«Толя, есть ли у тебя ребята, пишущие природу, землю, людей? Каков их уровень?»
1984 год.
Здравствуй, милый Толя!
Получил я твоё письмо и, как понял, ты моего письма, что посылалось тебе из Карелии ещё в апреле и писалось от руки, не получал.
Придется повториться.
Делаешь ты всё правильно. Я тебе советовал в том письме собрать книгу рассказов-очерков о своих земляках, о тех, с твоей точки зрения, замечательных людях, о которых ты мне рассказывал. Это была бы удивительная книга.
Далее: все данные для того, чтобы вызвать тебя в октябре-ноябре на семинар в «Молодую гвардию», я передал Главной редакции, думаю, что там не откажут. Твой «Остров» включил в сборник молодогвардейский «Земля – наш дом».
В Москве буду только к 5–10 сентября. Так что до этого прочесть твоё произведение не смогу никак. Сюда посылать его рискованно, да и дел у меня здесь куча – всё время в бегах – я здесь не пишу и не читаю.
Пишу тебе коротенько, ибо нечаянно объявилась почта и уже уходит. Ну, вот пока и всё.
Мой адрес до 15 августа: 186174, Карелия, Пудожский район, п/о Усть-река, д. Пелусозеро. А. С. Агальцов (Онегов).
8 июня 1984 года.
Здравствуй, милый Толя!
Ты в списках, утвержденных ЦК ВЛКСМ. Семинар чуть задерживается – будет он в декабре. Но будет обязательно. И тебя хочу увидеть, и уговорить тебя на очень интересную работу хочу. Появишься в Москве – объявись по телефону…
1984 год.
Сегодня, то есть спустя почти сорок лет, мне нечего добавить к этим боевым, оптимистичным письмам Анатолия Онегова. Только слова благодарности, только восхищение подвижнической деятельностью великого писателя-натуралиста. Поверив в меня, осознав, что я, как и он, – добровольный и искренний защитник природы, он протянул мне крепкую руку помощи. Не на словах, а на деле доказал всем мечтающим реализовать себя – дорогу осилит идущий.
В трудные минуты он любил повторять: человек может победить даже самого себя.
Сборник «Мы и наша земля» актуален сегодня, как никогда. Его стоит изучать и перечитывать, чтобы понять, насколько хрупка экосистема планеты, насколько важен каждый защитник природы. А для меня важно ещё и то, что это пример, продемонстрированный Анатолием Онеговым, как следует работать с молодыми литераторами и как важно придать экологическому образованию и воспитанию государственную значимость.
Дом в Реброво
Долгие годы я мечтал купить дом в лесной деревушке Реброво, обустроить там семейную усадьбу и навсегда спрятаться от городской суеты. Не только журналистская работа, но и политическая деятельность не могли остановить меня… Упорно идя к цели, я ездил в Реброво и вел переговоры с хозяином понравившегося дома, который то и дело откладывал продажу на потом.
Во всей округе этот дом был самым привлекательным – и потому что единственный был построен из красного кирпича, и потому что стоял у живописного пруда, окруженного липами и тополями. От него веяло таинственной стариной. В просторной комнате из белого изразца возвышалась печь с лежанкой. Прохаживаясь по дому и вокруг него, я представлял, как тихо, спокойно и красиво будет протекать здесь моя усадебная жизнь.
Кроме старинного дома с помещичьим, видимо, прошлым, меня радовала и сама деревня – тихая, ухоженная, с малым количеством жителей, спрятанная в глухом лесном углу, далеко от наезженных дорог. Порой я спорил с самим собой о том, что в том краю больше мне нравилось: сама деревня с её тишиной или кирпичный дом с его основательностью.
Мечта моя жила до тех пор, пока хозяин дома не расстался с желанием продать его. Как только он тормознул, сказал, что отдает его родственнику, я вынужден был отступить и приобрести дом в другой лесной деревне Денисьево.
О полюбившейся деревне Реброво я вспомнил, когда ко мне в гости приехал писатель Анатолий Онегов. После выхода в Москве книги «Мы и наша земля», в которой был опубликован мой очерк «Остров», ему захотелось побродить в описываемых местах. Дорога к острову, зажатому с двух сторон извилистой рекой, проходила как раз через Реброво. По ней в детстве я сотни раз уходил в поход с ночевкой в шалаше. На речных раскатах и широком омуте ловил на удочку и жерлицы окуней, щук, голавлей, налимов, язей. Опытный рыбак Анатолий Онегов загорелся увидеть собственными глазами мой загадочный остров.
Отправившись рано утром в поход, я решил изменить маршрут движения – выйти к деревне Реброво не со стороны родной деревни Редкошово, откуда всегда уходил на рыбалку, а с противоположной стороны. Там, за лесом, на взгорке, когда-то жила-была деревня Вахрево, но она прекратила своё существование – её объявили неперспективной. На месте разобранных ушлыми плотниками домов плотной стеной выросли крапива да иван-чай, а там, где были посажены сады, по сей день плодоносили яблони, вишни, смородина, крыжовник.
Прежде чем дойти до Вахрева, мы заглянули в деревни Акулово и Кузнечиха, где непременно останавливались и беседовали с жителями. Для Онегова это был первый поход по ярославской сельской земле, начало знакомства с её жителями и природой, потому мне, естественно, хотелось удивить его, поразить… Хотя это было непросто, ведь он прошагал полстраны и в своих путешествиях встречал тысячи интересных собеседников и подвижников. Но меня выручили старожилы деревень. Они приглашали нас в дома, угощали чаем из самовара и наперебой рассказывали о своей судьбе. Кто-то вспоминал голодные годы войны с фашистами, кто-то горевал по поводу раскулаченных родственников, а кому-то в голову приходила мысль поделиться секретами плотницкого ремесла, садоводства, пчеловодства… Одна говорливая старушка, приобняв писателя, долго пела ему озорные частушки.
В знак признательности и душевного расположения Онегов дарил старикам свои книги.
После хлебосольных бесед мы отправлялись в дальнейший путь. И, к моему удивлению, Онегов через каждые пять минут то переспрашивал меня фамилии сельчан и детали услышанных историй, стараясь отложить их в памяти, то повторял слова бодрых частушек. Его глаза светились искренним радостным светом, а с лица долго не сходила довольная улыбка.
На краю лесной опушки мы спустились в низину и обнаружили едва живой родничок. Серебристая струя воды выбивалась из-под обмокшей земли и протекала под листьями высоких растений. Онегов снял кепку, как бы выказывая уважение к редкому и необычному дару природы, опустился на колени и, набрав в ладони воды, освежил лицо. Попробовал её на вкус, помотал головой от удовольствия и начал усиленно расчищать родник от травы и бугристой земли, мешающих его жизнеутверждающему движению.
Для меня этот поступок был хорошим уроком. Писатель из далекой столицы, в добротном костюме, с фотоаппаратом, висящем на шее, опускается на колени перед родником и, шепча загадочные слова, очищает родник, который встречает впервые и который наверняка больше не увидит. На такие поступки способен лишь истинный эколог, патриот, защитник природы. И когда он пишет книги о животном и растительном мире, то в его словах содержится истинная любовь… А приведенные в повестях и рассказах мысли излучают, будто спасенный родник, теплый, радостный свет и дают не только духовное прозрение, но и утешение на трудных земных дорогах.
Весь остаток пути до долгожданной деревни Реброво я думал почему-то об одном: что двигало писателем, когда тот снял кепку перед родником и опустился перед ним на колени? Видимо, в этом крылась основная идея его жизни: доказать, что человек в вечном долгу перед природой. Уже несколько десятилетий этот любимый мною учитель – широкоплечий, подтянутый, седовласый – борется против человеческой алчности и жестокости, против равнодушия и негуманного отношения к животным. И если бы его одинокому голосу громко и настойчиво вторила другая появившаяся сотня голосов, полная тревоги за экологическую судьбу планеты, то в коллективное сознание человечества обязательно пришла бы идея, что данную нам от Бога природу следует не покорять, а беречь.
К полудню мы вышли к намеченному месту. Сквозь высокие и кудрявые кроны сосен проглядывали контуры знакомой деревни. Я осознанно завел Онегова на эту возвышенность – отсюда открывались просторы лугов и полей, а посреди них утопали в зелени крестьянские избы. Полная идиллия, гармония сосуществования человека и природы. Глядя на одиноко стоящие среди разнотравья пышные, богатырского сложения сосны, невольно вспоминаешь живописные картины великого художника Ивана Шишкина, и от увиденного захватывает дух. А тут ещё глаз радуют древние камни-валуны, покрытые рыжеватыми лишайниками. Порой я ложился возле них на отдых после дальней дороги, глядел на бездонное небо и поражался, что вокруг меня сосны так высоки, что, кажется, задевают облака.
Во мне жила уверенность, что Онегов испытает здесь те же восторженные чувства. Ну, а когда войдем в саму деревню, утопающую в зарослях зеленых садов и огородов, то его душа вообще запоет. Ранее Анатолий Сергеевич признавался мне в письмах, что видит в снах русские луга и сады, речку, где бы он ловил рыбу… Он жил ожиданием раствориться в том мире тишины и покоя, который хранился в душе и который утрачен был в северных таежных краях.
– Боже, какая красота! – услышал я радостный возглас Онегова, положившего руку на грудь в восхищении от увиденной деревенской идиллии. – Какая тишина! Кажется, лес и деревня спят и днем.
Через пару минут молчания добавил:
– Я, кажется, слышу, как стучит растревоженное сердце.
Он присел у крупного камня-валуна. Откуда он знал, что я любил тут тоже сидеть и лежать? Мысль эта передалась ему. Он ответил:
– Самое время перевести дух, подышать травами, разливающими медовый аромат, послушать живую музыку сосен.
В юности я тоже слушал здесь необычные звуки сосен. Они шли накатами, широкими очищающими волнами, заставляя сердце стучать в унисон им. Хотелось жить, мечтать, стремиться к душевной чистоте.
Он ещё не взошел в деревню, не проникся её тайнами и уютом, а вдруг вымолвил:
– Я в последнее время только и мечтаю пожить в такой деревне.
Меня его признание ничуть не удивило. Я хотел познакомить Анатолия Онегова с деревней Реброво и наконец-то подарил такую встречу. Он был тем писателем-натуралистом, который месяцами жил в тайге, дружил с медведями, питался от матери-земли, умывался росой и потому сходу оценил бы таинственный дух и благолепие деревни Реброво. К тому же я с пылким мальчишеским воображением подогревал его интерес к ней, когда он расспрашивал по телефону или в письмах про то, в каком состоянии ярославские леса, чем богата и привлекательна сельская природа. Мои рассказы не могли не завораживать – вот из небесных глубин звонко льется песня жаворонка, а в ночном лесу разбойничьими посвистами обмениваются невидимые совы, а вот глухарь важно вышагивает по лесной поляне, задрав кверху бородатую голову, а на дальнем омуте громко хвостом бьет о воду щука-охотник…
Деревня Реброво встретила нас теплым вечерним ветерком и задушевной, веселой песней со свистовыми переливами зеленой пеночки.
– Тююу-тюу, ти-притю-прититити-ти…
– Здравствуй, птичка-невеличка! – приветливо выдохнул Онегов. – По-доброму нас встречают…
На заросшей мелкой травой деревенской улице мы не увидели ни резвящихся детишек, ни гуляющей домашней животины. Но стоило нам, поглядывая на палисадники, сделать несколько шагов, как навстречу вышла простоволосая старушка, а следом за ней и небольшого роста дед в разноцветной рубахе. То была семья Грамагиных. С ними я раньше вел переговоры о продаже кирпичного дома у пруда. В разговоре с Онеговым они теперь пообещали ему подумать о торговой сделке. Приезжать каждое лето из далекого города Череповца им по старости уже было тяжело, а дети и родственники давно расстались с мыслью тратить время, чтобы зачем-то навещать деревню.
Онегов зацепился за предложение приобрести дом и как только уехал в Москву, стал заваливать меня письмами с напоминанием о нём. Ему уже не грезились воспоминания о спасенном роднике, о музыке сосен, о благолепии деревни… Все мысли сосредоточены были на одном – каким образом купить дом. Не в одном, а в нескольких письмах сразу он просил меня помочь ему осуществить ожившую мечту.
Здравствуй, милый Толя!
…Из архивов достал карту Ярославской области и нет-нет да и посматриваю на твои места.
Знаешь, когда-то я мечтал пожить и поработать где-то возле Ростова Великого! Всё-таки эта земля очень-очень русская. А мой Север меня очень мучает – всё там разгромлено (и с/х, и лес, и люди), живу там в обстановке умерших деревень и уничтожаемого леса. А едешь мимо ярославской земли и сердце радуется – всё-таки живут там люди.
А вот речушку твою представляю только по твоему «Острову» да по нескольким строкам из письма: «были в походе, варили уху из голавлей и хариусов». Толя, а речка Устье – это твоя речка?
