Женька сбил Пеку с ног, тот вскочил и побежал прочь. Сыч поднялся и побежал следом.
Хохол сидел на земле, вытирая разбитый нос.
Женька толкнул его ногой:
– А ну, уматывай отсюда!
Хохол с трудом встал и побрёл. Женька поднял Сычёву фуражку, кинул ему вслед:
– Передай начальнику, шестёрка!
Хохол поднял фуражку, побрёл дальше.
– А ты чего стоишь? – Женька подошёл к Сашке. – А ну вали отсюда!
– Да чего ты, Жень?
– Вали, кому сказал!
Сашка сплюнул, зашагал прочь. Опавшая листва зашуршала под его ногами.
– Ну вот, огребли ребята. – Женька потрогал оплывающую бровь. – Да… синячок обеспечен. Издержки производства, бля…
– Дерёшься ты, я скажу! – Сергей хлопнул его по плечу. – Отработал, а?!
– А ты тоже хорош. На лежачего полез, нет чтоб мне помочь.
– Так я ж добить его, суку, хотел, чтоб не встал, гадина!
– А мне вон досталось тем временем…
– Ничего, Жень, щас пузырь раздавим, вылечим. Дай пятак приложу! Пятак надо. У тебя есть?
Зашарили по карманам.
Женька вдруг замер, открыл рот:
– Ёб твою мать!
Он осторожно вытащил из кармана куртки растопыренную пятерню. Пальцы были выпачканы в норме. Женька обиженно чмокнул:
– Во бля… я ж выложить не успел… а этот хуй меня ногой. Пакет разорвался. И она жидкая была, хоть пей…
Он держал руку перед собой.
– А может, не вся вытекла? – робко спросил Сергей.
– Да какой там… – Изгибаясь, Женька пальцами другой руки достал разорванный пакет. – Вообще-то не вся ещё…
– Ну и порядок. Чего такого? А куртку Людка твоя постирает.
– Будем надеяться. – Женька посмотрел на пакет и тряхнул головой. – Ну ладно, делать нечего.
Он подставил рот под дыру, сжал пакет ладонями. Жидкая норма потекла в рот.
– Жек! Мож, я сбегаю пока? А то закроют.
– Давай.
– Чего брать-то? Пузырь или краснуху?
– Пузырь.
Сергей повернулся и бодро зашагал к магазину.
Женька высосал из пакета норму и, скомкав, приложил его к пылающей брови. Моргать было больно, висок онемел, бок слабо ныл.
– А у них всегда так. – Эра выпустила в эмалированную миску седьмое яйцо. – Получают много, а жить нормально не умеют. В конце месяца занимать плетутся.
– Точно. – Аня колола орехи, выбирая из скорлупы в стакан.
– Машка приходит – вся разодетая, в янтаре, в кримплене. «Эра, дай взаймы». И знает ведь, к кому идти.
– Это конечно.
– К Соловьёвым сунулась однажды – отказали. А я вот просто, Ань, и не могу отказывать. Не умею.
Эра кинула яичную скорлупу в ведро и металлическим веничком стала взбивать яйца с песком.
– Ты у нас Христосик.
– Сама себя ругала не раз, дура, чего я, действительно? А вот не могу. А Машка сотню – цап! И до свидания. На следующий день загул у них. Гости. В получку отдаст, в конце месяца – опять.
– А он не заходит?
– Нет, что ты. Это же элита, разве снизойдет до технократии какой-то? У них и гости все такие – индюки. В замше да в коже.
– А он член союза?
– Давно. Трехтомник выходит, Машка говорит.
– Не читала ничего?
– Читала, Ань. Муть мутью. Производственный роман. Он любит её, она в завкоме, он бригадир. Бригада – завалящая, из последних. Не справляется. Бригада сыпется, текучка кадров. Она его критикует. А он ревнует её к главному инженеру. Кончается всё, правда, хорошо. План перевыполняют, и они женятся. Старый литейщик тост говорит. Молодые хлопают. Всё.
– Кошмар…
– Да, еле до конца осилила. Вообще-то у него сборничек рассказов есть. Там лирика такая деревенская. Вроде и ничего, но с другой стороны – сколько можно? Надоело.
