– У тебя есть кто-то? – спросила наконец она.
– Нет. Честно. Никого нет, – умышленно не стал задавать ей такой же вопрос, надеялся на её откровение.
Опять молчим.
– Ты знаешь, можно сходить к специалистам по этим вопросам. Можно проконсультироваться, – сказала Вильте, прервав молчание.
Я пристально смотрел ей прямо в глаза.
В этот момент опять вернулся к своей давней мысли. Впервые эта идея меня посетила после того, как убил Володю. Второй раз задумался, и уже совсем серьёзно, после убийства агента ФБР. Мне хотелось закончить всю эту шпионскую деятельность. Не моё это дело, совсем мне не по душе. После этого развестись с Вильте, потом вернуться в Литву или в Санкт-Петербург и начать жить обычной жизнью обычного человека.
Потом подумал о том, что в Литве я не найду работу. А как без работы можно нормально жить?
В России, скорее всего, меня ждёт то же самое. И что «на выходе»? Что делать-то?
Если жить в США, то надо всё-таки помогать своей Родине. Надо. Даже если мне этот шпионаж совсем поперёк горла. Другое дело, если бы мне ставили какие-то реальные разведывательные задачи. А так: нырнул, вынырнул, спи. Если не проявить инициативу, то так и будут меня использовать.
Потом подумал о своих детях. Вот как им жить без меня? Кто и как их будет воспитывать? Приведёт потом к ним какого-нибудь пидараса, а из меня сделает воскресного папу, и это в лучшем случае. А этот пидарас ещё там свою линию начнёт проводить, пидарастическую. Бр-р-р.
Посмотрел на жену. Сидит смиренная и такая добропорядочная католичка. Если бы я не видел всё это кино, то ни за что не поверил бы в эту грязь.
– Может, сначала ты сходишь? – максимально участливо и по-доброму спросил её я.
– Лучше вместе.
– Ты мне лучше скажи, чего именно тебе не хватает в сексе?
– Давай закроем эту тему и займёмся, наконец, практикой! – воскликнула Вильте, набросившись на меня.
Я слегка увернулся.
– Поняла тебя.
Вильте отошла от меня, посмотрела очень озорным взглядом и весело сказала:
– Я поняла!
Минут через двадцать передо мной стояла ярко накрашенная женщина в обтягивающей кожаной юбке с разрезом, в чёрных чулках, красивом бюстгальтере и на высоченных шпильках.
Я не удержался.
В итоге разговор не состоялся.
Иногда я следил за Вильте. Ещё пару раз выявил, что она проводит время с Томасом.
Не мог переступить через мысли о детях. Мучительные мысли. Неоднократно останавливался перед желанием «рубануть шашкой». Потом эмоции начали уходить, уступать место прагматизму. Но если бы не дети, которых я люблю бесконечно, о судьбе которых думаю постоянно, всё было бы очень просто и честно.
Однажды Ричард пригласил меня сходить выпить в бар.
Он предложил посетить именно тот самый бар. Я попытался его отговорить и убедить пойти в другое место, но Ричард был непреклонен:
– В других местах могут быть чёрные. В том баре их не бывает.
Я всячески избегал разговоров на политические, религиозные, национальные темы с кем-либо. Считал это опасным. Поэтому промолчал, не стал возражать и пошёл туда, куда звал Ричард.
Со мной приветливо и совсем по-дружески поздоровался мой старый знакомый – бармен.
– Тебя здесь хорошо знают?
– Отлично знают. Я сюда часто захожу, поэтому хотел пойти куда-то в новое место.
– Нет! Здесь атмосферное место, отличное. Этот бар работал тогда, когда чёрным было ещё запрещено даже подходить к нему.
– Интересно. Я слышал о таком, но не представлял.
– Хорошие были времена. Это была настоящая Америка! – воскликнул Ричард.
– Понимаю. Люблю старое американское кино.
Самое главное, что я его действительно очень сильно любил и отлично знал, в случае необходимости мог поддержать разговор на эту тему с лёгкостью. И вообще я пользовался неукоснительно общей теоретической установкой ведущего преподавателя в Подмосковье о том, что всегда надо стараться говорить правду или как можно ближе к правде и все легенды «накручивать» на неё.
– Я тоже! Это была пуританская Америка, но свободная.
Мы заказали выпивку.
Ричард поведал мне об одном инциденте, как ему вчера вечером пришлось подраться с чернокожими. Неграми он их не называл, и я искусственно избегал этого слова. То есть публично им не пользовался.
Выслушал. В принципе, обычное уличное хулиганство.
Потом рассказал о трагедии в его семье. О том, что от рук негров погиб его родной брат. Это произошло в Лос-Анджелесе в 1992 году.
Кровавые события в Лос-Анджелесе развернулись в апреле – мае 1992 года после того, как коллегия присяжных, полностью состоявшая из белокожих граждан, оправдала четверых полицейских, избивших чернокожего Р. Кинга. После того как решение суда штата было обнародовано, в Лос-Анджелесе начались волнения, вылившиеся в погромы и нападения на белокожих граждан, в ходе которых погибло 55 человек, 2 000 было ранено, 12 000 арестовано, было сожжено около 1 100 домов, нанесён огромный общий ущерб городу.
Помимо полиции штата, в подавлении выступления участвовали и вооружённые силы США (армия, морская пехота и национальная гвардия). После жестокого подавления выступлений граждан США состоялись демонстрации протеста в городах Атланта, Лас-Вегас, Сан-Франциско, Майами и Сиэтл.
Ричард очень подробно всё это мне рассказал.
Он был самым настоящим скрытым расистом – после этого откровения у меня уже не было никаких сомнений.
Потом он попытался выяснить, как я относился к жителям Афганистана.
К этому разговору я мысленно подготовился, и мне хотелось, чтобы у Ричарда осталось ко мне доверие.
– Так как вы там относились к мирному населению?
– Если честно, мне на них вообще было плевать. Никак не относился.
– Объясни, я не понимаю. Вы же там с ними сталкивались.
