Эра войны. Эра легенд
Гиффорд оперся о стол, стараясь сохранять спокойствие. Она просто пытается задурить мне голову.
– Так ты пфавда та самая ведьма?
– Та самая ведьма?
– Ты знаешь, что я имею в виду. – Он не мог заставить себя произнести имя, хотя в нем не было звука «р».
– Ты хочешь знать, действительно ли я – Тэтлинская ведьма?
Он кивнул.
– Если да, то что? Что ты сделаешь?
Гиффорд промолчал. Он понятия не имел, что делать, если это правда.
– Закричишь? Позовешь соседей? Потребуешь, чтобы меня привязали к поленнице и сожгли заживо?
Гиффорд продолжал молчать. Падера никогда ему не нравилась. С ним она обращалась жестоко, хотя к другим проявляла доброту, и это его больно ранило. Если бы она ко всем относилась одинаково, ему было бы легче. Как-то раз она сказала, что таким извращенным способом проявляет свою любовь. Тогда он почувствовал себя виноватым в смерти матери. Раньше он верил Падере, а теперь понятия не имел, что и думать. Если она действительно ведьма, кто знает, на что способна. Все же Гиффорд не желал ей смерти, даже не хотел причинять ей боль. Если уж быть честным до конца, он начал уважать старую женщину, хоть ему и неприятно признавать такое. Он не осуждал ее за убийство Ивера. Если бы он знал, каков старый резчик на самом деле, то прикончил бы его собственными руками.
– Тебе же известно, как поступают с ведьмами. – Падера вновь принялась нарезать грибы.
Не зная, что сказать, Гиффорд молча смотрел, как старуха ловко управляется с ножом.
– Ты хочешь узнать про Тэтлинскую ведьму, так я расскажу тебе. Однажды наступил мор, на людей напала ужасная зараза, – заговорила Падера, опустив голову и сосредоточившись на своем занятии. – Люди умирали тысячами, целые деревни опустели. Одна женщина, которая научилась искусству лечения травами у своей матери, а та – у своей, и так далее, – нашла способ бороться с болезнью. Только она не была ни вождем, ни мужчиной, ни матерью, поэтому никто ее не послушал, никто ей не поверил. Когда в деревню Тэтлин пришла чума, погибли все, кроме нее. Тогда женщина стала ходить по деревням, пытаясь научить людей, как победить заразу. Никто ее не слушал, а в каждое поселение, где она появлялась, вскоре приходила чума. Люди вбили себе в голову, что та женщина не пытается остановить болезнь, а, наоборот, приносит ее с собой. Ее объявили ведьмой и повесили в лесу, где бедняжка пыталась спрятаться.
Падера горестно покачала головой.
– Вот, мой мальчик, настоящая история Тэтлинской ведьмы. Не такая захватывающая, как те байки, что рассказывают в чертоге за кружкой пива. И, конечно, на этом дело не закончилось, потому что Тэтлинская ведьма оказалась не единственной. Тех женщин, кто не желал подчиняться правилам, вел себя не так, как полагается, раздражал власть имущих своими познаниями и мудростью, – каждую объявляли Тэтлинской ведьмой. А все мы знаем, что Тэтлинская ведьма – это зло. Иногда несчастных просто изгоняли, иногда – как ту знахарку из деревни Тэтлин – убивали. Многие женщины пострадали и до сих пор страдают лишь потому, что знают и умеют то, что другим неведомо. Так что Тэтлинская ведьма бродит повсюду, и она – во всех своих обличьях – настоящая чума.
Падера закончила резать грибы и, собрав их в горсть, взглянула на Гиффорда уже обоими глазами.
– Так что да, Гиффорд, я – Тэтлинская ведьма. Так же как Рианна, Роан, Мойя, Брин, Персефона и Сури. А кроме них, есть еще множество других женщин. Или зови толпу, чтобы прикончить меня, или уходи и оставь меня в покое. У меня нет времени выслушивать твои глупости.
Гиффорд обитал в Приюте Пропащих в конце мощеного переулка, через площадь от домика, где жила Роан, – точнее, считалось, что она там живет, на самом же деле она редко там бывала. Приют Пропащих получил свое название из-за того, что там обретались Гиффорд, Хэбет, Матиас и Гэлстон. Калека, Тугодум, Старик и Неудачник. Гиффорд сам выбрал название для их пристанища, зная по опыту – лучше первому посмеяться над собой и найти себе прозвище, чем дожидаться, пока это сделают другие. Вряд ли люди придумают что-нибудь хуже, но Гиффорд понимал – пустишь дело на самотек, и все насмешки достанутся тебе одному. А так – пусть смеются, шутка хотя бы его.
Хромая, он вошел в переулок и заметил на пороге Трессу.
Тресса частенько заглядывала в Приют Пропащих. Будь вдова Коннигера мужчиной, сразу бы стала полноправным членом маленького отряда отверженных, получив прозвище «Ненавистная».
– Как у него дела? – спросил Гиффорд.
Тресса прижала к груди глиняный кувшин. Ее нечесаные волосы висели сальными прядями, рукава платья пестрели въевшимися бурыми пятнами. Она кисло улыбнулась. Улыбка у нее была как у Падеры, но с зубами.
– Не знаю. – Тресса говорила хриплым, изношенным голосом, под стать ее облику. – Иногда ему вроде лучше. Только я начинаю надеяться, что старому хрычу полегчало, как на другой день… – Она сплюнула себе под ноги.
Плевать у нее получалось здорово, лучше, чем у Гиффорда. Он восхищался этим ее умением. Гиффорд старался в каждом человеке видеть что-нибудь достойное восхищения. Когда для тебя самого просто стоять прямо – уже достижение, находить у других таланты не так уж и трудно.
– И сегодня как фаз «дфугой день»?
Тресса невесело усмехнулась.
– Старый хрыч меня даже не узнал. Пялился, будто в первый раз увидел.
– Я думал, ты помогаешь Гэлстону как фаз из-за того, что он не может вспомнить, кто ты такая.
Тресса неохотно кивнула.
– Я прихожу сюда каждый день. Кормлю его, купаю, стираю ему одежду, подтираю задницу… А еще мы разговариваем. Так, о всякой ерунде – о шляпах, о снежинках и о том, за что боги нас так ненавидят. Иногда он улыбается, когда видит меня, а вчера… – Тресса нервно вздохнула, потом медленно выдохнула. – Вчера он подбежал ко мне и обнял. Крепко так обнял, как будто любит меня. В общем, сам знаешь, как оно бывает. – Она взглянула на Гиффорда и покачала головой. – Ладно, может, ты и не знаешь, но было здорово. По-настоящему здорово. Никаких там ухаживаний, нет, просто радость и любовь. Меня давно так никто не обнимал… – Она шмыгнула носом. – А сегодня… сегодня он вел себя так, будто ничего не было. Я снова для него чужая.
Тресса сунула палец в кувшин и поднесла к губам.
– Хочешь попробовать? – Ее дыхание отдавало перебродившей рожью.
– Нет, спасибо.
– Это помогает. Поверь мне.
– Спасибо, но нет.
Тресса кивнула, вытерла губы и тайком смахнула слезы, повисшие на ресницах. Гиффорд притворился, что не заметил.
– Твой пикник удался?
Он кивнул.
Тресса не сводила с него взгляда.
– Что-то пошло не так, верно?
– Да.
– Другой на твоем месте давно бы опустил руки.
– Если бы я был тем дфугим, я тоже опустил бы фуки.
Тресса рассмеялась.
– Вот как ты на это смотришь? Думаешь, Роан – желанная добыча? Да ей самое место здесь, в Приюте Пропащих. Я понимаю, ты ее любишь, да только, откровенно говоря, девчонка совершенно чокнутая. Она не позволит тебе прикоснуться к ней, и никому не позволит. Допустим, ты каким-то чудом уговоришь ее выйти за тебя замуж. Что это будет за брак, если ты не сможешь даже пальцем дотронуться до своей жены? Ты ведь и за руку ее взять не смеешь, так?
– Не смею. Иначе Фоан закфичит.
Тресса снова протянула ему кувшин.
– Точно не хочешь?
Гиффорд помотал головой.
– У Фоан есть на то свои пфичины.
– У нас у всех свои причины. – Тресса опять сунула палец в кувшин. – Видит Мари, у нас у всех свои причины.
Глава 9
Гончар
Герои – те, кто отказался убивать или быть убитым. Тогда я этого не понимала, а теперь знаю точно: мне довелось жить среди героев. Мне кажется, они окружают каждого из нас.
«Книга Брин»Сури стояла на перилах балюстрады на самой вершине Спайрока, широко разведя руки и представляя, что летит. Под ней раскинулся огромный мир. От резкого пронизывающего ветра слезились глаза. Впервые в жизни девочка пожалела, что у нее слишком короткие волосы, – были бы длинные, красиво развевались бы на ветру.
– Развлекаешься? – спросила Арион, но Сури услышала: «Ты с ума сошла? Я до смерти перепугалась!»
Сури всегда получала послания от Элан, от деревьев, погоды и животных. То, что она раньше считала талантом мистика, оказалось Искусством. Интуиция, предчувствия, единение с миром – все это было результатом ее дара слышать язык мироздания. Большинство людей хоть раз в жизни слышали его зов. Необъяснимый ужас за миг до трагедии, чудесные совпадения или вещие сны – слабые сигналы, поступающие от Элан. Не бывает людей, полностью глухих к ее голосу, однако понять ее речь способны немногие, а поддержать беседу могут лишь считанные единицы.
Тура была не столь одарена, как Сури, но и у нее имелся талант к Искусству. Все мистики и провидцы могут слышать шепот мира. К несчастью, Тура умерла, так и не узнав истинной природы своей силы. Если бы она знала, то наверняка научилась бы сосредоточиваться и тренировать внутренний слух. Сури провела целую зиму, обучаясь этому умению, и теперь вместо неясного шепота ветра слышала мысли других людей. По крайней мере, ей так казалось. Арион говорила, что улавливать сильные переживания – примерно то же самое, что чувствовать изменение температуры воздуха. Благодаря своему таланту Сури читала по лицам так же хорошо, как по костям.
И сейчас она могла с уверенностью сказать, что Арион напугана.
Девочка не придала этому значения. Она была слишком увлечена полетом. Вытянув руки, она почувствовала, как ладони поймали ветер, словно крылья. Жаль, что я не родилась птицей.
– Мы можем летать? – спросила Сури, перекрикивая вой ветра.
– Нет, – напряженно ответила Арион.
– Я имею в виду, с помощью Искусства.
– Я поняла, что ты имеешь в виду. Нет, не можем, – поспешно добавила фрэя, словно боялась, что Сури действительно попытается взлететь.
– Ты говорила, мы можем все.
– Я сказала, тебе будет казаться, что ты можешь все. Это иллюзия. Нельзя сделать то, что противно твоей природе. Нельзя стать невидимкой или превратиться в лягушку. Нельзя созидать жизнь, воскрешать мертвых или…
Сури повернулась к ней, с удовольствием ощущая себя совой, которая выслеживает мышь.
– Я же вернула тебя к жизни.
– Я не была мертва.
– Уверена?
– Совершенно уверена.
– И летать я не смогу?
– Не сможешь.
Сури со вздохом спрыгнула на балюстраду и тут же почувствовала исходящую от Арион волну облегчения. Фрэя выглядела гораздо лучше. От ее раны остался лишь белый шрам, хорошо заметный на свежевыбритой голове.
К Арион вернулись многие умения и привычки.
Тогда, в шерстяной палатке Падеры, Сури совершила невозможное. Она открыла дверь из мира живых в мир духов, проникла в загробное царство Пайра и добралась до длинной реки, по которой души умерших направляются к месту своего последнего упокоения. В том темном потоке она нашла Арион – та отчаянно плыла против течения, понемногу теряя силы. Каждый, кто попадал туда, рано или поздно покорялся реке, однако Сури сохранила связь с миром живых, и эта связь, словно якорь, не позволила им уплыть в бескрайние дали Пайра. Вытащив Арион из реки, Сури не просто вернула фрэю к жизни, она починила ее. В корабле ее тела зияла пробоина, хорошо заметная из царства мертвых – как дыра в одеяле, если посмотреть на свет. Девочка заштопала дыру и вывела Арион в мир живых. Когда стало ясно, что фрэе ничего не угрожает, Сури от изнеможения лишилась чувств. Только позже она поняла, как близко подошла к гибели. Живым не следует погружаться в реку, по которой плывут души умерших. Если бы она задержалась в воде, течение увлекло бы ее за собой и прервало нить ее жизни. Тогда бы они обе остались в Пайре навеки.
После этого Арион еще несколько дней пролежала без сознания. Та неделя была худшей в жизни Сури. Она потеряла Минну, и даже несмотря на то, что ей удалось вытащить Арион из Пайра, фрэя не подавала признаков жизни. Когда же она очнулась, девочка хлопотала вокруг нее точно мать вокруг младенца. Наконец к Арион вернулись силы, и выяснилось, что она не просто жива.
Она вновь обрела способность владеть Искусством.
– Обидно, – продолжила Сури. – Я не могу стать невидимкой. Я не могу жить вечно. Я не могу сотворить себе животных. Я не могу заставить хищников есть траву. Я не могу поменять звезды местами или добавить новое время года. Даже летать, и то не могу.
Арион приподняла маленькую глиняную чашечку, которую держала в руках. Фрэя питала слабость к поразительно невкусному чаю из местной лавочки. Он ей очень напоминал тот, который она пила в Эстрамнадоне.
– Зато ты можешь рисовать картины из светлячков. – Она всегда приводила этот пример. – Действительно потрясающе, никогда не видела ничего подобного. До сих пор не понимаю, как тебе удается создавать таких реалистичных медведей и кроликов из светящихся жуков.
– Жукам все равно, где летать. – Сури вернулась в башню, уйдя с пронизывающего ветра. Теперь они могли спокойно разговаривать. – Итак, что тебя тревожит? Персефона по-прежнему отказывается отправлять послание фэйну?
– С чего ты взяла, что меня что-то тревожит? – С деланно невинным видом спросила Арион. – Ты что-то чувствуешь?
– Тут много ума не надо. Ты забралась на самую вершину Спайрока. Вряд ли только для того, чтобы рассказать мне, что я не могу летать.
Арион улыбнулась.
– Что смешного?
– Да нет, просто… ты быстро взрослеешь. Мыслишь, как настоящий миралиит.
– Это хорошо?
Фрэя крепче сжала чашку в ладонях.
– Думаю, да.
– Так я права? Она не хочет слать птицу к фэйну?
Арион кивнула.
– Киниг по-прежнему держит сторону Нифрона. Инстарья, как в свое время и Рэпнагар, не могут поверить в то, что рхуны способны владеть Искусством. Это отчасти подтверждает мое предположение, что принц так и не сообщил Лотиану о тебе. Учитывая данные обстоятельства, Нифрон собирается скрывать тебя и твой дар как можно дольше. По его мнению, эффект неожиданности принесет нам больше пользы, чем правда о твоем существовании. Лотиан уверен, что я не нарушу закон Феррола, и значит, он единственный, у кого есть мастера Искусства, способные причинить вред фрэям. Нифрон хочет сделать тебя нашим тайным оружием.
– А что ты сама думаешь об этом?
Арион заглянула в чашку.
Печаль. Нерешительность. Сури прочла это так: «Сколько лет я прожила, так ничему и не научилась».
– Наверное, я возлагала слишком большие надежды на то, что Лотиан станет лучше относиться к твоему народу, узнав, что рхуны способны владеть Искусством. Теперь, когда мы взяли Алон-Рист, боюсь, дело зашло слишком далеко. Фэйн ничего не забудет и не простит.
– Но ты по-прежнему хочешь отправить к нему птицу?
Арион кивнула.
– Война неизбежна, но однажды, когда обе стороны пресытятся кровопролитием, правда о тебе поможет им найти достойный предлог для ее прекращения. Ужасно, что многим людям придется погибнуть, чтобы их вожди наконец поняли очевидное.
– Выходит, я превратилась в бабочку, но это не помогло спасти мир.
Арион погрустнела.
– Не могу объяснить… может быть, у тебя лучше получится. Искусство говорит мне, что ты – ключ к спасению наших народов. Я думала, нам удастся восстановить мир, если мы докажем родство рхунов и фрэев. Тогда закон Феррола распространится и на рхунов. Это казалось мне самым разумным решением, однако, когда идет война, противоборствующие стороны редко прислушиваются к голосу разума. И все же я по-прежнему ощущаю тонкую ниточку, связывающую тебя и наступление мира. Когда я смотрю на тебя, во мне просыпается надежда. Ты – луч света во тьме, и с каждым днем этот луч становится все ярче.
Фрэя задумчиво покрутила чашку в руках.
Сури пристально посмотрела на Арион. Есть еще какая-то причина, почему она пришла сюда. Она не смогла прочесть мысли заклинательницы, зато увидела ключ к разгадке.
– Зачем ты принесла эту чашку? Почему все время таскаешь ее с собой? Чай давно уже остыл.
Арион кивнула и приподняла чашку.
– Да, именно за этим я и пришла.
– За чаем?
Фрэя отрицательно покачала головой.
– Ты знаешь слово «Цензлиор»?
Сури немного подумала.
– Думать быстро?
– Если точно, то «Стремительный ум». Так меня называла Фенелия. У тебя тоже стремительный ум. За всю свою жизнь я не видела более одаренных мастеров Искусства, а прожила я немало. Так вот, я получила это имя, когда мне было полторы тысячи лет. Когда Фенелия умерла, мне вдруг стало ясно, что я – единственная, кому она дала прозвище. Она выделила меня из всех; возможно, она знала, что именно я найду тебя. Фенелия хотела, чтобы я стала преподавателем Искусства. Так и случилось – теперь я твоя наставница. Раньше я думала, что она хочет сделать меня наставницей принца, но теперь мне кажется, что она чувствовала важность моей жизни так же, как я чувствую важность твоей, – разрозненными обрывками: какие-то видны совершенно ясно, а какие-то невозможно постичь, потому что они еще не произошли.
Арион облокотилась о перила и устремила взгляд на восток. В спину ей светило закатное солнце, и казалось, что с вершины башни видно до самого края мира. Внизу тонким волоском извивалась река Берн, а гора Мэдор была не больше шишки. Вдалеке раскинулось море деревьев – Арион сказала, что это Харвудский лес. За ним текла река под названием Нидвальден: Сури поверила фрэе на слово, потому что за деревьями реку не видать. А за рекой простиралось голубоватое марево, которое Арион называла своим домом.
– У нас есть всего одна неделя, – еле слышно произнесла заклинательница. – Одна неделя и целая вечность, – продолжила она уже громче. – Нифрон и Персефона хотят, чтобы мы нашли других мастеров Искусства, Стремительных умов, Цензлиоров. Они считают, что фэйн пошлет против нас отряд миралиитов – Паучий корпус. Эти миралииты обучены переплетать защиту и нападение, как пауки. Понимаешь?
Сури закатила глаза.
– Ты только что сама сказала, что у меня стремительный ум.
– Ах да, извини.
– Значит, Персефона хочет создать собственный Паучий корпус?
– Что-то вроде того. Как следует из названия, в нем должно быть куда больше двух мастеров.
– И как мы их найдем? Будем искать тех, кто умеет быстро разводить огонь?
– Увы, не все так просто. Далеко не у всех способности к Искусству проявляются так ярко, как у тебя. Обычно они выражаются в склонности к творчеству. Миралииты часто начинают как простые художники, скульпторы или даже плотники. Чем более искусны творения мастера, тем больше вероятность, что у него есть дар к Искусству.
Арион приподняла изящную чашечку.
– Ты случайно не знаешь, кто ее сделал?
К тому времени как они добрались до маленького домика в Малом Рэне, уже стемнело. Сури большую часть жизни провела под светом звезд, поэтому не боялась темноты. Перебравшись в Далль-Рэн, она чувствовала себя неуютно – ее слепил свет факелов и очагов. То же самое и в городе фрэев, только здесь вместо факелов горят масляные лампы: их свет порождает тени, и вокруг становится еще темнее. С людьми то же самое, думала Сури, пока они с Арион шли по узкому переулку. В отличие от прочих живых существ, люди не способны жить в гармонии с природой; они вечно пытаются заставить ее подстроиться под них. Может быть, именно поэтому боги и духи так жестоки к людям – они просто хотят сказать им: «Прекратите!»
Сури и Арион подошли с маленькой деревянной хижине, притулившейся в конце переулка. В прежние времена это был сарай или домик слуги. По сравнению с большими красивыми домами, стоящими вокруг, жалкая лачуга казалась еще более убогой. На пороге сидели мужчина и женщина. Женщину звали Тресса. Ее никто не любил, но Сури не знала, почему. Пауков тоже почему-то никто не любит. Девочка уже давно оставила попытки разобраться, что творится в головах у людей, предпочитающих жить внутри стен. Рядом с Трессой сидел гончар Гиффорд. Между ними стоял кувшин.
Они о чем-то беседовали, однако, заметив Сури и Арион, тут же замолчали.
Тресса положила руку на кувшин и придвинула его ближе к себе.
– И зачем вы сюда пожаловали?
– За ним. – Сури ткнула пальцем в Гиффорда.
Тот удивленно поднял брови.
– Что он такого сделал? – возмутилась Тресса. – Оставьте его в покое. Гиффорд сам по себе ходячее несчастье, еще вас ему не хватало.
– Мы не собираемся доставлять ему неприятности, – заверила Арион. – Просто хотим поговорить.
– Да неужели? – Тресса подозрительно прищурилась. – И о чем же?
Арион показала ей чашку.
– Вот о чем. Ты сделал эту чашку? – обратилась она к Гиффорду.
Тот кивнул.
– И что с того? – с вызовом поинтересовалась Тресса. – Тебя не устраивает, что калека зарабатывает своим трудом на хлеб?
Арион взглянула на Трессу.
– Можно мы поговорим с Гиффордом наедине?
– Чтобы ты навела на него порчу? – взвилась та. – Вот что я вам скажу: идите-ка вы отсюда подобру-поздорову. Возвращайтесь в свою неприступную каменную крепость, к одноглазым ящерицам, котлам и летучим мышам. Оставьте нас в покое. Если вас не затруднит, конечно.
– Никогда не видела одноглазых ящериц, – заметила Сури. – Хотя уж в ящерицах-то я неплохо разбираюсь.
– Еще бы. Ты с ними, небось, на короткой ноге.
Сури кивнула.
– Конечно. Ящерицы очень дружелюбные.
На это Тресса не нашлась что ответить и нерешительно взглянула на Гиффорда.
– Гиффорд, – сказала Арион, крутя его чашку в руках. – Я считаю, ты замечательный мастер. Просто изумительно. Фарфор такой тонкий, что даже просвечивает.
– Все дело в глине – подойдет только белая и мягкая, а еще в гончафном кфуге и в хофошем обжиге. Нужно обжигать долго-долго.
– Очень искусная работа, и дело не в одном мастерстве, а также в творческом подходе. Форма чашечки, как у цветка, и этот завиток на ручке…
– Спасибо.
– Ты что, пришла сюда, чтобы похвалить его работу? – с сомнением спросила Тресса.
– Отчасти, – ответила Арион. – Но у меня есть еще несколько вопросов. Гиффорд, ты умеешь петь?
– Ха! – Тресса хлопнула себя по колену. – Да он поет как простуженная жаба!
Гиффорд нахмурился.
– У меня не очень хофошо получается говофить, а петь еще тфуднее. Губы и язык плохо фаботают, и звуки выходят непфавильно.
– Ну, может быть, не петь, а напевать без слов? Ты напеваешь, когда работаешь?
Гиффорд подумал, потом кивнул.
– Да, пожалуй.
Арион, улыбнувшись, посмотрела на Сури.
– Ну напевает он, и дальше что? – проворчала Тресса. – Это что, преступление? Я тоже иногда напеваю. Твое-то какое дело?
Арион не обратила не нее внимания.
– А у тебя бывало когда-нибудь предчувствие, что скоро пойдет дождь, а на небе в это время ни облачка? Или, может быть, ты чувствовал, что зима будет ранняя или, наоборот, поздняя?
Гиффорд пожал плечами.
– Не знаю. Может, и было такое.
– А ты умеешь разжигать огонь, хлопнув в ладоши? – спросила Сури.
– Нет, – удивленно ответил Гиффорд.
– Сури имеет в виду, бывало ли так, что ты очень чего-то хочешь, и это происходит? Случались в твоей жизни счастливые совпадения – например, когда ищешь что-то и сразу же находишь, или дождь начинается только когда ты дошел до дома?
– Такое вряд ли.
Тресса расхохоталась.
– Этот парень едва ли может считать себя мастером счастливых совпадений. Скорее наоборот, – добавила она, хлопнув Гиффорда по плечу, – такое ощущение, будто боги, когда создавали его, маялись похмельем. – Она сплюнула, вытерла подбородок и покачала головой. – Ты что, считаешь его колдуном, потому что он лепит из глины красивую посуду?
– Возможно, – ответила Арион. – Сделай мне одолжение, Гиффорд. Я хочу, чтобы ты пошевелил пальцами вот так. – Фрэя как будто пощипала струны арфы. – Так, правильно. А теперь посмотри на мои ладони и подумай об огне. Представь, что мои руки пылают. Представь, как они плавятся, а потом превращаются в пепел. Сосредоточься. Закрой глаза, если так тебе будет легче.
Гиффорд уставился на руки Арион, и Сури забеспокоилась – а вдруг у гончара действительно получится поджечь фрэю? Конечно, Арион знает, что делает, тем не менее Сури приготовилась погасить даже самый слабый огонек, если он вдруг появится.
После путешествия в Нэйт Сури заметно улучшила свои навыки в использовании Искусства. Последние восемь месяцев она занималась с Арион в основном техникой. Девочке казалось, что они, как в прежние времена в Далль-Рэне, играют с веревочкой и учат рхунский и фрэйский. Арион показывала простое плетение, а Сури перенимала его и усложняла. Фрэя улыбалась, часто смеялась или качала головой и говорила: «Почему никто не додумался до этого раньше?» Сури не сомневалась, что сможет защитить Арион от всего, что способен натворить Гиффорд, и все равно тревожилась.