Принцип исключения
Скрывается за дверью ванной и появляется через несколько минут в джинсах и футболке. Светлые локоны раскинулись по плечам, делая её ещё более воздушной и нежной. Перекладывает вещи, не поднимая головы, а я молча жду, когда же серебристый взгляд вновь будет обращён на меня. Но тянутся минуты, а Тася не произносит ни слова.
– Тась? – негромко зову её, а дождавшись реакции, произношу: – Это я, Гриша.
– Я знаю…
– Тогда в чём дело? Не спрашиваю, по какой причине ты отказывалась разговаривать со мной долгих пять лет, но сейчас я здесь, перед тобой.
Взгляд предательски мечется, останавливаясь на чём угодно, только не на мне. Приближаюсь и поднимаю пальцами её подбородок, чтобы утонуть в бесконечной тревоге и сомнениях. То, что я вижу, не поддаётся объяснениям, потому что Тася не желает открываться и сейчас бесконечна далека для меня. Нет больше того восторженного взгляда, который сопровождал меня долгие годы, сейчас на меня смотрит запуганный зверёк, не способный никому доверять.
– Я не обижу. Ты ведь знаешь. Чего боишься?
– Тебя, – шепчет. – Того, каким ты стал.
– И каким?
– Очень взрослым. Когда я была маленькой, мне казалось, что мы друзья, но с годами пришло осознание, что человек, который старше на двадцать лет, другом быть не может.
– По этой причине прервала наше общение?
– И по этой тоже, – избавляется от моего прикосновения, отдаляясь вглубь комнаты и разбирая вещи. – А ещё ты женился. Не хотела, чтобы у тебя были проблемы.
– Ты проблемой никогда не была, – переубеждаю её, словно могу вернуть потерянные пять лет, который провёл без задорной девочки, освещавшей мою мрачную жизнь одним лишь своим щебетанием. – К тому же мой брак продлился недолго.
– Почему? – выпрямляется, сосредоточенно ожидает ответа, который я и сам до конца не сформулировал за два года.
– Иногда бывает так, что люди изначально не подходят друг другу, но соединяются, чтобы доказать обратное в первую очередь себе. У нас не получилось. Ей не хватило мудрости, мне терпения. Да и особенности моей деятельности примет не каждая женщина.
– Мама ведь приняла, – пожимает плечиками, не поднимая головы.
– А что ты знаешь о том, чем занимался Островский? – интересуюсь, потому как Тася вряд ли посвящена в неблаговидные нюансы прошлого Парето.
– Всё, – отвечает уверенно, вскидывая взгляд и убеждая в своей осведомлённости.
Неужели Парето открылся ей, поведав грязные и самые мерзкие истории, в которых под раздачу пошёл не один человек? Просто пешки, которых Островский одним щелчком смахивал с доски, не уделяя внимания искалеченным судьбам, оставшимся после каждого хода.
– Тась, скорее всего…
– Гриша, всё. – Голос наполняется стальными нотками, вмиг напоминая Парето и показывая, кто её растил последние пятнадцать лет. – Самое отвратительное и поганое. То, о чём даже одно упоминание вызывает тошноту. Мне известно даже то, что он не рассказал маме.
– Зачем? – Этот вопрос необходимо адресовать Островскому, который вылил на девочку всё дерьмо, которое сожрал за долгое время ведения дел.
– Я просила. В тот момент это нужно было нам обоим. Ему необходимо было избавиться от тяжкого груза, ядовитого и уничтожающего, а мне понять, что в жизни есть куда большие потери, чем пьедестал и медаль на шее. Меня это спасло, папу, думаю, тоже.
– Хочешь сказать, если кого-то притащат с дыркой в теле, беспомощного и жалкого, ты не задумываясь будешь обрабатывать раны, слушать хрипы и помогать ходить в туалет?
Словно по щелчку, передо мной картинка трёхлетней давности, когда меня, еле живого и пускающего слюни, притащили домой и скинули на пороге, как куль. Но Мила лишь позвонила в скорую, чем подкинула множество проблем, и не прикоснулась ко мне до самого приезда врачей. Лишь через неделю, когда я стал адекватно воспринимать реальность, явилась в больницу под видом сочувствующей жены. В тот самый момент я поставил точку. Больше её не видел.
– Если этот кто-то мне небезразличен – да. – Ответ Таси настолько уверенный, что на секунду подвергаю сомнению тот факт, что ей девятнадцать лет. – Если ты о ситуации, когда мама выхаживала отца после огнестрельного ранения, то знай, я бы поступила так же.
– Ты слишком самоуверенна. Рассказы и реальность – штука разная. Иногда картинка настолько тошнотворна, что даже врачи отворачиваются. А ты ранимая маленькая девочка, – улыбаюсь, чтобы скрасить наш разговор. Не с этого нужно было начинать, не об этом беседовать, не это вспоминать.
Но Тася выпрямляется, откидывает вещи на кровать и уверенно приближается, не отводя взгляда.
– Я давно не маленькая, Гриш. Та смешная белокурая девочка, которую ты катал на шее, в прошлом. От неё ничего не осталось, кроме цвета глаз. Сейчас перед тобой человек, который вполне самостоятелен, наделён значительными способностями и готов строить свою жизнь так, как он того желает. Знаю, папа приказал за мной приглядывать, но давай договоримся: я делаю то, что считаю нужным, и ты с советами не лезешь. Только так я приму твоё нахождение рядом, только так у нас обоих не будет проблем.
Тася чеканит каждое слово, уверенно вскинув подбородок и расправив плечи, чтобы я не смог усомниться в правдивости каждого. Она больше не та, кто подчиняется чужому вздоху, беспрекословно исполняя указы. И сейчас мои представления последних пяти лет надломились и осыпаются мелкими осколками, потому что от Таси, запечатлённой во мне, ничего не осталось. И это плохо. В первую очередь для меня. Потому что после её слов передо мной больше не ребёнок – женщина, знающая себе цену.
Вот так просто: один монолог – и меня выкрутило в другую сторону. Иллюзии прошлого развеяны в тот момент, когда в голосе девочки Таси проскользнули стальные нотки, остудившие меня. И если я решил, что будет просто, то ошибся. Нихера не будет!
– Я тебя услышал. Информацию к сведению принял. Просьба не блокировать меня и отвечать на звонки. Договорились? – Протягиваю ладонь, чтобы скрепить договор.
Тася делает ответный жест, и тонкие пальцы тонут в моей руке. Неожиданно всхлипывает, и сквозь слетающую, словно шелуха, уверенность пробивается испуганный зверёк, сосредоточенный на простом касании. Замирает, не одёргивая руку и сжимая ладошку, а я не смею тревожить, жду, пока она сама решит, что достаточно. Несколько секунд – и Тася, спохватившись, разрывает контакт, чтобы вернуться к чемодану.
– Документы, – протягивает увесистую папку, которую я ждал. – Папа сказал, ты знаешь, что делать.
– Ты их смотрела?
– Зачем? – пожимает плечами, равнодушно занимаясь раскладыванием вещей. – В нашем доме есть правило: если папа сказал «передать», значит, никаких иных действий не требуется. Ему не нужно уточнять, что смотреть нельзя, это и так понятно.
– Люди очень любопытны, – усмехаюсь, вспоминая, что терпение и Тася в детстве были несовместимы. – Особенно женщины.
– Я умею придерживаться правил, если иное не оговорено. Несмотря на то, что я женщина. Просто помни об этом.
Запомню. Однозначно. Тем более после того, как Тася незаметно для меня самого отчитала, словно мальчика. Папаша постарался на славу… Если у кого-то и были сомнения, что она не родная дочь Парето, то после пары таких замечаний и они рассеются.
– Твои дальнейшие планы?
– Завтра в десять встреча с Воропаевой, директором спортивной школы. Моё резюме она уже изучила, сделала выводы и пригласила, чтобы познакомиться лично. Если по итогам завтрашнего собеседования меня примут, значит, въеду в городскую квартиру отца и официально стану тренером. – Прикрывает глаза, делает глубокий вдох, и я замечаю, как трясутся руки Таси, которая, очевидно, очень переживает перед завтрашним собеседованием. Для неё это бесконечно важно, о чём говорят нервозность и тот страх, что проскальзывает в глазах. – В общем, всё зависит от завтрашней встречи.
– Я отвезу, – не жду ответа, в этом случае принимая лучшее решение. Она не знает города и привычек людей, проживающих здесь. – Можем взять вещи, если всё пройдёт гладко, поедем сразу по адресу.
Тася не спорит, молча соглашаясь, и сейчас явно просматривается то, о чём сказала ранее – правила. Понимает, что я буду маячить рядом по приказу Парето, поэтому воспринимать в штыки каждое моё слово не станет. Беседа не клеится, и я, схватив документы, собираюсь покинуть спальню, провожаемый внимательным взглядом девушки.
– Останешься здесь на ночь?
– Да. Займу коттедж на одну ночь. Кстати, – задерживаюсь в дверях, – тот самый, где всё началось у Лены с Островским. Могу провести экскурсию. Если тебе интересно, конечно.
– Интересно. Но я лучше с Викой, – мнётся, опустив глаза в пол. – К тому же я обещала спуститься и поболтать с ней, рассказать новости и вручить подарки.
– Посиделки только для девочек. Понятно.
Меня технично отшили, выбросив из компании и запретив приближаться. Тася вроде и рвётся ко мне, но в то же время сторонится, соблюдая только ей понятную дистанцию. Странные эмоциональные качели. Словно она пока не определилась с манерой поведения в отношении меня, прощупывая и наблюдая реакцию.
– До завтра? – шепчет, всё же одаривая меня взглядом исподлобья.
– До завтра.
Покидаю комнату, а меня рвёт на части и тянет обратно, словно я недоговорил, недопонял, недосмотрел нечто важное и решающее. Только сейчас понимаю, что меня потряхивает, а по спине стекают капельки пота. И такого рода реакция мне несвойственна, особенно касательно женского пола. Но Тася – иное: нечто родное, тёплое, тянущееся мягким шлейфом из прошлого и укутывающее душу. И одновременно незнакомое, далёкое и пугающее, потому как то, что я сейчас чувствую, испытывать не должен.
Глава 4
Тася
– Доброе утро, – приветствую Гришу издалека, чтобы, подойдя ближе, не попасть в плен тёмного взгляда, от которого у меня подкашиваются ноги.
– Доброе.
Забирает из рук чемодан, а при случайном касании моё сердце подскакивает к горлу, перехватывая дыхание. Я упорно настраивала себя на встречу с тем, кто жил в моих мыслях последние пять лет, не позволяя забыться и переключить внимание на кого-либо другого. Воспоминания – мой личный ад, в котором я сгорала каждый день в надежде когда-нибудь оказаться рядом с ним.
Вчера, открыв дверь ванной, едва не потеряла сознание, когда увидела высокую фигуру в свете солнечных бликов, пробивающихся сквозь окно. Идеален. Он стал ещё лучше, заматерел, покрылся налётом брутальности и жёсткости, которую я наблюдаю в отце. Упрощённая версия Парето на шестнадцать лет младше.
Тёмные волосы, которые, кажется, раньше были светлее; острый взгляд, приправленный сеточкой морщин в уголках; идеальная фигура, облачённая в классическую рубашку стального оттенка под цвет моих глазах. Тот Гриша, который запомнился мне, был мягче. Или же в четырнадцать лет мы всё воспринимаем иначе?
Молча сажусь на заднее сиденье, словно он мой водитель и лишь ожидает приказа от хозяйки, но он и так в курсе маршрута. Это я здесь новая, не своя, приехавшая в надежде начать иную жизнь, упиваясь прошлым, не принадлежащим мне. Он часть этого прошлого, в котором мне было хорошо, светло, мягко, будто в объятиях мамы. Странное сравнение, но именно так я могу охарактеризовать те рваные моменты, всплывающие в памяти и приносящие умиротворение.
А пока наблюдаю за Гришей, переключающим правой рукой передачи и сжимающим ручку так, что костяшки белеют. Он нервничает. Вот только по причине того, что придётся возиться со мной, или же он, как я, напряжён и озадачен? Скорее, второе. Я лишь маленький нюанс, неспособный вывести его из равновесия. Временная трудность, ставшая обузой по приказу Парето. Надежды маленькой Таси рушатся, словно карточный домик, рассыпаясь бесшумно у ног, когда за время пути Гриша смотрит куда угодно, только не на меня.
– Приехали.
Прилипаю к стеклу, изучая огромный комплекс, окружённый значительной территорией. Серое небо прибавляет унылости этому и без того волнительному дню. Через десять минут решится моя судьба, и, возможно, уже вечером мне придётся покинуть этот город, страну и Григория Ярова, который сейчас сосредоточен на мне. Ждёт, когда я выйду из машины и перестану быть его проблемой, убравшись обратно под крыло отца.
Тёплые отношения, связывавшие нас продолжительное время, были подобны нити, которая в определённый момент натянулась, вызывая болезненные позывы, и разорвалась, сделав нас ненужными друг другу. Возможно, стоило сохранить эту связь, чтобы сейчас не испытывать неловкость в присутствии друг друга. Но иного выхода не было. Я хотела, чтобы Гриша почувствовал разницу через много лет и увидел во мне не ребёнка, но женщину. Мне хватило силы воли не набирать знакомый до боли номер, упиваясь образами, выжженными на сердце. Зря. Потому что по мне гуляет пустой и холодный взгляд, которым удостаивают лишь тех, кто не способен потревожить душу.
– Подождёшь?
– Да. Сколько потребуется. Удачи, Тась. – Такое мягкое, шелестящее произношение моего имени заставляет вздрогнуть и мысленно простонать.
Всё, как много лет назад, когда он всегда произносил: «Привет, моя Тасенька». В такие моменты сердце ухало куда-то в желудок, а на глаза наворачивались слёзы. Сейчас реакция аналогична, и, чтобы Гриша не заметил, открываю дверь и выхожу из машины, мгновенно вдыхая морозный воздух и принимая порцию отрезвляющей свежести.
На проходной объясняю, что мне назначена встреча с директором. Охранник подробно описывает, куда пройти, чтобы оказаться у кабинета Воропаевой. У неё посетители, поэтому секретарь вежливо просит подождать.
Мне страшно. Почти как в момент, когда после травмы решилась надеть коньки и выйти на лёд. Но тогда со мной был папа, а сейчас придётся в одиночку справляться со своими страхами и устраивать дальнейшую жизнь. Оказывается, не так просто пробиваться без крепкого плеча рядом и грамотного совета человека с достаточным опытом.
Из кабинета выходит несколько мужчин, энергично обмениваясь комментариями и не стесняясь в выражениях, и секретарь даёт понять, что я могу войти.
– Добрый день. Я Таисия Островская, мне назначено.
Женщина, стоявшая ко мне спиной, оборачивается, сметая острым как бритва взглядом, который быстро проходится по мне снизу-вверх, останавливаясь на лице. И если бы не компания мужчин, побывавших здесь передо мной, я решила бы, что именно моя персона вызвала столь негативную реакцию директора школы. Несколько секунд обжигающей тишины, и она берёт себя в руки, делает глубокий вдох и выдавливает улыбку.
– Таисия Константиновна, если не ошибаюсь? – приближается, протягивая ладонь, которая на ощупь оказывается холодной и неприятной. – Прошу, присаживайтесь.
Уверенно идёт к массивному кожаному креслу, чеканя шаг и выстукивая каблуками по паркету. Статная, высокая женщина лет сорока с идеальной осанкой и точёной фигурой, которой позавидовала бы любая модель. Строгий красный костюм сидит на ней идеально, а насыщенный цвет подчёркивает чёрные волосы, собранные в аккуратный пучок. Образец элегантности и строгости в одном флаконе, приправленный уверенностью и низковатым голосом с хриплыми нотками.
И пока Воропаева перекладывает бумаги, борюсь со своими руками, которые, кажется, живут своей жизнью и отказываются подчиняться.
– Знаете, когда у нас в городе жил человек по фамилии Островский. Звали его Константин Сергеевич. Прозвище было интересное такое… – щёлкает пальцами, прикрыв глаза.
– Парето, – подсказываю, и после моего комментария женщина замирает в ожидании. – Это мой отец.
– Насколько я помню, его жена и дочь погибли в аварии, а сам он по счастливой случайности остался жив.
– Информация была неверной. Спустя время СМИ опровергли это заявление, – повторяю слова мамы, которая поясняла данный момент. – Моя мама, как и отец, живы, прекрасно себя чувствуют.
– Там ещё история какая-то была с судом, обвинениями, тюремным сроком…
– Всё верно. Обвинения сняли позже, дело закрыли.
Ко всему, что интересует Воропаеву, я готова. Наивно было полагать, что никто не спросит о Парето, услышав фамилию Островская. Думаю, по этой причине отец настаивал на смене фамилии для меня, но я готова, и если кто-то предположит, что мне есть чего стыдиться, он заблуждается.
– Что ж, данный момент прояснили. – А вот теперь улыбка женщины искренняя и максимально довольная, словно она только и ждала подтверждения своим догадкам. – Давайте перейдём непосредственно к вашему портфолио. – Открывает рядом лежащую папку. – После травмы вы выходили на лёд?
– Да. Через год встала на коньки, но о профессиональной карьере пришлось забыть, поэтому переквалифицировалась в тренеры. Последний год работала с младшей группой. Начинающими. К документам приложены рекомендации моего наставника и руководителя спортивной школы.
– Да-да, вижу, – просматривает листы, останавливаясь на моей фотографии и откладывая её в сторону. Не такая? Или же меня уже откинули? – Таисия Константиновна, я очень рада, что вы выбрали для работы именно наш город и школу. Нам необходимы специалисты с европейской школой фигурного катания, и вы как нельзя кстати появились в нужный момент.
– То есть я принята? – задерживаю дыхание, словно перед казнью в ожидании вердикта, но спокойный тон Воропаевой даёт надежду, что я задержусь в этом городе.
– Однозначно! У нас как раз набрана младшая группа, но они пока без наставника. Уверена, вы сможете найти к ним подход и воспитать достойных спортсменов.
Радость безмерна, а сердце колотится настолько сильно, что, кажется, даже Воропаева слышит, как оно грохочет.
– Спасибо, – стараюсь сдерживать радость, чтобы не показывать, как я желала получить это место. Так учил папа. – Когда приступать?
– Завтра. Но, – и сейчас она скажет то, что не очень меня порадует, – через неделю у нас торжественное мероприятие – пятнадцать лет нашей школе. Естественно, о выступлениях младшей группы речи не идёт. Но нас обязательно посетит мэр, а также известные в определённых кругах лица, дети которых посещают тренировки. Как любому родителю, им хотелось бы посмотреть на навыки и способности тренера, поэтому советую вам выступить. Достаточно короткой программы без сложных элементов. Если вы согласны, я прямо сегодня внесу вас в программу.
– Согласна. Если вы не против, я откатаю часть номера, представленного на чемпионате три года назад.
– Конечно, не против, Таисия. Это будет замечательно.
Воропаева едва не хлопает в ладоши, а я покрываюсь колючими мурашками, удивляясь, почему выбрала программу, перечеркнувшую мою карьеру. Но согласие уже дано, а номер озвучен, отступить означает потерять место и прямо сегодня вернуться домой. И пока я к этому не готова. Не готова расстаться с Гришей до момента чёткого и однозначного отказа.
– А сейчас пойдёмте.
Маргарита Анатольевна поднимается, утягивая меня за собой, но успевает вручить папку секретарю с указаниями на мой счёт. Радует, что оформление в отделе кадров обойдёт меня стороной, оставив время на действительно важные моменты.
С интересом осматриваюсь по сторонам, когда мы пересекаем большой холл, чтобы затем выйти к огромному катку, окружённому трибунами. Невероятный по своим размерам купол венчает арену. Под ним закреплены четыре экрана, позволяющие зрителям на последних рядах наблюдать за происходящим на льду.
– Нравится?
– Очень, – восторгаюсь, осматривая своё новое место работы и предвкушая завтрашний день.
– О, а вот и девочки! Эля, Света! – Ни крик Воропаевой откликаются две девушки, которые тут же спешат в нашу сторону. – Познакомьтесь, наш новый тренер – Островская Таисия Константиновна. Это Элина Рамазанова, – указывает на высокую смуглую девушку лет тридцати, – и Светлана Ветрова, – мне кивает вторая: рыжая, с приятным лицом, усеянным веснушками. – Девочки закончили профессиональную карьеру, став в нашей школе тренерами. Эля занимается со средней группой, Света набрала свою в прошлом году. Таисия займётся начинашками, – оповещает коллег, которые ни разу не перебили начальницу.
– Добро пожаловать.
– Приятно познакомиться.
Девушки настроены доброжелательно, от них исходит тепло и позитивный заряд, чему я рада, потому как на прежнем месте с коллегами мне не повезло. «Херов серпентарий» – именно такой комментарий отвесил папа, посмотрев со стороны на работников Школы фигурного катания. Именно тогда он и дал согласие на мой отъезд, позже убедив и маму.
– Вы пообщайтесь и покажите, пожалуйста, Таисии, как у нас тут всё устроено. Завтра её первый рабочий день. Родители с детьми соберутся к одиннадцати.
Воропаева разворачивается на каблуках, чеканя шаг прочь от нас, пока три пары глаз провожают её взглядом.
– Марго сегодня в хорошем настроении, – хмыкает Эля, складывая руки на груди. – Предполагаю, благодарить нужно тебя.
Девушки сосредоточенно изучают меня, не стесняясь, осматривают, делая, вероятно, какие-то свои выводы. А я не совсем понимаю, обрадовал их факт положительного настроя начальницы или же огорчил и меня ждёт новый серпентарий с более ядовитыми особями.
– Расслабься. – Света улыбается, похлопывая меня по плечу. – Мы рады новеньким. С Марго никто долго не работает. Год максимум, а потом уезжают или меняют место работы.
– Почему?
– Сука она, – заключает Эля. – Классическая конченая сука.
– В каком плане? – желаю уточнить, чего мне ожидать от такой приветливой, как мне показалось, Воропаевой.
– Во всех, Тася. Можно же тебя так называть? Конечно же, только между собой, – уточняет рыжая девушка, а я согласно киваю. – С воспитанниками только официально. Пойдём.
Девчонки занимают место по бокам от меня и, взяв под руки, ведут вдоль трибун, чтобы затем выйти в боковой проход. Коридоры со множеством дверей, каждая из которых подписана, что удобно.
– Так, здесь у нас дополнительный корпус для тренировок. Их три помимо основного катка. Зал для аэробики и хореографии, – отворяет дверь, позволив заглянуть. – Составляем расписание, чтобы работать поочерёдно. Раздевалки, душевые, помещение для ведущих и приглашённых гостей, если проводятся соревнования. А это наша комната. – Света вталкивает меня в небольшое помещение, в котором несколько стульев, диван, стол, барный холодильник и телевизор на стене. – Здесь можно отдохнуть между занятиями, попить чай и оставить вещи. Дверь обязательно закрываем, ключ дам.
– А кроме вас ещё есть сотрудники?
– Конечно. – Эля плюхается на диван, откидываясь на мягкую спинку. – Здесь много людей работает. Просто ты пришла утром, тренировки обычно после обеда начинаются, а обслуживающий персонал трудится вечером или до десяти. У меня занятия в час, у Светы в четыре три раза в неделю. С завтрашнего дня начинаем интенсивную подготовку к празднику. Знаешь о нём?
– Да. Откатаю короткую программу. Воропаева сказала, что это необходимо для того, чтобы родители воспитанников понимали, на что способен тренер.
– Я тебя умоляю, – цокает Света, закатывает глаза. – Ей нужно новое, желательно очень смазливое личико для привлечения спонсоров. А ты идеально подходишь!
– Для чего? – непонимающе смотрю на девочек.
– Обычно после соревнований и праздников проходят приёмы, а богатые козлы, приносящие деньги Марго, не прочь развлечься с красивыми фигуристками.
– Мне это не нужно… – шепчу, пока не понимая, какая связь между моими внешними данными и спонсорскими взносами. – И вообще, я даже с парнями не встречалась никогда.
Девчонки затихают, тяжело вздыхая и переглядываясь.
– Непросто тебе будет.
– Я приехала сюда работать. Мужчины, тем более старые козлы, меня не интересуют.
Меня интересует один. Тот, что сейчас ждёт в машине у ворот школы и, вероятно, бесконечно зол, чтобы ему приходится тратить время на несущественные занятия.
– Тогда совет: заканчивается мероприятие, и сразу тихо ускользаешь с глаз Марго. Через час берёшь трубку и говоришь, что уже давно дома, вернуться не можешь.
– Сработает?
– Железно. Мы так последние полгода делаем.
– Она штрафные санкции не применяет? – интересуюсь, чтобы понимать, какие последствия возможны при отказе начальству.
– Применяет. Но поверь, я готова лишиться премии, лишь бы не ублажать очередного слюнявого мудака умными беседами и приторными улыбками. Кстати, замужних она не трогает после известного инцидента.
– А что было? – подвигаю стул ближе, нетерпеливо ожидая продолжения.
– Алиса понравилась спонсору. И не просто понравилась, мужик на стену лез, так ему хотелось именно её. Марго и так, и эдак уговаривала пойти навстречу. – Эля подмигивает. – Если ты понимаешь, о чём я.
Понимаю. Отсутствие мужчин в моей жизни вовсе не означает, что я не в курсе, что такое секс. Доступность информации в любой категории даёт понимание, что и как происходит в интимной жизни мужчины и женщины.
– В общем, – продолжает Света, – Марго палку перегнула, а Алиска мужу нажаловалась. А муж у неё непростой, работает в определённых структурах. Создал он этому спонсору такое количество проблем, что едва хватило средств откупиться. С тех пор Марго предпочитает брать на работу одиночек: нет проблем, некому защитить, и можно диктовать условия, пригрозив увольнением.