Фонарик Лилька
Я отняла руки от лица, подперла кулаками подбородок. Она тем временем присела на корточки, нагнулась и, поправив съехавшую косу, вытащила из урны мой листок. Потом распрямилась, осмотрела стол и тут же воскликнула:
– Ой! Как круто! Это вы сами придумали? Правда? Ой, ну какая замечательная идея!
Не успела я сказать, что так и есть, я придумала сама купить в спортивном два десятка пластиковых теннисных шариков и на каждом нарисовать рожицу: с веселой улыбкой, с грустными глазками, с раскрытым от хохота ртом, с красными от смущения щеками, как она снова воскликнула:
– А миска какая красивая! А ластики! Вы сами таких животных вырезали? Ножиком? Ой, а бабочку вы тоже сами придумали? Это квиллинг называется? Я один раз попробовала, но у меня ничего не вышло. А блокнотики какие миленькие!
Она так искренне восхищалась, что я на секунду увидела мой письменный стол ее глазами. Бывает же так: ты привык к своему жилищу и тебя уже ничего в нем не восхищает, а кто-то придет, похвалит какую-нибудь ерунду, вроде веточек ивы в стаканчике из-под йогурта на подоконнике, и ты думаешь: а и правда, здорово я придумал. Так и я – увидела на своем столе миллион прикольных штук, и на секунду они снова подняли мне настроение, как в те времена, когда они только появились в моей квартире.
А Лиля неутомимо расхваливала каждый предмет, пока не дошла до зарядного устройства, которое я разрисовала замазкой, и не ойкнула. Я сначала не поняла, почему она ойкает, а потом до меня дошло, и я засмеялась первый раз за день и сказала:
– Ну все, попалась. Звони давай. Скоро семь. Не спит твоя мама.
Лиля покорно взяла протянутый мобильный, который успел зарядиться.
– Алло, мамуля! Нет, я не дома. Я на секундочку забежала во второй подъезд к Наташке перед уроками. Понимаешь, у нас сегодня презентация одного проекта. Мы вчера решили все сделать в стиле оригами, а пару бабочек не успели сложить. Да, прости, мне просто очень жалко было тебя будить. Я знаю, да, прости. Ну мне немножко осталось, вот еще одну бабочку и цикаду, я быстро, ладно? Я к девяти приду. Да, мне ко второму сегодня. Вот как раз проект надо подготовить. Да, прости, в следующий раз предупрежу заранее.
Когда она закончила разговор, я присвистнула.
– «Ну ты горазд пули лить!» – процитировала я Кроша из «Смешариков», а она закусила губу и отвернулась. – Я прям не ожидала, что ты так виртуозно врешь! Думала, что ты начнешь сейчас бекать-мекать, а мама твоя будет тебя пытать и догадываться. А ты прямо как по писаному. Оригами еще приплела. Класс!
– Оригами – это правда! – вспыхнула она. – Я хорошо оригами складываю!
Она потянула носом.
– Не шмыгай, – мрачно велела я. – Салфетки на подоконнике. Не для оригами, для носа!
– Вы прямо как моя мама!
Меня это сравнение слегка разозлило. Прячется в моей «берлоге» от мамаши и меня же с ней сравнивает! Но сил ее поучать у меня уже не было, поэтому я просто сунула ей коробку салфеток («Ой, какая прикольненькая! С Angry Birds! Где вы такую купили?»), повалилась на кровать и, нащупав подушку, подсунула ее под голову.
Я плохо помню, как мы провели следующий час. Кажется, она собирала фигурки из бумаги, пытаясь доказать, что она «не все наврала». Как будто бумажная ящерица отменяла ее уверенный тон и фразы без пауз. «Алло, мамуля! Я на секундочку забежала к Наташке!»
Еще она снова восторгалась моими штуками, особенно коллекцией мягких игрушек. Серёня дружил с художницей, которая делала мягких зайцев с большими серьезными глазами и нестрашных зеленых и фиолетовых монстриков, и на каждый праздник я получала нового «друга». Я иногда проваливалась в дрему, а иногда выплывала и что-то отвечала ей. Кажется, диктовала какие-то цифры. То ли дату рождения, то ли номер телефона своего. Что-то ей там нужно было от меня, и я сдалась, лишь бы отвязалась. Помню точно, что не имя свое.
В девять утра слова у меня кончились, мысли тоже, веки были как намагниченные, так что я просто молча встала и вышла в прихожую. Там посмотрела на себя в зеркало. «Зеленая, как щавель», – сказала бы про меня мама. А Лиля застряла в комнате. Я вставила в дверь ключ и провернула намеренно резко, с грохотом, чтобы девочка поняла намек. Лили по-прежнему не было, зато засветилась щель между баби-Клавиной дверью и полом.
– Ну, ты скоро? – раздраженно спросила я. – Ошибки, что ли, в мемах ищешь?
– Простите…
Она появилась в прихожей, шмыгнула носом, сделала бровки домиком.
– Эти штучки оставь для мамы, – предупредила я. – Мне на работу к двенадцати.
Лиля кивнула, вышла из квартиры, обернулась и помахала рукой, но я вышла за ней.
– Иди.
– Да я дойду, тут всего два этажа.
Я прикрыла глаза, склонила голову набок и скрестила руки на груди. Когда послышались ее легкие шаги, я открыла глаза, а когда услышала: «Ну наконец-то! Лиль, ну ты соображаешь, в школу пора», то, не дослушав, вернулась и хлопнула дверью.
У себя в комнате, растянувшись на кровати, я увидела, что сделала Лилька, – прицепила всех зверей, которых подарил мне Серёня, к бортику моей кровати: кого-то – за передние лапы, кого-то за шею. Но теперь они все таращились на меня, словно видели в первый раз. Я фыркнула, и мне вдруг стало уютно, как дома у мамы. Я натянула одеяло до самого носа и отрубилась.
Меня разбудил грохот кастрюль. Судя по запаху, баба Клава уже занялась своим мелким бизнесом. Я представила, как вхожу в кухню, а она следит за мной водянистыми, цвета сыворотки, глазами, а в кислом воздухе висит вопрос: «Возьми творожку-то хоть грамм сто, помоги старухе, а?»
Я открыла глаза и на секунду увидела квартиру Серёни, которую он снимал в центре, залитую светом, с книжным шкафом, где однажды я нашла «Карлсона…», сдула пыль и читала, читала, читала всю ночь. Смеялась. Вспомнила его квартирную хозяйку, в платке с надписью «Венеция» и в пальто какого-то скромного цвета. Она всегда приходила по звонку и очень долго извинялась за что-то, прежде чем взять у Серёни деньги. Потом вспомнила Серёнины руки и его мокрую от моих слёз куртку и заплакала.
Звери глазели на меня, но от душевной боли по телику рекламируют успокоительное, а не вытаращенные глаза и мягкие лапы зайцев и монстриков.
Глава четвертая
Ревизор
В нашем районе много разных мест, где можно потусоваться: есть и боулинг, есть и рестораны на любой вкус – и с японской кухней, и с итальянской. Есть и кафешки: попроще – на фуд-корте торгового центра, покрасивее – рядом с тем же центром. Но я считаю, что самый лучший кофе в нашем районе варят за скромной стеклянной дверью заведения, расположенного между аптекой и сберкассой. Наверное, я так думаю потому, что пять дней в неделю этот кофе варю там я.
Я – бариста, кофейных дел мастер. Я разбираюсь в кофе, знаю все о зернах, о помоле, об ароматах и, конечно, умею варить его. А также правильно подавать и, что восхищает моих друзей больше всего, рисовать на поверхности напитка разные узоры: сердечки, листики, следы лапок и даже мордочки животных. Сами кофе-мейкеры относятся к латте-арту спокойно, то есть когда мы пьем кофе дома, то ничего себе на поверхности кофе не рисуем. Для нас важнее другое – сложный аромат кофе, вкус и послевкусие. Но на посетителей эти штучки действуют. Каждый раз, когда я рисую на капучино цветок или рожицу, слышу восторженное «ах!», и это приятно.
Вообще умение добавить правильное количество молочной пены в макиато и отличить на вкус марагоджип из Бразилии от такиры из Венесуэлы – это далеко не все, что должен уметь бариста. Контакт с людьми – вот на что я посоветовала бы сделать упор тем, кто гуглит «как стать баристой» и копит деньги на питерский Институт кофе и чая. Человек приходит за настроением, и ты обязан сделать все, чтобы оно стало отличным. Бариста должен улыбаться, даже если ему в сотый раз за день приходится объяснять, чем отличается капучино от американо и какое молоко добавляется в топленый кортадо («Топленое! Тадам!»).
Мне вообще кажется, что наша профессия закаляет характер. Ты должен всегда быть на высоте и в хорошем настроении, что бы ни происходило в твоей личной жизни.
Так что сегодня я шла на работу с надеждой, что череда дел поможет мне выбраться из болота, в которое я попала благодаря своему несдержанному языку.
Еще хотелось поговорить с Липатовой. Вряд ли я услышала бы от нее какой-то дельный совет: все свои проблемы, как и проблемы других, я привыкла решать сама, но мне нужно было с кем-то проговорить вчерашний день.
Я подошла к кофейне, взялась за ручку двери и вздрогнула: соединив ладони домиком надо лбом, у двери стояла Зарина и кого-то выглядывала.
– Мать, ты чего?! – возмутилась я, открывая дверь. – Зачем людей пугаешь? А стулья почему на столах? Зарин, что с тобой?
Заринка работала в кофейне месяц. До этого трудилась в «Сбарро» на фуд-корте, грела пиццу в огромной железной печке. У нас она моет посуду, протирает пол и пыль, забирает со столиков грязные чашки, а в свободное время восторгается, как у нас в кафе круто. Потому что на фуд-корте она стояла за стойкой одна-одинешенька, а нас тут много, и, самое главное, мы все – одна команда, и у нас нет такого: раз ты уборщица, так и убирай грязные тарелки. У нас даже администратор может и посуду со стола забрать, и заказ на кофе принять. И мы, бариста, тоже, конечно, и посуду моем, и пол протираем, если кто-то что-то разлил, а Зарина не заметила. В общем, у нас демократия, и Зарина чаще всего улыбалась во весь рот, сверкая золотыми зубами (это, конечно, в ней поражает: молодая, чуть старше меня, а верхняя челюсть – вся из золота), а сегодня встретила меня не улыбкой, а испуганной гримаской.
Ладно – Зарина, но и Лёвка-бариста, который сегодня открывал кофейню, тоже выглядел растерянным, что уж совсем, как говорится, выходило за рамки.
– У вас обоих такой вид, будто у нас все молоко прокисло, – заметила я, развязывая на ходу шарф. – Или у нас в подсобке грабитель? Решил спереть то пальто, которое висит уже с сентября?
Лёвка слабо улыбнулся и, оглядываясь на папу с дочкой, которые завтракали за столиком в углу, пояснил шепотом, что приходил «какой-то дядька, представительный, явно из какой-то официальной организации» и, строго глядя на Лёвку, требовал менеджера.
– Она не на тебя, она на меня смотрел, – шепотом повторила Зарина, опираясь на швабру, – она на меня точно смотрел.
Ее карие глаза заблестели. До меня дошло: Лёвка бегает от военкомата, а у Зарины что-то с регистрацией. Вот почему они так разволновались.
– Вон она, на улице гуляет туда-сюда, – указала Зарина.
– Не, ребят, так нельзя, – покачала я головой, – держите себя в руках, что ли.
Я нырнула в подсобку, скинула куртку, натянула футболку с надписью: «Какой кофе желаете? Только скажите!», завязала фартук, вымыла руки и вернулась в зал. Улыбаясь, подошла к папе с дочкой и сняла с соседнего стола перевернутый стул. Глянула за окно, на дядьку, который прогуливался перед витриной. Подумала и вышла на улицу.
– Добрый день! – радостно сказала я ему. – Мы можем вас угостить?
Он удивленно поднял брови, а потом пожал плечами и все-таки зашел.
Я усадила его в кресло так, чтобы ему было видно телевизор, сделала Лёвке знак: показала два пальца, повернутые вбок, – это был сигнал: «один капучино».
– Сейчас я найду пульт, – улыбнулась я дядьке и вернулась к Лёвке за стойку.
– Ты с ума сошла! – прошипел он.
Пачка молока в его руках так и прыгала.
– Дай пульт, – спокойно сказала я. – Вон справа, за микроволновкой.
Зарины в зале не было: наверное, уже умчалась в подсобку. Я забрала у Лёвки капучино, на миг прикоснувшись к его ледяным пальцам, и, хотя у нас было самообслуживание, отнесла кофе дядьке. Включила телевизор и пожелала приятного отдыха. Обернулась и увидела, что Лёвку тоже сдуло ветром в подсобку. Я разозлилась: так и будем бояться всего на свете? А работать кто будет? Поразмыслила и направилась к дядьке.
Через пару минут я ввалилась в подсобку, еле дыша от смеха. Заринка взвизгнула и спряталась под тем самым черным пальто, что висело у нас с осени, а Лёвка мрачно поглядел на меня.
– Дураки! – смеялась я. – Донкихоты! Боретесь с ветряными мельницами! Это салфетки!
– Какие салфетки? – не понял Лёвка.
– Дядька ваш! Салфетки принес! Полотенца бумажные! И туалетную бумагу! А вы – прямо заиньки-побегаиньки!
Лёвкино лицо расплылось в улыбке, а Заринка выглянула из-под пальто, и правда похожая на зайца в кустах. И мы засмеялись уже все вместе.
– Военкомат, регистрация!.. – веселилась я. – Слушайте, так нельзя – жить в вечном страхе! Расслабьтесь! Прекратите носиться со своими тараканами!
– Посмотрел бы я на тебя, если бы за тобой гонялся такой таракан! – обиженно сказал Лёвка, поднимаясь и приглаживая волнистые волосы. – А выражение про «ветряные мельницы» не употребляется в таком контексте.
– Ой, ой, ой, какие мы ученые! – усмехнулась я. – Ну простите, мы умных книжек не читаем, в литературный институт, как некоторые, не метим. Нам бы кофеёк хороший сварить – вот и все запросы.
– А зря не метишь, – сказал Лёвка и распахнул дверь.
Послышался громкий хохот дядьки, которому я включила «Тома и Джерри».
Глава пятая
Бег с препятствиями
Дверь за Лёвкой захлопнулась, а я призадумалась. Его слова кольнули больное место. Я действительно не собиралась никуда поступать, по крайней мере пока. Меня вполне устраивала профессия бариста, которую я получила после школы на курсах и в которой я уже два года. И маму мою устраивала. Она меня никогда не пилила за то, что я не пошла вышку получать. Ну а что? Книжки я читаю. Вот Эриха Фромма, например, вчера купила. Правда, он какую-то муть пишет, но я в целом понимаю. Так что я умный человек, зачем мне высшее образование?
Снова послышался хохот дядьки – это выскользнула Зарина. Воцарилась тишина, а я все размышляла.
Почему меня всегда спрашивают: вот ты работаешь бариста, но при этом учишься же где-то? Причем с такой уверенностью спрашивают, аж тошнит. Я сразу отвечаю резко, что буду кофе до старости варить, но все равно обижаюсь слегка. Чем не профессия, я не пойму? Не каждый сможет, между прочим. Что же меня задевает в таких вопросах?..
Додумать важную мысль я не успела: явилась Лариса Липатова собственной персоной.
– Только не говори про то, что опоздала на электричку.
– Я опоздала на электричку.
Мы произнесли с ней свои фразы одновременно, а потом я засмеялась, а она – нет.
Обычно Лариска бодро завязывает узлом свои фиолетовые дреды и травит какие-то байки про утреннюю поездку в электричке. Сегодня мы открылись позже. Накануне у нас до ночи праздновался день рождения, так что Ларискин приезд на электричке не был подвигом, но обычно то, что она припирается к восьми утра и шутит, меня восхищает. Еще я люблю Лариску за внимание к людям. Она помнит подробности из жизни клиентов и всегда готова сказать что-то милое, вроде: «Как вы загорели! Хорошо отдохнули в Испании?» Мы с Лариской из одного города. Учились тоже в одной школе, только она меня младше на год. Лариска живет с родителями, не хочет тратить деньги на съем квартиры в Москве. На учебу копит.
Сегодня у Лариски было несчастное выражение лица.
«Что за день?!» – удивилась я и спросила:
– Отчего, мой друг, невесел, отчего ты нос повесил?
Вместо ответа Лариска повернулась спиной. Я ойкнула: на спине виднелись две ровные зеленые полоски.
– Скамейка?!
– Угу. На станции. Я бежала, но все равно не успела. Присела вот отдохнуть… Кто просил?! – в отчаянии выпалила Лариска.
– М-да-а… – протянула я. – Давай погуглю, может, есть какой-то способ.
Я достала телефон, но Лариска горестно покачала головой.
– Я уже смотрела. Там пятновыводитель нужен, а где я его возьму?.. Или жидкость для снятия лака без ацетона.
– Можно у Заринки спросить…
– Нет, я боюсь. Даже если в ней нет ацетона, все равно. Не хочу в куртке дырку протереть.
– Я все равно посмотрю. – Я провела пальцем по экрану, снимая блокировку.
Вздрогнула: на экране – конвертик. Сообщение от Серёни. Я сжала зубы, но все-таки открыла.
«Прости».
– Супер! – выдавила я.
– Нашла? – обрадовалась Лариска.
Я покачала головой.
– Самое обидное, что только одна скамейка была покрашена, – вздохнула Лариска. – Прикинь? Самая крайняя! И чего меня к ней понесло? А?
– Слушай, – сказала я, – тут один способ описан. Маслом подсолнечным. Я вспомнила: у меня так мама делала. Я в детстве на качелях весной качалась, перепачкала краской комбез. Она оттерла. Маслом подсолнечным.
– А жирное пятно не останется? – с сомнением спросила Лариска.
– Не знаю… – призналась я. – Ну что, попробуем? Мне кажется, у нас осталось несколько упаковок подсолнечного масла с тех времен, когда в меню были салаты. Только потом надо сразу застирать будет. Тут написано на каком-то форуме.
Дверь распахнулась, заглянул Лёвка.
– Галь, там спрашивают кофе в зернах!
– Ну так отвесь.
– Они просят помолоть, – виновато сказал Лёвка, – под гейзерную, но какую-то особую.
– Сейчас приду, – кивнула я.
– А дело вообще не в этом, – вдруг сказала Лариска, – а в том, что я не знаю, что мне с Вовчиком делать.
– А что с ним?
– Он меня достал, если честно. Прикинь, он анекдоты рассказывает. Про пирсинг.
– Например?
– «Знаешь, дорогая, зря мы запрещали нашей дочери вставлять кольцо в нос. Теперь поднимать ее в школу стало гораздо проще». Прикинь? И ржет. – Лариска потрогала кольцо в носу и шмыгнула.
Я вспомнила Лильку.
«Интересно, – подумала я, – до нее дошло, какая опасная история могла с ней приключиться, если бы я оставила ее в сквере? Или все проехало мимо нее, вообще никаким боком не затронув? Есть такие – живут слегка параллельно, и ничего, спасает их жизнь. Я в ее годы была умнее».
– «…А то сядет криво», – в возмущении процитировала Лариска. – И опять ржет. Нормально это?!
– Что? – очнулась я. – А-а, нет, конечно. Слушай, ну скажи ему, что достал.
– Я не могу, – потупилась она.
Теперь мои мысли переключились на Лариску. Вот человек! Волосы выкрасил фиолетовым. В одном ухе три сережки, в другом – девять! В носу колечко, на руках татушки. Все, кто с ней незнаком, думают: «Ну, брутальная деваха!» А она нежнее пиона. Как-то рассказывала мне, что ехала из нашего Пушкина в электричке и какой-то дядька у нее на ноге стоял всю дорогу. А она даже не сказала ему об этом! Весь день хромала потом.
– Знаешь, – вдруг сообразила я, – а ты ему скажи, что ты к нему испытываешь чувства только как к брату. Он и не обидится. Это же правда. Ты же не виновата в этом. И звучит нормально.
– О-о, – расширила глаза Лариска, – а ты права! А я не догадалась! Ой, Галёк! Спасибо!
Дверь открылась, Лёвка просунул голову.
– Ну Га-аль, что лучше выставить – семерку или тройку?
– Да иду, иду! – проворчала я. – Что бы вы все без меня делали?
– Не знаю, – честно ответил Лёвка, что вообще-то было приятно.
Я вышла из подсобки, улыбнулась клиентке, невысокой стриженой блондинке в трикотажном платье со смешными совами, и занялась зернами кофе. Минут десять спустя к нам присоединилась сияющая Лариска.
– Получилось! – прошептала она. – Маслом оттереть пятна! Я сразу застирала, как ты и сказала.
Я засыпала кофе в «молотилку», нажала на кнопку.
– Галь, ты все-таки крутая! – с восторгом добавила Лариска, перекрикивая грохот аппарата. – У тебя все проблемы на раз-два решаются.
– Все, кроме своих, – пробормотала я, выключив аппарат.
– Что? – переспросила Лариска.
Но я сначала пересыпала помолотый кофе в бумажный мешочек, написала название, не забыв в конце поставить «смайлик», завернула пакетик так, чтобы аромат не просочился наружу, закрепила его золотой проволочкой. Вручив кофе клиентке, я взяла у нее деньги, пожелала хорошего дня и только потом развернулась к Лариске, которая в это время ставила в микроволновку тарелку с вишневым штруделем.
– Он отказался, – сообщила я.
– От чего? – не поняла Лариска и тут же в ужасе прикрыла рот рукой. – Погоди… ты же вчера собиралась… Да ты что?! Быть не может!
– Может. В общем, урок тебе, Липатова, на будущее. Не стоит в этих делах ориентироваться на историю о Магомете и горе.
– Ну погоди! – умоляюще сказала Лариска. – Расскажи, как это вышло. Вы пришли в клуб?..
– Да, мы пришли, – начала я, но тут из моего кармана запел Пенни Кравиц: «I want to get away! I want to fly away!..»
Я даже не сразу услышала – специально ставила на звонок песню, чтобы, если во время работы зазвонит, не слишком привлекал внимание гостей, сливаясь с музыкой, которая звучит у нас в кафе фоном. А когда услышала – психанула. А если Серёня?
Номер был незнакомый.
– Алло? – с опаской произнесла я.
– Галя… – Голос тоже был незнакомый. – Извините меня… У меня, наверное, странный вопрос… Я прошу прощения… У вас есть лишний… э-э-э… бюст… бюстгальтер?
– Что?! – опешила я. – Кто это?!
В трубке шмыгнули.
– Лиля?! Ты откуда мой номер взяла?
– Вы же сами дали…
– А имя?
– Вы же сами…
– Что – сама?!
– Сами сказали, что ваше имя по-латински означает «курица»… Ну… я и посмотрела в гугл-словаре…
– Ширли Холмс, – мрачно сказала я, – да, ты меня вычислила. Всё, отбой. Хорош баловаться, я на работе.
Я сунула телефон в карман.
– Кто это? – спросила Лариска, распахивая микроволновку и доставая оттуда штрудель.
У меня забурчало в животе от запаха вишни и ванильного сиропа, которым Лариска щедро полила штрудель.
– Девчонка одна, – отмахнулась я, сглатывая слюну. – Короче, мы пришли в клуб. Я волновалась, конечно. Он вроде нет. Хотя помнил, что у нас юбилей с ним. Подарил кольцо. Такое модное, типа из серебра. Очень простое. Ну я и решила, что это знак. Точно, знак. И говорю ему…
«I want to get away! I want to fly away!..»
Я нажала на кнопку «отбой».
– Я говорю ему: «Серёнь… давай, может…» А потом спохватилась, что будет как в программе «Давай поженимся!». Стала по-другому фразу строить. Начала подводить: мы, типа, встречаемся сто лет. И в Москве уже не первый год. Давай, может..
«I want to get away!..»
– Да что это! – прорычала я. – Не разговор, а бег с препятствиями!
– Ответь, – предложила Лариска, – а я пока молочный улун заварю молодому человеку.
Парень, напоминавший Фродо из «Властилина колец», покосился на меня с опаской.
– Ну чего тебе? – процедила я в трубку.
– Галя, – громко прошептала Лилька, – вы только не бросайте трубку! Я не шучу. Мне правда очень-очень нужен лифчик. У вас… просто… нету запасного?
– Зачем тебе? – обалдело спросила я. – Почему ты мне звонишь, а не маме?
– Я не могу… – всхлипнула Лилька. – Она… она на работе занята. А мне надо как-то из школы выйти.
– А что, без лифчика не выпускают? – фыркнула я, и «Фродо» еще больше на меня вытаращился.
Я отвернулась к огромным стеклянным банкам, стоявшим на витрине, в которых хранились кофейные зерна.
– Нет, – сказала Лилька отчетливо, – они сказали: если я не покажу, что он у меня есть, то они меня не выпустят из школы.
– Кто – они? – спросила я, чувствуя, что у меня начинает сосать под ложечкой от неприятного ощущения под названием «придется идти и разбираться».
– Ну, девочки.
– Ну покажи им!
– Я не могу! У меня его нет!
– У-у! – взвыла я. – Ладно. Слышишь? Я сейчас приду.
– Принесете лифчик? – обрадовалась Лиля.
– Нет. Просто скажу этим твоим дурам…
– Тогда не надо, – перебила меня Лилька. – Извините, что побеспокоила. Простите. Правда, не надо. Честно.
И повесила трубку. Вот ведь, а!
«Ну и прекрасно!» – сказала я «Молочному этюду», чьи зерна хитро поблескивали при свете лампы дневного света.
– И что? – спросила Лариска за моей спиной.
– Ты про что? А, ну да… И я ему говорю: «Давай мы будем жить вместе?» Он как-то неуверенно кивнул. Надо было мне остановиться. Но меня ж несло! Как тебя – на твою крашеную скамейку. Я добавила: «Только ты ж моего папу знаешь. Он мне в жизни не разрешит, если мы не оформим… ну…»
– Ой, мамочки!..
Этот бабий вздох совсем не вязался с Ларискиными фиолетовыми волосами, но в этом была она вся. Сочувствовала умеючи.
– Ну, в общем, он тут отвернулся и сказал, что не готов. Что хочется профессию освоить, разобраться с жильем… Дальше не помню. А-а, Настьку еще приплел!
– Племянницу?