбья кость в заднице, потом заметил тебя. Хотел украсть очки – и тогда бы, без сомнения, я поднял бы такой визг, что он растерял бы все оставшиеся пальцы – но одумался. Развернулся и свалил.

Доминико фыркнул. Вышло это у него очень смешно: щёки надулись, будто сложенную из бумаги бомбочку наполнили водой.

– Как по-моему, туда ему и дорога. Не доверяю я этим степным дикарям. Впрочем, лесным я не доверяю ещё больше. Как и подгорным. Большой вопрос, кстати, был ли этот сиу подгорным, или всё-таки степным.

Он показал на полог.

– Он оставил на пороге крольчатину и какие-то травы. Может, он тебя даже узнал, рыбья кость. Может, плавал на корабле, на котором ты был капитаном, в качестве раба.

– У нас не было рабов, я ведь тебе уже говорил.

Максим нацепил очки и принялся исследовать кролика.

– Стоп! – заорал Денис, вскакивая на ноги. – Брэйк! Перекур! Я хочу знать всё, Макс. Кто такие эти Сиу? Он что, стоял прямо здесь, надо мной, пока я спал? Ты говорил мне, что был моряком, но не говорил, что был капитаном!

– А кем ещё я мог быть? – спокойно спросил Максим.

Этот вопрос поставил Дениса в такой ступор, что всё его возмущение испарилось, прошелестев залётным ветерком в волосах.

– А меня? – спросил он шёпотом. – Меня возьмут капитаном?

– По морю мы не пойдём. Ну зачем тебе корабль, если мы и по суше дойдём до таких чудес, которые ты, живя в своём простом мире со всеми этими механизмами и законами физики, не мог себе даже вообразить? – сказал Максим. – А теперь нам нужно решить, как мы употребим этого кролика. Ведь нам оставили его не для того, чтобы мы на него любовались.

Словно по команде, Денис ощутил голод.

Они довольно споро разделали кролика. Максим ловко орудовал ножом, Денис держал животное за задние лапки, отворачивая лицо и стараясь не смотреть. Он видел, как разделывали на рынке мясо, а здесь даже крови настоящей не было, хотя вспоротое брюхо пламенело как жерло вулкана. Но всё же… это почему-то иное. Нож, воткнутый в скамью, братец трогать не стал, зато выудил из складок собственной одежды кинжал, такой короткий, что он походил на кошачий зуб. Присмотревшись, Денис понял, что это и в самом деле чей-то резец, сверкающий острой и слегка зазубренной кромкой.

Закончив, они выбрались наружу. Доминико сказал, что в хижине, со всей этой сухой соломой, лучше не разжигать огня: "Того и гляди, взлетишь на воздух". Максим с ним согласился: "Обгорелое пятно в центре, может, вовсе не использовалось сиу для приготовления пищи, а имело сакральный смысл". Что такое "сакральный смысл" Денис не знал, однако решил не задавать вопрос, опасаясь насмешек призрака. Он решил атаковать сам, первым, спросив:

– Разве ты не должен бояться солнечного света?

– Мальчик, посмотри на меня, – Доминико вдруг засмеялся кашляющим, гиеньим смехом. Под лучами молодого солнца он внезапно утратил прозрачность и стал просто стариком с заплетёнными в косу седыми волосами, парящим над землёй так, что кончики травы должны щекотать большие его пальцы. Денис вдруг осознал, что потерпел поражение: задавая Доминико едкий вопрос, на мгновение забыл, где находится, впустил в себя нарисованный мир так, как впускал настоящий. Связь с домом, о котором он беспрестанно думал сразу после пробуждения, прервалась на секунду, но этого оказалось достаточно, чтобы стать частью ДРУГОЙ СТОРОНЫ.

Максим не принимал участия в их войне. Он набрал сухих веточек, сложил горкой между двух замшелых валунов, а потом, достав из замечательного своего вещмешка спички, слишком корявые и слишком большие, чтобы быть выпущенными на Тульской спичечной фабрике, зажёг костёр.

Денис тем временем осматривался. Хижина снаружи выглядела как огромный стог сена или гриб, погребённый под десятилетним слоем опилок и вымахавший за эти же десять лет на высоту двух человеческих ростов. Она выглядела как что-то очень старое и родное этому пейзажу, холмистому, привольному, шуршащему сухими травами и стрекочущему разнообразными насекомыми. Это было… как далеко-далеко за городом, вроде парка Монрепо, только ещё дальше.

Но было ещё и что-то, что не давало Денису покоя. Будто прозрачная, только ещё начинающаяся зубная боль. Казалось, за каждым холмом прячется по десятку этих их таинственных сиу, а каждый куст, находящийся на более или менее безопасном отдалении – их головной убор. Более того, стоило Денису потерять один из таких кустов из поля зрения, на прежнем месте он его уже не находил.

Запах жареного мяса раздувал в животе голодные пузыри, и в конце концов Денис смог отвлечь себя от чудес пейзажа на еду. Максим выкопал из земли какие-то корнеплоды, отдалённо напоминающие мелкий картофель, и запёк их на углях, как делала мама, когда они выезжали на природу. Готовую еду он обильно посыпал сухой землёй.

– Что ты делаешь?

– Попробуй, – сказал Максим с набитым ртом. – Это ужас какая вкуснятина. Как соль и перец вместе взятые. Когда я ходил под парусами, мы поливали еду морской водой, но всё равно, получалось совсем не то.

Денис покачал головой. Нарисованная еда – есть нарисованная еда: выглядит, как раскрашенная картонка, и жуётся, должно быть, так же. Но вдруг сквозь вой ветра над холмами он услышал голоса. Можно было подумать, что это что-нибудь из местной, несомненно, богатой фауны, скажем, певчие койоты, восславляющие уходящую ночь, но… голоса эти пели про мясо, нарисованный жир с которого стекал у мальчика по рукам. Совершенно точно, именно про этот кусок, про каждую его жилку, и даже про жировую прослойку. "Съешь, это вкусно!" – таков был общий посыл песни. Впрочем, у Дениса, как у каждого ребёнка, был иммунитет к подобным вещам. Каждый взрослый норовит убедить тебя, что манная каша – это вкусно. Каждый.

Рот наполнился слюной, но прежде чем откусить, Денис проверил: Максим был занят своей порцией, а Доминико не проявлял к их трапезе никакого внимания. Не похоже было, что угрюмый призрак способен петь таким мелодичным голосом, да ещё про крольчатину…

Мясо оказалось жестковатым и не больно-то вкусным, тем не менее, голод оно утоляло на ура. Расправившись со своей порцией, Денис решил, что снова готов задавать вопросы.

– Почему ты в очках? – спросил он у Максима.

– Я плохо вижу. Разве для тебя это не очевидно?

– Но ты же можешь сказать несколько слов и потом видеть лучше любой вороны!

В доказательство Денис продемонстрировал татуировку в виде якоря, которая нравилась ему всё больше. Максим тряхнул головой.

– Я слишком долго здесь нахожусь, чтобы что-то менять. Я не хочу себя потерять. Даже веснушки – Доминико говорит, что это поцелуи дьявола – мне как братья. Потому что перекочевали из прошлой жизни.

– Хм… – Денис не мог сказать, что всё понял. – Но это, наверное, не твоя настоящая физиономия. Так же, как со мной…

Максим, не глядя на него, покачал головой. От изучал зажатую между пальцев заячью косточку.

– Моя. Своё лицо я помню как себя самого, и оно не изменилось с того момента, как мне исполнилось пять.

– Кто бы знал, откуда у него взялись эти наглазные подзорные трубы, – вставил призрак, – но многие верят, что они придают взгляду твоего братца гипнотическое воздействие. Только демоны морской капусты знают, почему они ещё не разбились за все эти годы.

Максим молчал. Денис тоже молчал, грызя травинку. В установившейся тишине замечание Доминико казалось ужасно несуразным, впрочем, он по этому поводу не горевал. Покачивая из стороны в сторону кончиком своей шляпы (казалось, его голова имеет сходную со шляпой форму), он пытался усадить себе на палец стрекозу, которая запросто пролетала сквозь его ладонь.

Собрались они споро и молча: не успел Денис моргнуть глазом, как обнаружил себя бредущим по колено в шелестящей траве прочь от хижины, туда, где между двумя холмами был виден ночью огонёк маяка. Доминико, осмелев, сказал, что сиу нужно как следует отблагодарить за предоставленный ночлег ("я был бы им благодарен, если б не увидел это краснокожее племя ни на том, ни на этом свете"), оставив им "этого паренька", то есть Дениса, но в итоге сошлись на костях кролика и нарядной нитке, которую Максим вытянул из своего пояса.

Денис, выразил сомнение в пользе такого дара, но братик ответил, что таинственные дикари с ума сходят от всяких разных костей и красивых ниточек, на которые эти кости можно нанизать. Что, в свою очередь, не прибавило Денису оптимизма.

"Каждый нормальный парень должен побывать в плену – вещал призрак, – и сбежать оттуда. Без этого мальчик мужчиной не станет".

– Что насчёт тебя? – спросил на это Максим. – За всю свою жизнь ты ни разу не слезал с маяка.

Доминико возмутился.

– По-твоему, родился я тоже там, из рыбьей головы и панциря улитки? Конечно, я был снаружи. Если хочешь знать, я повидал за свою жизнь больше чем вы вместе, сопляки. Ну, за первые пятнадцать лет, до тех пор, пока не стал смотрителем на маяке. А за восемь лет после своей смерти и того больше.

– Очень впечатляет, – пробурчал Максим. – Особенно если вспомнить, что эти восемь лет мы путешествовали вместе.

– Откуда всё это взялось? – негромко спросил Денис. – Весь этот мир… откуда он взялся? Это ведь где-то на планете Земля? Я имею ввиду, ведь мы же не летали в космос на космическом корабле, такой здоровенной штуковине, которая ещё совершает межгалактический прыжок…

– Что это за штуковина? – вдруг заинтересовался Максим. – Космический корабль?

– Ты не знаешь, что такое космический корабль? Может, ты ещё и о компьютерах не слышал?

– Нет, – послушно сказал Максим. – Но компьютер – какое-то скучное слово. А вот корабль… считай, что это профессиональный интерес. Так где такие ходят?

– В космосе! – Денис вскинул руки в самом торжественном жесте, на который был способен. – Он летает между звёздами – от звезды к звезде…

– А что такое кос-мос?

Максим остановился, задрал треуголку на затылок, чтобы почесать лоб. Денис подобрал упавшую челюсть – Максим выглядел как обыкновенный малыш, шагающий следом за старшим братом с утренника в детском саду, и переход этот оказался слишком внезапным, – а потом приобнял брата за плечи.

– Видишь ли, Макс, – начал он так, будто малыш состоял из тончайшего льда, который мог треснуть не то, что от прикосновения, а от не слишком осторожного или слишком громкого слова. – Ты, наверное, даже не знаешь, что наша планета круглая и что она вращается вокруг солнца.