Тяжущиеся сходились в личном поединке, а окончательную точку в споре ставили крепость и острота клинка, помноженные на силу и ловкость воина. Исходя из приложенных двух обычаев ранних славян, можно говорить о наличии, в обществе славян, культа силы и мужества – права сильного.
В личном вооружении и средствах защиты, древнеславянские воины ничем особо не уступали воинам других народов того времени, кроме как, конечно, имперским ратоборцам Константинополя, чье вооружение и снаряжение, по очевидным причинам, на порядок превосходили образцы и комплекты варварских племен и народов.
Отличительной чертой славянского воина, была его облегченного вида нательная защита – кольчужная рубаха, которая выгодно отличалась от ламеллярных и ламинарных доспехов предоставлением первой большей степени свободы действий в бою ее носителю, при сохранении необходимого уровня защиты воина. При этом нельзя не отметить удобство и быстроту облачения в кольчужную рубаху, а также относительно низкую цену её производства по отношению с образцами других видов доспехов, которые являлись более трудоемкими в производстве и сложны в эксплуатации. В общем кольчуга, как индивидуальное средство защиты, была наиболее распространена среди варварских народов со времен переселения народов вплоть до XIV-XVI вв., когда в военную моду возвратились, более дорогие, пластинчатые доспехи.
А вот в организации военной силы, ранние славяне явно уступали другим, или, если говорить по-другому, отличались, от уже успевших себя проявить народов и состоявшихся государств. Находясь на более низкой стадии развития военной силы, славянская сила представляла собой некие боевые ватаги – вооруженные группы (отряды), не имеющие четко выработанного правил боевого построения на поле боя. Вернее сказать, регламентация боевого построения была, и выражалась она в формировании подобия стены из славянских воинов, которая мало напоминала собой совокупность четко выраженных шеренг и колонн уже известных на то время конфигураций баталий.
Но судя по результатам боевой работы таких вот ватаг, этот недостаток с лихвой компенсировался высоким уровнем пассионарности – боевым духом, как рядовых славянских воинов, так и их архонтов, наряду с отсутствием зашоренности военной мысли, что было обусловлено отсутствием ограничительных регламентов, которые были присущи регулярной военной силе, в вопросе выбора тактики действий.
На то время, у славян не отмечалось наличия полноценной кавалерии, с её разделением на легких и тяжелых всадников. Из-за своей дороговизны, конница, в классическом её виде, характерна лишь для развитых государственных образований или же родоплеменного союза, сумевшего заполучить богатые военные трофеи, которые позволили бы сформироваться военной знати рода, из которой и выкристаллизовывалась хорошо вооружённая дружина всадников. Наиболее быстро этот процесс шел в границах номадистической среды обитания, где культура всего что было связанно с лошадью, особенно в военном деле, была на более высоком уровне чем у оседлых народов.
У ранних же славян кавалерия в чистом виде еще не была развита, поэтому лошади у славян использовались в большей степени для перевозки грузов и как индивидуальное средство передвижения, а сражаться славянские воины того времени предпочитали в пешем строю.
Но, несовершенство кавалерии у ранних славян привело к выработки у них хитрой тактики с соответствующими методами и способами ведения вооруженной борьбы. Эта самая тактика позволяла славянским ватагам побеждать регулярные византийские силы, у которых, на то время, кавалерия была совершенна, т.е. имела оформленное разделение на легкую и тяжелую её части, и уже имела успешный и богатый опыт выполнения боевых задач, как в совместной тактической схеме применения, так и по отдельности.
Казалось бы, парадоксальная вещь, малое и несовершенное побеждает большее и совершенное. Но если поразмыслить, то нет ничего парадоксального. Меньший ресурс, в своей пассионарной фазе развития, всегда активнее ищет самый оптимальный путь достижения своей цели, находит его, а затем, нисколько не межуясь, пользует его на практике. Так, к середине VI в., славянские воины сумели выработать стратегию и тактику применения своих сил, которые не предусматривали прямое противостояние с большой регулярной военной силой противника, а предполагали оперирование методами и способами из области того, что сейчас называется малой формой вооруженной борьбы, прикладывая малую силу на слабые точки противника.
И мобильная пехота, как нельзя лучше вписывалась в стратегию действий малыми партиями на уязвимых, для противника, направлениях и точках приложения силы. Именно универсализм мобильности и стойкости летучей пехоты, стал тем самым ключиком, который мог закрывать и открывать пространство, как перед противником, так и перед собой, в любом месте операционного района.
Мобильная пехота пользовалась всеми преимуществами кавалерии в маневре, и в то же время, в спешенном порядке, имела достаточную устойчивость к действиям кавалерии и пехоты противника, сохраняя за собой возможность быстро свернуться и выйти из-под удара. Быстрота, внезапность, устойчивость и гибкость – вот главные победные качества летучей пехоты.
Наличие у древнеславянского войска мобильной пехоты, обуславливало ту успешность исполнения соответствующих тактики и приёмов на поле боя, что были связанны с быстротой манёвра и резким изменением рисунка боя – быстрого и своевременного перехода от обороны к наступлению и наоборот (выхода из-под удара).
К тому времени, история уже знала отдельные и яркие примеры, когда всадники, прибыв на поле боя спешивались и принимали бой в пешем порядке. Но это были единичные – экстраординарные и вынужденные случаи, не имеющие никакого отношения к намеренному системному действу.
Наиболее яркие и известные примеры преднамеренного спешивания кавалерии, для начала противостояния врагу в пешем порядке произошли, сначала, во второй половине I в. до н.э., во время эпопеи восстания Спартака, а затем в бытность так называемых Юстиниановых войн в середине VI в. нашей эры.
Более подробно об этих событиях, ввиду большой значимости этих военных эпопей, для раскрытия нашей темы, будет рассказано в последующих главах, ну а пока вкратце о случаях спешивания кавалерии в бою.
Итак, в январе 71 года до н.э., во время определяющих сражений между силами спартаковцев и римскими легионами, произошло два примечательных случая, в которых всадники сторон конфликта, во время начавшихся сражений, были вынуждены спешиться и перейти к рукопашному бою.
Сначала, 1 января 71 года до н.э., римский полководец Кв. Аррий, в сражении между армиями Спартака и римского проконсула Марка Красса, был вынужден лично спешиться, вместе со своими трибунами, и взяв в руки щиты занять место в строю своей пехоты, в боевые порядки которой уперлись превосходящие силы самого Спартака. Этим героическим, для военачальника, поступком, Аррий показал своим воинам, что намерен сражаться с ним плечом к плечу до последнего, не отделяя своей жизни от жизней рядовых легионеров.
Данный поступок ещё не являлся осмысленным преображением массы всадников в силу пешего порядка, потому и не мог стать прецендентом для того, чтобы подать правильный посыл для начала зарождения особого рода войск – летучей пехоты. Но, данный поступок римского полководца, стал эталонным проявлением воинской доблести командира, явившись незабываемым примером для следующих поколений командиров любых уровней в армейской иерархии.
Уже через пять дней после памятного поступка Аррия, в финальном сражении восстания, раненный в бедро Спартак, под напором кавалерии Помпея, был вынужден спешиться и принять свой последний бой на ногах. Получив ранение, Спартак демонстративно убил своего боевого коня, чтобы не иметь возможности выйти из боя, чем показал окружающим его солдатам, что команды на отступление не будет. В ответ на переход спартаковцев в плоскость рукопашного боя, прибывшие к месту сражения римские всадники, по команде А.Габиния, тоже спешились и приступили к давлению на отряд Спартака в пешем порядке.
В общем итоге, прибывшая на поле боя подкрепление для римлян, в виде конницы Габиния, внесло свои весомые коррективы в рисунок, протекавшего, далеко не в пользу римлян, сражения. Помпейские кавалеристы, своим своевременным приходом на критический участок сражения, не только спасли своего проконсула Красса, но и поставили армию восставших в крайне невыгодное положение, после чего у Спартака оставалось единственное правильное решение для того, чтобы спасти свои силы, но он им не воспользовался. Вместо того, чтобы вовремя отступить, вождь восставших решил продолжить рубку, за что, собственно говоря, он и поплатился. А так как восстание формировалось вокруг личности одно единственного человека – военного лидера, то и конец ему (восстанию) пришел с гибелью того самого незаменимого лидера – Спартака.
В свою очередь, командир кавалерийского корпуса римлян Габиний, отвечая на вызов Спартака, принял для себя нестандартное, но как оказалось правильное, решение приказав своим всадникам спешиться. Своими свежими силами летучие пехотинцы в рукопашной схватке сломили сопротивление группы Спартака, чем нанес всему восстанию смертельный удар.
Таким образом, корпус римской кавалерии в нестандартной для себя манере помог разрешить спор на поле брани в сторону своих сил, благодаря своевременному маневру и перестроению в новый боевой порядок, сделав тактический ход поставивший мат Спартаку в сражении.
Далее, почти через шесть столетий, в период Юстиниановых войн был отмечен следующий случай спешивания всадников кавалерийских подразделений с последующим занятием места в пешем боевом порядке. Произошло это 19 апреля 531 года, в разгар Ирано-Византийской войны 527 – 532 гг., когда, при Каллиниках, византийская армия противостояла армии персов.
В процессе сражения, конная дружина прославленного византийского полководца Велизария, отступая, совершила тактический маневр, перейдя на левый фланг своих сил. Как только конница Велизария прибыла на указанный фланг, где стояли пехотинцы Петра, константинопольский полководец спешился сам, и приказал спешиться своим всадникам, после чего они заняли свои места в пешем строю новоримской пехоты. С приходом пополнения, византийцы спешно перестроились так, чтобы их спины оказались прикрыты руслом Евфрата, избегая таким образом возможности окружения. Теперь, персы могли атаковать плотный строй византийской пехоты только, с невыгодного направления – во фронт, а сами новые римляне могли покинуть поле боя, на своих ногах только после того, как персы будут вынуждены отказаться от своих намерений и уступят поле боя.
К этому моменту сражения, уже все силы персов были сосредоточенны на пехоте Петра, солдаты которого единственные сохраняли свой боевой порядок в строю. Силы были неравны, и персы вели сражение, но поступок константинопольского полководца Велизария, значительно увеличил силу сопротивления византийцев, тем более что расположение боевого порядка новых римлян на поле боя, относительно рельефа местности, не давало им какой-либо возможности выйти из-под удара противника. Не имея возможности ретироваться, солдаты оставшейся части византийского войска, плотно сомкнув свои ряды, самоотверженно оборонялись на ограниченном пространстве, отражая нападки отрядов персов до самого позднего вечера, того дня.
Храбрость и стойкость византийских воинов в тот день была оценена крылатой богиней победы Викторией, которая вознаградила ратоборцев за их ратные труды и подвиги.
С наступлением темноты, воины Сасанидского Ирана, не добившись желаемого, для себя, результата, прекратили боевые действия и отошли на ночлег в свой полевой лагерь, оставляя непокоренного противника на поле боя без внимания.
Персидский полководец Азарет почему-то посчитал что партия была завершена. И несмотря на то, что в их корзинах еще оставалось достаточное количество стрел, а византийцы сохраняли свои боевые порядки, персидские воины были опрометчиво отведены на отдых в свой полевой лагерь, оставляя непобежденного противника на поле боя, не позаботившись даже о его временном кордонировании и визуальном сторожевом контроле, чтобы не допустить организованного отступления византийцев.
Азарет, упустил хорошую возможность организовать засаду и атаковать Велизария в момент отступления войска последнего, когда боевые порядки византийцев были бы максимально дезорганизованы и уязвимы. Если бы Азарет решился бы на продолжение сражения у Киллиника в другом формате, то он мог бы прославится в истории противостоянии Константинополя и Ктесифона, и получить свою порцию законного триумфа за кампанию. Но он поступил так как поступил, и за это получил свою законную порцию «славы», вернувшись к своему царю с корзинами нерастраченных персидских стрел.
В свою очередь византийцы, воспользовавшись малодушием персов и убедившись в безопасности для себя в районе боевых действий, успешно переправились на другой берег реки, после чего уцелевшая часть новоримских воинов беспрепятственно укрылась за стенами Киллиника.
Таким образом, Велизарий, тактическим маневром своей конницы и последующим за ним сменой и перестроением её боевого порядка во время сражения, не только сохранил жизни своей кавалерии и пехоты Петра, но и сохранил свое лицо, как полководец Константинополя и стратиг Востока, не допустив полного разгрома своих сил и заставив своего противника, понесшего критический уровень потерь, для возможности дальнейшего проведения крупной рейдовой операции, отказаться от своих намерений и отступить в границы Персии.
Более того, результат этого сражения, вместе с общим итогом бесславной кампании весны 531 года, для вернувшегося в Ктесифон персидского полководца Азарета, оказался слишком постыдным для него. Шахиншах Кавад I, поставил эту победу в разряд позорнейших, а своего полководца Азарета, которому была доверена данная миссия, стал почитать одним из наименее достойных.
Таковы были самые яркие и единичные случаи в мировой истории войн, когда кавалерия, после того как исполнив тактический маневр, спешивалась и принимала бой в пешем порядке, разворачивая ход сражения в свою пользу.
Но еще долго, пример спешивания для кавалерии, будет считаться унизительным и постыдным действом для элитного верхового воина.
В феодальный период истории, за всадниками еще больше закрепился элитарный статус, что собственно говоря и не позволило развиться военной мысли о формировании летучей пехоты, тормозя процесс эволюции военного искусства.
Вглядываясь в будущее военного искусства с отметки VI в. нашей эры, когда на страницах истории военного искусства были отмечены признаки осмысленного перехода кавалерии к действиям в пешем порядке, становится очевидно, что как минимум до середины XVI в., заковывающие себя в дорогое латное облачение всадники – рыцари, крайне редко будут спускаться с седла на землю для ведения рукопашного боя, не только ввиду своих мировозренческих понятий, но и из-за своих доспехов, которые со временем все больше делали из них(всадников) неповоротливых операторов своих коней и копья, не способных эффективно сражаться не только в пешем порядке, но и в долгую в седле.
Здесь следует особо подчеркнуть, что данные выводы касаются лишь европейского ареола эволюции военной мысли, где кавалерия развивалась по самому примитивному пути своего развития, полагаясь лишь на удельную мощь всадника-рыцаря, а не на функциональное разделение кавалерии на её легкую и тяжелую часть вместе с широким спектром маневра и тактических комбинаций применения кавалерии как в операционной зоне, так и на поле боя – оперативном и тактическом уровнях.
Не стоит упускать из виду развитие военной мысли проходивший на просторах Великой степи и в географической полосе встречи оседлого населения европейского континента и его кочевой части. Кочевая культура организации и применения кавалерии в военных кампаниях в разы превосходила западноевропейскую, что, собственно, и было доказанно во время великих монгольских завоеваний и крестовых походов европейских рыцарей на Русь в первой половине XIII в. Однако эти горькие поражения западноевропейских войск так и не послужили для их военной школы поводом к началу переосмысления своей военной мысли. Наверное, сказалась та ограниченность воздействия внешней военной силы на феодальную Европу – разовость военной акции монголов и последующий полный уход кочевой военной силы в свою традиционную среду обитания, которая была достаточно удалена от территории западной Европы.
А вот процесс исторического «воспитания» европейских рыцарей-феодалов начнется, как мы уже знаем лишь в самом начале XIV века, когда горькие военные поражения в рамках внутри европейских противостояний будут природно заставлять спесивую средневековую элиту эволюционировать в сторону универсальности, а усовершенствование огнестрельного оружия значительно ускорит этот процесс.
Развитие огнестрельного оружия, как эффективного индивидуального средства дистанционного поражения живой силы противника, природно, подтолкнуло к смене настроений в конном воинстве с последующим появлением и закреплением в регулярной армии всадников заточенных на ведение боевых действий как верхом на лошади, так и в пешем строю.
Так в ходе Итальянской войны 1551 – 1559 гг., во французской армии маршала Биссака, официально появилась конная пехота (конные стрелки), которые получили своё название от названия короткого мушкета Dragon(дракон), стоявшего у них на вооружении. Далее происходил процесс интенсивного развития данного рода кавалерии, и уже на стыке XVII XVIII вв., драгуны составляли большую часть кавалерии в таких европейских странах как Франция, Австрия, Англия и Пруссия.
Помимо появления летучей пехоты в регулярных армиях, развитие конных стрелков происходило в иррегулярной среде независимых и полунезависимых вооруженных формирований.
Как уже упоминалось выше, отдельно от западноевропейской военной школы, эволюция военной мысли происходила в зонах влияния кочевой военной культуры.
На стыке зон обитания оседлого народа Руси и кочевых племен Великой Степи, с распадом Золотой Орды, зародилось новое войско-народ более известное под названием казаки, которое в дальнейшем на приграничных территориях Руси преобразуется в полноценный субэтнос православных воинов. Именно иррегулярная военная школа казачества, впитав в себя все самое лучшее из военного искусства славян и тюрок-кочевников, воспитает вольное-воинство, которое на протяжении веков станет эталоном иррегулярности в организации и применения военной силы, всадники которой легко переходили в пешие порядки, и обратно, в зависимости от требований сложившейся обстановки на поле боя.
На протяжении всего своего существования, казачья иррегулярная сила, не только несла прикордонную службу в приграничье, но и дополняла действия частей регулярной армии во время официальных военных кампаний. Не стоит также забывать о казаках землепроходцах, которые, благодаря своей пассионарности, не только открывали новые земли, но и своим присутствием утверждали власть православного царя на открытых новых землях, для последующего их освоения.
Следующим толчком, для развития тактики действий летучей пехоты, стало англо-бурское противостояние, выразившееся в цепочке двух последовательных войн (1880-1881 гг., 1899-1902 гг.). В этом военном состязание, иррегулярная сила европейских переселенцев в Африке, являвшаяся по сути своей таким же войском народом, как и казаки, противостояла английским колонизационным войскам регулярного порядка. Несмотря на то, что в итоге буры, по определенным причинам, которые совсем не имели отношения к превосходству военного искусства англичан, покорились силе британской короны, европейские колонисты на практике доказали эффективность и преимущество высокомобильной пехоты, с высоким уровнем индивидуальных военных навыков и мотивации заключенных в оболочку иррегулярной формы вооруженной борьбы, над военной регулярностью великой империи.
Но пока хватит, и после небольшого исторического забегания вперед, с целью приоткрытия обозначившейся темы эволюции теории и практики применения кавалерии, вернемся к ранним славянам.
Помимо наличия у ранних славян мобильной пехоты и достаточной степени выносливости и выучки рядового воина, отмечается их умение в использовании мобильных полевых фортификационных сооружений, складывающихся из обозных повозок, которые быстро разворачивались и снимались с места по необходимости. Данная система обозных фортификационных сооружений способствовала древнеславянскому войску к быстрому манёвру и смене тактического рисунка на поле боя, т.е. вписывалось в выработанную концепцию организации и применения военной силы.
В условиях показавшей себя эффективной формы вооруженной борьбы, применяемой славянами в своих военных кампаниях, наряду с превосходной степенью мотивации славянских воинов, преимущество византийских легионов в количестве и качестве вооружения ничем не могло помочь легионерам против военного искусства и уровня пассионарности древних славян в условиях ограниченной и необъявленной войны.
Военная выучка и дисциплина позволили, более слабой стороне побеждать военно-политического гегемона, имеющего тотальное превосходство в экономическом и военном потенциалах, используя нестандартные, для сформированного военного классицизма, стратегию и тактику в рамках асимметричного военного отклика.
