– Ваша правда, сахиб, – соглашается проводник.
По правде, говоря, ему плевать.
– Не желаете, пива, полковник? – спрашивает, подходя госпожа Блаватская.
Приняв у Блаватской баклажку с пивом, полковник пьет из горлышка, запрокинув голову. Напившись, вытирает рот тыльной стороной ладони.
– Благодарю, – говорит он, возвращая Блаватской пиво. – Нервы ни к черту. Эти обезьяньи князьки надумали замириться. А если так пойдет – конец смуте и междоусобице. Индия восстанет из пепла, окрепнет и семимильными шагами направится к сверкающим высотам процветания. А на кой ляд нам сильная Индия? Прошу прощения, миледи, вырвалось… Будут переговоры. А вот и зачинщик этого безобразия. Обратите внимания, принц Арджуна, собственной персоной. С нами в вагоне едет, между прочим…
– Этот тот высокий юноша с дредами, в солнцезащитных очках? – спрашивает госпожа Блаватская. – Он похож на ямайского растамана.
– Принц путешествует инкогнито… Ким, старина, послушайте, вы не видели мальчишку с газетами? Он где-то тут шастал…
Пожимаю плечами. Прогулка по перрону сильно меня утомила. С лица льет пот, в голове звенит циркулярная пила. Хочется присесть в теньке, а лучше прилечь. Я растерянно оглаживаю свое арбузное пузо, и тут замечаю, что госпожа Блаватская откровенно меня разглядывает. Краснею.
– Па-а-апрошу в вагон! – говорит служебным голосом проводник-метис. – Поезд отправляется.
Поезд уже идет на разгон, когда дверь купе с лязгом отъезжает в сторону и к нам протискивается поместительный рюкзак. Джентльмен, несший рюкзак, вследствие своего незначительного роста в первый момент незаметен. Да, он невысок, где-то мне по плечо, но кряжист и крепок, с хваткими поросшими рыжими волосками руками, округлым животиком и веселым краснощеким лицом. На лице – седые щетки усов, нос картошкой и маленькие черные глазки с лукавым блеском. Одет этот джентльмен просто и без затей. В высокие, испачканные речным илом, охотничьи сапоги, обтрепанный вельветовый пиджак и тирольскую шляпу с фазаньим пером. На плече у нашего нового попутчика висят аж три чехла: один с толстым ружьем, прозванным среди охотников «слонобойкой», другой с пневматическом гарпуном и третий чехол с набором клюшек для гольфа.
– Уф, – говорит этот человечек, прислонивши свой жуткий рюкзак к нашему столику и, сдвигая на затылок свою тирольскую шляпу с пером. – Позвольте представиться…
– Редька! – кричит госпожа Блаватская величественным жестом, отставляя в сторону опустевшую пивную баклажку.
Она порывисто поднимается и, обежав безразмерный рюкзак, обнимает сего, по-прежнему незнакомого нам, джентльмена.
– Ленка! Чертовка ты эдакая! – гогочет тот, взаимно облапив Блаватскую.
Следует сцена дружеского лобзания.
– Позвольте представить вам, господа моего старинного друга, – говорит госпожа Блаватская, глядя на нас с полковником блестящими от выступивших слез глазами. – Редьярд Киплинг, известный литератор, охотник, путешественник, масон и бабник.
– Да, это я, – скоромно соглашается сэр Киплинг, расчесывая свои пушистые усы специальной маленькой щеточкой. – Сидите, сидите, господа. И, пожалуйста, не надо оваций.
После чего известный литератор, достает из клапана рюкзака курицу в фольге, вареные яички, несколько яблок, а сам рюкзак ловко забрасывает на третью полку.
– Ну, вот, – говорит сэр Киплинг, усаживаясь за столик и, утирая пот с маленького покатого лба. В руке у него словно по волшебству появляется куриная ножка, изрядно смазанная горчицей. – Полез я, значит, по сосне в гнездо, за бегемотовыми яйцами. А зима в том году выдалась лютая, в Черапунджийском ущелье клубился морозный туман, и ветер свистел в сталагмитах сосулек…
– Пойду, прогуляюсь по вагону, – говорю я ни к кому, собственно, не обращаясь. – Укачало что-то…
– Встретив меня в гнезде, бегемотиха зашипела, – продолжает, меж тем, свой рассказ сэр Киплинг, размахивая перед носом полковника куриной ножкой. – Тогда половчее перехватив альпеншток, я заглянул в прекрасные с поволокой глаза животного и прочел там свой приговор – Скорую и Неминуемую Погибель…
Я выхожу из купе и задвигаю за собой дверь.
Поезд летит по индийской прерии. Качаются на своих крюках и скрипят керосиновые лампы. Пузырятся занавески на окнах. Прохожу по вагону, заглядываю в купе проводника. Там пусто. Звякают стоящие на столике чистые стаканы в подстаканниках, да катается по полу бутылка из-под «Ессентуков». Выхожу в тамбур и вижу принца Арджуну с дредами, в солнцезащитных очках и беретке, в компании с двумя секьюрити. Секьюрити похожи, как братья. Оба бородатые, у обеих черная повязка через правый глаз, оба в мышиного цвета халатах. Отхожу к другому окошку. Любуюсь пейзажем.
– Мой повелитель, гость вот-вот прибудет, – сообщает принцу бородатый и одноглазый секьюрити. – Соблаговолите пройти к месту рандеву.
Принц Арджуна коротко кивает. Запахнувшись в халат цветов ямайского флага и по журавлиному переставляя свои худые и длинные ноги, он выходит, за предупредительно отворенную, другим секьюрити дверь. Телохранители топают следом. На поясах их халатов висят кривые мечи в богато украшенных ножнах. Принц Арджуна направляется в хвост состава. Подождав минуту-другую, я иду за ним. Я же шпион, пусть и контуженный. Следующий вагон тоже купейный, потом вагон-ресторан, а после начинается Ад Плацкарта. Там ужасно много детей. Дети сидят в проходе на горшках, скачут как маленькие обезьянки по полкам, дети цепляются за мой пиджак и кричат мне,
– Дядя-слон, покатай! Дядя-слон, где твой хобот?
Кто-то играет на ситаре, а кто-то в нарды. Гомон голосов, интересные запахи. Бородач, идущий следом за принцем, оглядывается. Я прячусь между полок и утыкаюсь носом в развешенные на веревке сырые пеленки. Я не люблю Индию. Я должен выбраться отсюда пока моя личность не распалась на части. Чувствую, как навыки шпионского мастерства понемногу возвращаются ко мне. Иду за принцем, словно тень, через Ад Плацкарта. Я ловок и быстр, как жирный лоснящийся тюлень. Мурлыкаю под нос песенку, которую слышал где-то, сейчас и не припомню где:
Я шпион, я сохраняю покой,
И ты никогда не узнаешь,
Кто я такой.
Плацкартный вагон, еще один, и еще. После прохожу через вагон, заставленный клетками со всякой разной живностью. Там одно узкое окошко под потолком, ни черта не видно, и я сильно разбиваю колено об угол какой-то клетки. Куры принимаются кудахтать, козы блеять и т. д. На шум приходит бородач. Он скользит между клеток, словно не замечая сумрака, высвободив из ножен кривой меч и сверкая белками глаз. Я задерживаю дыхание и подбираю живот, насколько это вообще возможно. Сливаюсь с окружающей средой. Секьюрити скользит мимо. Я слышу запах кари и гашиша. Бородач выглядывает в тамбур, в тамбуре, как я понимаю, нет ни души, только он отчего-то медлит, медлит несколько долгих нескончаемых минут. Я боюсь дышать, я думаю, он может услышать. А еще у меня начинает дергаться ушибленная нога. Но, вот секьюрити уходит. Перевожу дыхание и, помассировав немного мое несчастное колено, крадусь следом.
Тамбур. Еще один вагон, похоже, последний. Осторожно приоткрываю дверь. Там от пола до потолка громоздятся какие-то ящики, тюки и коробки. Посреди вагона оставлен узкий проход. Стараясь не скрипеть, захожу, и выглядываю из-за ящиков. Дверь на другом конце вагона открыта, за дверью рельсы со шпалами убегают в вечереющую оранжевую даль. По рельсам, нагоняя вагон, катит дрезина, застеленная роскошным ковром. На ковре, на груде подушек величественно возлежит какой-то дядька в белых одеждах и покуривает кальян. Слуга в шароварах обмахивает его опахалом из павлиньих перьев. Возле отворенный двери стоит принц Арджуна со своими дурацкими дредами. Дрезина подходит вплотную к вагону. Лязг. Звон. Дядька в белом откладывает в сторону мундштук кальяна, величественно поднимается со своего ложа и переходит в наш вагон. И вот они стоят друг против друга, принц Арджуна и этот, с гламурной дрезины.
– Здравствуй, доблестный Карна, – говорит, выдержав приличествующую случаю паузу, принц Арджуна. – Я рад, что ты пришел.
– Здравствуй, и ты, Арджуна. Зачем позвал?
– Я хочу примирения, брат. Сколько лет нелепой вражды, сколько крови… Нам о многом нужно поговорить. Простишь ли ты меня, брат?
– А ты, брат, ты простишь меня?
– Обними же меня, брат.
И принцы заключают друг друга в объятия. За их черными слившимися силуэтами отлетают прочь, в пыльную закатную даль рельсы и шпалы Синдо-Пенджабо-Делийской железной дороги, громыхает на стыках гламурная дрезина с кальяном и коврами. Мне на голову сыпется какая-то труха. Взглянув на потолок вагона, я вижу, как распахивается крышка люка. После кто-то, просовывает в люк не то палку, не то трость. Нет, это не трость, это духовая трубка! Несложно понять в кого целит невидимый стрелок. Я снова гляжу на обнявшихся принцев и успеваю заметить, как на шее гостя, немного ниже мочки уха, словно по волшебству появляется крохотный цветочный бутончик – оперение маленькой стрелы или смазанного ядом шипа. Тело доблестного Карны бьет короткая судорога, у него подгибаются ноги. Принцы все еще стоят, обнявшись, но один из них уже мертвец. Бородатые секьюрити еще не поняли, что произошло, но это дело нескольких секунд. Я быстро выхожу из вагона. Бегу через тамбур, толкаю другую дверь. Там эти чертовы клетки, в клетках куры, козы и так далее. Бегу. Со всего маху прикладываюсь тем же коленом об угол клетки. Боль просто неописуемая. В глазах плывут какие-то фиолетовые круги. Кажется, я прикусил себе язык. Хватаюсь за клетку, чтобы не упасть и стою так, со всей силы зажмурив глаза. Чувствую, как по щекам текут слезы. Злюсь на себя ужасно. И тут неожиданно слышу знакомый голос.
– Ким, дружище! Я, гляжу, вы тоже решили размяться.
Я даже не пугаюсь. Вытираю слезу рукавом пиджака и оглядываюсь. У меня за спиной стоит полковник Хопкинс и навинчивает на свою трость набалдашник.
– Не сидится, знаете ли, в купе. Да и болтун этот несносный надоел дальше некуда, – делится со мной полковник. – И не забывайте о пользе моциона, молодой человек! Вот я, к примеру, обязательно раз в день прохожу по всему составу. Я и до самого паровоза, случалось, доходил… Так-с, а что у нас тут?
Приобняв меня за плечо полковник склоняется над клеткой.
Дверь тамбура с грохотом распахивается, и в вагон вбегают бородатые и одноглазые секьюрити принца Арджуны.
– Бенгальские кролики, – громко говорит полковник. – Не правда ли, милые зверушки?
Я охотно соглашаюсь с полковником. Секьюрити дышат у нас за спинами.
– А знаете ли вы, дружище, что эти пушистики запрещены женевской конвенцией, как биологическое оружие? – рассказывает полковник. – Да-да, не удивляйтесь! Впервые сипаи использовали кроликов во время инцидента в Бенгальском заливе. Отголоски этой кровавой трагедии мы можем найти в фильме «В поисках святого Грааля» группы британских комиков-экстремистов «Монти Пайтон». Ближе к финалу этого исторического кинополотна есть эпизод, где некий кролик, стерегущий пещеру, нападет на рыцаря Круглого Стола. В прыжке наш милый пушистик хватает рыцаря за горло и перегрызает яремную вену…
– Звиняйте, мужики… – нерешительно перебивает полковника бородатый телохранитель. – Вы тут никого, часом, не видели?
Полковник отворачивается от клетки с бенгальскими кроликами и задумчиво смотрит на секьюрити.
– Да, действительно… – медленно говорит полковник. – Сейчас я припоминаю. Здесь проходил человек. Весь в черном. С повязкой на лице. Я подумал еще, что мне померещилось… Ким? А вы его видели?
– Куда он пошел? – спрашивают секьюрити хором.
