World of Warcraft: Вол’джин. Тени Орды

4

Вол’джин из троллей Черного Копья решил не двигаться. Так темный охотник решил потому, что нашел этот вариант более предпочтительным, чем необходимость признать, что он слишком слаб, чтобы пошевелиться. Хотя за ним ухаживали добрые руки, касаясь с уважением, он не смог бы их сбросить, даже будь это его главное желание.

Невидимые помощники взбивали подушки, затем подкладывали их ему под спину. Он бы возразил, но от боли в горле сказать любое слово – кроме самого грубого и короткого, – было невозможно. Очевидный выбор – «хватит» – как резко его ни рявкни, стал бы лишь насмешкой над его неспособностью остановить помощников. Хотя он принял молчание в качестве уступки своей гордости, корни неуютного ощущения уходили глубже.

Мягкая постель и подушки еще мягче – не та роскошь, которой наслаждаются тролли. Тонкая циновка на деревянном полу была верхом пышности на островах Эха. Многие тролли спали на земле, а укрытие искали только в том случае, если приходила буря. Податливый песок служил постелью получше, чем твердый камень Дуротара, но тролли не привыкли жаловаться на суровые условия.

Акцент на мягкости и комфорте раздражал Вол’джина, потому что подчеркивал его слабость. Рациональная частичка воина не могла поспорить, что в мягкой постели возиться с раненым телом намного проще. Спору нет, и спалось ему тут лучше. Но когда к его слабости привлекали внимание, это как будто вступало в противоречие с его натурой тролля. Тролли в тяготах и суровой реальности – как акулы в открытом океане.

«Отнять это у меня – все равно что убить».

Его застал врасплох стук кресла или стула справа. Он не слышал, как подходил тот, кто его принес. Вол’джин принюхался, и раздражающий запах, скрывающийся подо всеми остальными, налетел с силой кулака. Пандарен. Не просто пандарен, а один конкретный.

Голос Чэня Буйного Портера, низкий, но теплый, прошелестел шепотом:

– Я бы пришел к тебе раньше, но настоятель Тажань Чжу назвал это неблагоразумным.

Вол’джин силился ответить. Он желал сказать миллион разных вещей, но немногие укладывались в слова, которые соглашалось озвучить его горло.

– Друг. Чэнь.

Почему-то «Чэнь» далось проще, будучи мягче.

– Не буду играть с тобой в угадайку. Ты слишком хорош в этом. – Зашуршал халат. – Если закроешь глаза, я сниму повязки. Целители говорят, твои глаза в порядке, но они не хотели, чтобы тебя что-то беспокоило.

Вол’джин кивнул, зная, что отчасти Чэнь прав. Если бы к нему на острова Эха привели чужака, он бы тоже закрыл ему глаза, пока не решил, что пленнику можно доверять. Несомненно, так же рассуждал и Тажань Чжу, и по какой-то причине он решил, что Вол’джин стоит доверия.

«Дело лап Чэня, не иначе».

Пандарен аккуратно размотал бинты.

– Я прикрою тебе глаза лапой. Открой, и я медленно ее уберу.

Вол’джин сделал как сказано, буркнув что-то вместо сигнала. Чэнь понял правильно, потому что отстранил лапу. Глаза тролля заслезились на ярком свету, затем проступил образ Чэня. Пандарен остался таким же, каким его помнил Вол’джин – крепко сбитым, с добродушной аурой и интеллектом в золотых глазах. Это было приятное зрелище.

Затем Вол’джин посмотрел на свое тело и чуть опять не закрыл глаза. Простыня закрывала его до пояса, а все остальное покрывали бинты. Он отметил, что у него на месте обе руки и все пальцы. Длинные холмы под простыней сообщили, что и нижние конечности невредимы. Тролль чувствовал, как горло сдавливают бинты, мешая дышать, а зуд позволил предположить, что как минимум кусочек одного уха пришивали на место.

Он уставился на правую руку и заставил пальцы двигаться. Те подчинились, но ощущение движения достигло мозга не сразу. Они казались невозможно далекими, но, в отличие от момента, когда Вол’джин впервые очнулся, он их хотя бы чувствовал.

«Уже что-то».

Чэнь улыбнулся.

– Знаю, ты хочешь о многом спросить. Начать с начала или с конца? Середина – не такое удачное место, но можно начать и там. Правда, тогда середина станет началом, верно?

Объяснения Чэня становились все громче и безумнее. Остальные пандарены отвернулись – их интерес к разговору угас с предвкушением скуки. Увидев их, Вол’джин заметил и темные древние стены из камня. Как и все, что он видел в Пандарии, это место так и излучало древность, – а здесь еще и силу.

Вол’джин хотел сказать «начало», но горло не подчинилось.

– Не конец.

Чэнь оглянулся и, похоже, заметил, что остальные пандарены предпочли не обращать на них внимания.

– Тогда с начала. Я выловил тебя из небольшого ручья в деревне Бинан недалеко отсюда. Мы сделали для тебя, что смогли. Ты не умирал, но и на поправку не шел. Похоже, на ноже, порезавшем твое горло, был яд. Я принес тебя сюда, в монастырь Шадо-пан, на вершине Кунь-Лай. Если кто-то и мог тебе помочь, то это монахи.

Он сделал паузу и осмотрел раны Вол’джина, качая головой. Тролль не заметил во взгляде жалости, и это было приятно. Чэнь, если не паясничал, всегда был чуток, и Вол’джин знал, что хмелевар вечно изображает из себя шута, чтобы остальные не догадались, как умен он может быть.

– Не могу представить, чтобы это с тобой сделали войска Альянса.

Глаза Вол’джина прищурились.

– Моя. Голова. Пропала.

Пандарен коротко усмехнулся.

– Кто-то будет пировать с королем в Штормграде, с твоей головой в центре стола, не сомневаюсь. Но я знаю, что ты бы не попался в такую ловушку Альянса, где бы тебе нанесли столько ран.

– Орда, – живот Вол’джина напрягся. На самом деле это была не Орда, это был Гаррош. Горло Вол’джина сжалось раньше, чем он смог выговорить имя. Горечь непроизнесенного слова все равно застыла на языке.

Чэнь откинулся и почесал подбородок.

– Потому я и принес тебя сюда. Для лечения все равно не было другого варианта, но твоя безопасность… – хмелевар придвинулся, понизив голос. – Теперь, пока Тралла нет, Орду возглавляет Гаррош, да? Он устраняет соперников.

Вол’джин позволил себе погрузиться в подушки.

– Не. Без. Причины.

Чэнь хохотнул, и, как Вол’джин ни старался, он не слышал ни намека на укор.

– В Альянсе нет ни одной головы, что ложилась бы на подушку, не увидев кошмар о встрече с тобой. Неудивительно, что это же относится и к кое-кому из Орды.

Вол’джин попытался улыбнуться и надеялся, что ему удалось.

– Никогда. Ты?

– Я? Нет, никогда. Такие, как я, как Рексар, – мы видели тебя полного ярости, вселяющего ужас во время схватки. Но мы видели и то, как ты скорбишь по отцу. Ты предан Траллу, Орде и племени Черного Копья. Дело в том, что те, кто сам не может быть преданным, никогда не поверят, что верность свойственна другим. Я верю в твою преданность. А такие, как Гаррош, думают, что это маска, скрывающая измену.

Вол’джин кивнул. Он жалел, что ему не хватает голоса, чтобы рассказать Чэню о своей угрозе убить Гарроша. Тролль был уверен, для пандарена это не будет иметь значения – Чэнь, ввиду своей привязанности, выдумает ему десяток оправданий. И нынешнее состояние Вол’джина только послужит подтверждением любому из них.

«Единственное, что это докажет, – силу дружбы Чэня».

– Сколько?

– Достаточно, чтобы я сварил весенний эль и почти закончил с шенди конца весны. Или начала лета. Пандарены вольно относятся ко времени, а те, что родом из самой Пандарии, – еще вольнее. Месяц с тех пор, как мы тебя нашли, две с половиной недели здесь. Целители заливали тебе в горло лекарство, чтобы ты не просыпался, – Чэнь повысил голос для тех, кто начал подходить ближе. – Я им сказал, что могу приготовить тебе горячий черный чай с водорослями и ягодами, от которого ты враз встанешь на ноги, но они не верят, будто хмелевар что-то понимает в лечении или в тебе. И все же они подкрепляли твои силы, так что не совсем безнадежны.

Вол’джин попытался облизать губы, но, похоже, даже это его утомило.

«Две с половиной недели – и я исцелился лишь до такой степени. Бвонсамди отпустил меня, но я выздоравливаю слишком медленно».

Чэнь снова наклонился, понижая голос:

– Шадо-паном управляет настоятель Тажань Чжу. Он согласен позволить тебе остаться здесь на время выздоровления. Но есть условия. Учитывая, что и Альянс, и Орда хотели бы сами о тебе позаботиться, каждый по-своему…

Вол’джин пожал плечами, насколько мог.

– Беспомощен.

– …и учитывая, что ты все еще лечишься, послушать не повредит, – Чэнь кивнул, подняв перед собой лапу в успокаивающем жесте. – Господин Тажань Чжу желает, чтобы ты учился у нас… Ну не совсем у нас. Большинство пандаренов считает тех, кто вырос на Шэнь-Цзынь Су, «дикими собаками». Мы похожи на них, говорим, как они, пахнем, как они, но мы – другие. Они не знают, кто мы. Сперва меня все это ставило в тупик, пока не дошло, что многие тролли могут так же относиться к Черному Копью.

– Есть. Правда, – Вол’джин закрыл на миг глаза.

«Если этот Тажань Чжу желает, чтобы я узнал о пандаренах и их обычаях, он будет узнавать обо мне. Как и я – о нем».

– Настоятель думает, что ты – Тушуй, более взвешенный и устойчивый. Я много ему о тебе рассказывал, и я тоже так думаю. Тушуй – не та черта, которую он часто видел в Орде. Он желает понять, почему ты отличаешься от остальных. Но поэтому хочет, чтобы и ты узнал о жизни пандаренов. Некоторые наши понятия, наши обычаи. Не так, чтобы ты был как тролли, которые отправляются на Громовой Утес и становятся синими тауренами. Он только хотел бы, чтобы ты понимал эту жизнь.

Вол’джин снова открыл глаза и кивнул. Затем уловил заминку в речи Чэня.

– Что?

Чэнь отвел взгляд, нервно постукивая кончиками сложенных вместе пальцев.

– Видишь ли, Тушуй уравновешивается Хоцзинем. Это более импульсивная философия – «сперва убей, потом разбирайся в шкурах». Как Гаррош, когда решил убить тебя. Очень похоже на поведение Орды в последнее время. Не в характере Альянса.

– И?

– Сейчас баланс соблюден. Тажань Чжу говорил со мной о воде, якорях, кораблях и прочем. Очень сложно, даже если не вспоминать про команды. Но самое важное тут – баланс. Ему очень нравится баланс, и, видишь ли, пока не прибыл ты, их баланс был нарушен.

Вол’джин, несмотря на то, чего ему это стоило, выгнул бровь.

– Ну… – Чэнь оглянулся через плечо на пустую постель. – Где-то за месяц до того, как обнаружить тебя, я нашел скитальца с тяжелой раной и сломанной ногой. Нашел и тоже принес его сюда. У него была перед тобой фора, но тролли оправляются быстрей. И дело в том, что господин Тажань Чжу поручает тебя его уходу.

Мысли Вол’джина словно ударило молнией, и, несмотря на слабость, он попытался вскочить.

– Нет!

Чэнь прижал тролля к постели обеими лапами.

– Нет-нет, ты не понимаешь. Он здесь под теми же ограничениями, что и ты. Он не… Я знаю, что ты его не боишься, Вол’джин. Господин Тажань Чжу надеется, что, помогая исцелиться тебе, этот человек исцелится сам. Таков наш обычай, друг мой. Восстанови баланс – и ускоришь лечение.

Хоть лапы Чэня оставались мягкими, а сила – ненавязчивой, Вол’джин не мог с ним бороться. На миг у него возникла мысль, что монахи специально проследили, чтобы тролль оставался слабым – с помощью зелья, которое ему давали. Однако это означало бы, что Чэнь с ними в заговоре, а тот никогда бы на это не пошел.

Вол’джин силой прогнал гнев и позволил вместе с ним уйти досаде. Господин Тажань Чжу хотел изучить не только тролля, но и его отношения с человеком. Вол’джин легко бы мог пересказать длинную историю отношений троллей и людей, и почему в истории этой бурлила ненависть. Вол’джин убил столько людей, что даже не трудился вести им счет. Сон он от этого не потерял – более того, спалось после убийств еще лучше. И он готов был спорить, что находящийся в монастыре человек думает примерно так же.

Тролль осознал, что, хотя Тажань Чжу мог быть знаком с этой историей, сведения могло подпортить предубеждение рассказчиков. Поместив вместе тролля и человека, настоятель сможет наблюдать, учиться и делать собственные выводы.

«Мудрый выбор, думаю я».

Вол’джин напомнил себе: о чем бы Чэнь ни рассказывал господину Тажаню Чжу, для монаха-пандарена он просто тролль. Несомненно, родословная человека тоже не имела большого значения. Неважно, кто они такие – важно то, как они будут реагировать друг на друга. Вот что хотел знать пандарен. Это знание и понимание, что такими сведениями тоже можно управлять, давало Вол’джину определенную силу.

Он поднял взгляд на Чэня.

– Ты. Одобряешь?

Глаза Чэня расширились от удивления; затем он улыбнулся.

– Так будет лучше и для тебя, и для него – для Тиратана. Туманы издавна скрывали Пандарию. Вас двоих объединяет то, что никогда не будет доступно пандарену. Сейчас вам это пойдет на пользу.

– Чтобы. Убить. Потом.

Чэнь нахмурился.

– Вероятно. Он рад этому не больше тебя, но будет терпеть, чтобы остаться здесь.

Вол’джин склонил голову.

– Имя?

– Тиратан Кхорт. Ты его не знаешь. Он не так возвысился в Альянсе, как ты – в Орде. Но он был важным человеком, главой сил Альянса здесь. И его раны нанесены не убийцами короля. Я только знаю, что он пострадал в битве, помогая Пандарии. Вот почему господин Тажань Чжу согласился его принять. Человека тяготит великая печаль, которую ничто не может унять.

– Даже. Выпивка?

Пандарен покачал головой, устремившись взглядом в даль.

– Он пьет, и немало, но никогда не напивается до потери сознания. Становится лишь совсем тихим и очень наблюдательным. Это еще одна ваша общая черта.

– Тушуй. Нет?

Чэнь откинул голову назад и захохотал.

– Они искромсали твое тело, но не смогли ранить разум. Да, это похоже на Тушуй – с перекошенным балансом. Но каждый день – каждый день, когда он может встать на костыли, – Тиратан выходит, чтобы подняться на гору. Очень в духе Хоцзинь. А потом останавливается. Сто ярдов, двести, – и возвращается опустошенный. Не физически, но морально. Очень в духе Хоцзинь.

«Весьма любопытно. Интересно, почему…» – Вол’джин прервал размышления и слабо кивнул Чэню.

– Очень. Хорошо. Друг.

– Может, ты сможешь найти ответ.

«Значит, мне придется терпеть человека, будучи тем, кем меня все хотят видеть, – Вол’джин медленно выдохнул и позволил голове опуститься на подушки. – И пока что я буду принадлежать к этим всем».

5

Монахи не требовали, чтобы Вол’джин позволил человеку себя лечить, ибо тролль этого бы не потерпел. Он не чувствовал враждебности в той настойчивой расторопности, с которой пандарены его мыли, перевязывали раны, меняли белье и кормили. Лишь отметил, что монахи присматривали за ним по очереди в течение суток, после чего уходили на два дня и только потом возвращались к своим обязанностям. После трех дней заботы о нем они исчезали совсем и больше не появлялись у его постели.

Тажаня Чжу он замечал лишь изредка, но был уверен: старый монах наблюдает за ним издали гораздо чаще, чем видит Вол’джин, да и видит он его только тогда, когда этого хочет сам настоятель. Вол’джину казалось, что народ Пандарии очень похож на свой мир – все окутаны туманом, не скрывающим лишь малую часть. Хотя эту же черту можно было заметить и в Чэне, в сравнении с изощренной сложностью монахов хмелевар казался воплощением ясного дня.

Так Вол’джин проводил много времени, наблюдая и решая, что открыть о себе. Его горло зажило, но из-за рубца говорить было трудно и немного больно. Хотя пандарены могли этого и не замечать, в языке троллей всегда присутствовали мелодичные переливы – а шрамы это отняли. «Если способность общаться – признак жизни, то убийцы вполне справились со своей задачей». Темный охотник лишь надеялся, что его голос все еще узнает лоа – который оставался тихим и далеким после того, как Вол’джин начал восстанавливаться.

Он смог заучить несколько слов на языке пандаренов. То, что у них как будто было припасено по полдюжины слов для всего вокруг означало, что Вол’джин мог выбрать то, которое удавалось произносить с минимальным неудобством. Однако такое обилие слов усугубляло трудность познания их расы. В языке были нюансы, которые никогда не понять чужаку, и пандарены могли с их помощью скрывать свои истинные намерения.

Вол’джин хотел бы преувеличить свою физическую слабость в общении с человеком, но это было ни к чему. Хотя Тиратан был высок по человеческим меркам, он не отличался массивностью людей-воинов. Более гибкий, с небольшими шрамами на левом предплечье и мозолями на пальцах правой руки, выдававшими в нем охотника. Белые волосы его были короткими, и он оставлял их распущенными. Человек ухаживал за усами и бородкой, тоже белыми и появившимися недавно. Носил он простое одеяние послушника – домотканое и бурое, да еще скроенное на пандарена, так что на Тиратане оно висело мешком. И все же оно не было слишком широким – Вол’джин подозревал, что балахон шили для самки пандарена.

Хотя монахи не дали человеку ухаживать за телом Вол’джина, они требовали от него стирать одежду и белье тролля. Человек согласился без роптаний и лишних слов и работал безупречно: вещи приносили без единого пятнышка, а иногда – пахнущими целебными травами и цветами.

И все же Вол’джин отметил два момента, которые говорили об опасности человека. Большинству, чтобы доказать эту мысль, хватило бы и того, что он уже видел: мозоли, тот факт, что человек выжил и остался без большого количества шрамов. Но Вол’джину не нравились его быстрые зеленые глаза, то, как человек поворачивался на звук и как мгновение молчал перед тем, как ответить даже на самый простой вопрос, – все это говорило о невероятной наблюдательности. Не самая редкая черта для людей его рода занятий, но столь яркая лишь в тех, кто овладел своим мастерством в совершенстве.

Другой чертой, проявившейся в человеке, было терпение. Пока Вол’джин не понял, что его попытки бесплодны, он раз за разом совершал простые ошибки, чтобы усложнить человеку работу. Например, ронял ложку и размазывал еду по одежде для пятна побольше, – но это не тревожило человека. Вол’джин даже сумел на какое-то время спрятать пятно, чтобы оно въелось в ткань, но халат все равно вернулся чистым.

Это терпение проявлялось в том, как человек обращался с собственной раной. Хотя одежда скрывала шрамы, человек хромал – его не слушалось левой бедро. Каждый шаг наверняка приносил ему невероятную боль. Тиратан не мог скрыть все свои невольные гримасы, хотя его усилия сделали бы честь и Тажаню Чжу. И все же, каждый день, пока солнце медленно ползло за горизонт, человек выходил на тропу к вершине горы у монастыря.

После того как Вол’джина покормили, он сел в постели и кивнул пришедшему человеку. Тиратан принес с собой плоскую игральную доску в клетку и две цилиндрические емкости – красную и черную, – каждая с круглой дыркой посреди крышки. Человек поставил их на прикроватный столик, затем взял стул у стены и сел.

– Ты готов к дзихуи?

Вол’джин кивнул. Хотя они знали имена друг друга, они ни разу ими не воспользовались. И Чэнь, и Тажань Чжу говорили, что человека зовут Тиратан Кхорт. Вол’джин предполагал, что человеку сообщили и о его личности. Если тот и затаил враждебность, виду он не подавал.

«Он наверняка знает, кто я».

Тиратан взял черный цилиндр, свернул крышку, и высыпал содержимое на доску. Двадцать четыре кубика застучали и затанцевали на коричневой бамбуковой поверхности. На каждом виднелся красный символ на черном фоне: с точками, для обозначения количества шагов, и стрелкой, для обозначения направления. Человек разложил их в четыре группы по шесть, чтобы не ошибиться в пересчете, затем собрался смахнуть обратно в стакан.

Вол’джин постучал по одной грани.

– Эта.

Человек кивнул, а затем на неуверенном пандаренском подозвал монахиню. Они быстро заговорили – человек с запинками, а пандаренка так, будто баловала дитя. Тиратан склонил голову и поблагодарил.

И вновь обернулся к Вол’джину.

– Этот символ – корабль. Грань – брандер, – Тиратан положил кубик так, чтобы пандаренский символ правильно лежал перед Вол’джином. Человек повторил слово «брандер» на идеальном зандалийском и на мгновение поднял взгляд – достаточно быстро, чтобы уловить реакцию Вол’джина.

– Тернистая долина. Твой выговор.

Человек указал на кубик, не обращая внимания на замечание.

– Брандер – очень важная фигура для пандаренов. Она может уничтожить что угодно, но при этом уничтожается сама. Ее убирают из игры. Мне говорили, некоторые игроки сжигают фигуру. Из шести кораблей в твоем флоте брандером может быть только один.

– Спасибо.

Дзихуи воплощало многое из пандаренской философии. У каждого кубика – шесть граней. Каждый игрок может двигать фигуры так, как обозначено на верхней грани, и атаковать, либо сменять грань, а затем либо двигаться, либо атаковать. Еще можно было взять кубик и бросить, выбрав грань случайно, а затем вернуть в игру. Это был единственный способ получить брандер.

Что интересно, игрок мог решить вообще не двигаться, а рискнуть достать из стакана новую фигуру. Стакан встряхивали и переворачивали. Первое, что выпадало, помещалось в игру. Если выпадали два кубика, второй убирали из игры, а противной стороне позволялось достать новую фигуру без штрафа.

Дзихуи была игрой, поощрявшей вдумчивость и в то же время включавшей импульсивность. Планирование уравновешивалось случаем, и все же за случай могли наказать. Проиграть врагу с бо́льшим количеством фигур на доске не было страшным поражением. Уступить более сильной позиции вне зависимости от фигур в игре не считалось бесславным поражением. Хотя целью игры было устранить все вражеские фигуры, играть до этого момента считалось неприличным и даже грубым. Обычно один игрок обнаруживал, что его обошли, и сдавался, хотя некоторые полагались на случай, чтобы переломить ход игры и прийти к победе.

А играть до пата, чтобы силы оказались в балансе, считалось величайшей победой.

Тиратан вручил Вол’джину красный стакан. Каждый взял по полудюжине кубиков, разместив в центре последнего ряда поля двенадцать на двенадцать. Выбрали на них самое низкое значение и расставили друг против друга. Затем каждый вытряхнул еще по кубику и сравнил, кому попалась фишка с более высоким достоинством. Тиратан обошел Вол’джина, так что он ходил первым. Последние кубики вернулись в стаканы – и они приступили к игре.

Вол’джин сдвинул вперед фигуру.

– Твой пандаренский. Хорош. Лучше, чем они знают.

Человек поднял бровь, не отрывая взгляда от доски.

– Тажань Чжу знает.