Беглец (сборник)

– Есть! Я почуял, как он ухватил, и вот – воняет.

Все, и Виталий Сергеевич тоже, понюхали, как воняет смола тарантулом.

– Юливанна, – сказал Юрка, – хочете понюхать, как тарантул пахнет?

– Юра! – укоризненно сказала Юливанна. – Ну зачем мне нюхать эту гадость?

Юрка улыбнулся и не сумел ничего сказать. Он ведь думал, что ей тоже интересно понюхать. Он поплевал на смолу – так полагалось, – снова опустил ее в норку, подергал и вдруг выхватил вместе с тарантулом. Он был буро-желтый, мохнатый и здоровенный, больше пятака. Паук отпустил смолу, упал на землю, но сейчас же приподнялся на задних лапках и задрал вверх передние.

– Смотри, сейчас бросится! – закричал Славка, и все отпрянули.

Юрка наступил на тарантула сандалией и раздавил. Разнеслась резкая вонь.

– Н-да, малоприятное создание, – сказал Виталий Сергеевич, – хотя даже он, наверно, нравился своей маме.

Они поймали еще четверых и забили их норы, долго и безуспешно пытались выманить из норы пятого, но тот был хитрый – за смолу хватался, но сейчас же выпускал, как только ее тянули вверх.

– Хватит, Виталий, – сказала Юливанна, – иди завтракать.

– Давай уж и храбрых охотников покормим.

– Не, мы не хочем, – сказал Юрка, – мы уже ели. Пошли, ребята.

Тогда Митька, который все время из-под опущенных век наблюдал за охотой, открыл глаза и сказал:

– Они совсем не храпят.

– Кто?

– Крабы.

Все засмеялись. Вчера Митька что-то спросил у Виталия Сергеевича, а тот сказал, что он все узнает, когда услышит, как крабы храпят. Юрка и Славка поняли, что Виталий Сергеевич сказал это в шутку – потому что как же могут крабы храпеть? – а Митька поверил.

– А ты слушал? – спросил Виталий Сергеевич.

– Ага, сегодня. А еще мы нашли дельфина. Дохлого.

– Ой, дядя Витя, – сказал Юрка, – я совсем забыл… Вам нужно лекарство? У дельфинов жир такой лечебный – все вылечивает. Дядьки из Поповки его перетопили, а когда кто болел – мазали. Он всех вылечивает. И овец, и коров. Пойдемте наберем того жира? – И он заулыбался во весь рот, заранее радуясь тому, что они сделают такое хорошее дело.

– Ну зачем мне это лекарство?

– Так вы же говорили, Юливанна больная… Может, и ее вылечит?

– Юра! – сказала Юливанна. – Ты все-таки думай, что говоришь. Я же не овца и не корова…

Славка осклабился, но сейчас же перестал улыбаться, потому что Юливанна рассердилась, а дядя Витя молчал, значит, он тоже был недоволен, и вообще получилось нехорошо.

И Юрка знал, что получилось очень нехорошо, даже совсем очень плохо, но ведь он ничего плохого не думал и не хотел, а хотел, чтобы было хорошо. И он опять не знал, что сказать, постоял, потом повернулся и пошел домой, а Славка и Митька пошли следом.

Славка попробовал дразнить его «коровьим доктором», получил по затылку, и они едва не разодрались, но Юрка драться не стал. Он не находил себе места от неловкости, не знал, как ее загладить, и вдруг вспомнил: он же оставил самого большого вареного краба! Он пойдет угостит их, и они перестанут на него обижаться. Юрка схватил краба и побежал к кустам тамариска.

Сожженная солнцем трава по краям бугра уже высохла, но под кустами, хотя и жиденькая, была тень, трава осталась зеленой и глушила шаги. Юливанна и Виталий Сергеевич сидели к нему спиной и не слышали, как Юрка подошел. Ему осталось три шага до стола, когда Юливанна сказала:

– Тебе еще не надоела твоя команда?

– Нисколько, славные ребята, – сказал Виталий Сергеевич.

– Не знаю. Малыш еще забавен, а этот Юрка… По-моему, он просто кретин. Одна эта вечная улыбка чего стоит… Впрочем, чего и ждать при такой наследственности. Отец алкоголик…

Она повернула голову, увидела Юрку и вспыхнула:

– Подслушивать гадко! И стыдно!

Виталий Сергеевич тоже оглянулся, увидел Юрку и начал медленно краснеть. Он всегда прятался от солнца, не загорел, поэтому отчетливо было видно, как покраснели у него и щеки, и виски, и уши.

Представляя, как они удивятся и обрадуются крабу, Юрка загодя начал улыбаться, и теперь он продолжал улыбаться, смотрел на краснеющего Виталия Сергеевича и чувствовал, что сам он тоже начал краснеть.

– Ты что, Юра? – стесненным голосом спросил Виталий Сергеевич.

– Вот, – сказал Юрка и протянул красного краба. Они оба были красны, как этот краб, а хуже всего было то, что Юрка понимал, что улыбаться глупо, нечему, но ничего не мог с собой поделать и продолжал улыбаться.

– А, угощение… Спасибо.

Юрка повернулся и с ощущением, будто спина и ноги у него стали деревянными, чужими, пошел обратно. За его спиной Виталий Сергеевич сказал:

– Зачем же так, Юля!

– Я ведь не нарочно… И вообще он ничего не понял…

– Он все понял.

Юрка понял не все. Он не знал слова, которым назвала его Юливанна, но понял, что оно должно быть очень обидным, если Виталий Сергеевич так растерялся и даже покраснел.

«Ну и ладно, ну и фиг с ними, – сказал сам себе Юрка, – нужны они мне…»

Он думал, что стоит это сказать, как все забудется и пойдет по-старому. Так бывало много раз, и в школе, и дома. Но сейчас не получилось. Он старался не думать о том, что произошло, но чем больше старался, тем неотступнее думалось, и за что бы он ни брался, что бы ни затевал, все время он ощущал саднящее чувство неловкости и неприятности, скованности этой неприятностью. Лучше б уж она накричала или выругала. Какими угодно словами. Юрку ругали часто и много. В школе – учительница, дома то мамка, то папка, то Максимовна, то дед, Тимофей Архипович… Нет, дед добрый, он никого не ругал. Скажет только: «Чего ж это ты делаешь, а?» – и всё. А если б и ругал, так что? На ругань Юрке наплевать, он привык. От ругани не полиняешь и кусок не отвалится…

Неловкость и скованность стали невыносимыми. Ему казалось, что не только руки и ноги у него сделались не те, что были, а весь он стал совсем не такой, как был, и ничего теперь не сможет сделать, даже то, что запросто делал раньше. И он начал выдумывать, что бы такое сделать, чтобы доказать, заспорил со Славкой, что влезет на крышу сарая и пройдет по гребешку. Славке стало «слабо», он струсил, а Юрка влез. Крыша двускатная черепичная. Босиком по ней еще пройти можно, но Юркой овладели злость и отчаянность. «Босиком не штука, – сказал он, – я пройду в сандалиях». Он влез и испугался – высоко, и сандалии оскальзывались, но он стал во весь рост и пошел. Он дошел почти до конца конька, но оскользнулся, упал на скат и покатился вниз. Под стеной сарая лежала куча навоза, он не сильно ушибся, только весь исцарапался и изгваздался в навозе, от этого стал еще злее и отчаяннее. Было бы с кем, он бы сейчас подрался, но драться было не с кем. Не бить же Славку или Митьку, если они ни в чем не виноваты.

И тут с ревом прибежал Митька. Он задыхался в слезах и соплях. Дед шел от колодца, наткнулся на «их» гнездо, забрал птенцов и бросил своему коту, и кот жрет… Юрка схватил камень, побежал во двор. Кот уже всех сожрал, сидел на солнце и облизывался. Дед стоял тут же и закуривал.

– Ты зачем птенцов кошке? – закричал Юрка.

– А что, кошке тоже исть надо, – сказал дед, ласково щурясь.

– Птенцов, да?

– А чего их жалеть? Их много.

Юрка изо всех сил запустил камень в кота, но промахнулся.

– Ты чего? Ты чего делаешь? – закричал дед.

– А ты чего? Ух вы!

Юрка схватил камень. Еще немного, и он пульнул бы камень в деда, в его доброе морщинистое лицо… Но он не пульнул, выбежал за ворота, запустил камнем в верстовой столб, на котором висела жестянка с цифрой «40». Жестянка согнулась. Он подобрал другой камень, потом еще и еще и бил по ней, пока она не изогнулась вокруг столба и не стала рябой, как побитая оспой.

Он оглянулся по сторонам, ища, что бы еще разбить, поломать, уничтожить, но перед ним была только крашенная известкой стена ограды и такая же белая глухая, без окон, стена дома, пыльная, в выбоинах известняковая дорога, а над головой ноющие от ветра телеграфные провода. Юрка запустил камнем в изолятор, попал, но изолятор не разбился, он поднял другой, тут из ворот вышел дед, закричал на него, и Юрка побежал прочь от верстового столба, от дома, к Донгузлаву.

Над лиманом – зной и тишина. И мухи. Кусачие лиманские мухи. Не успел Юрка сесть на берегу, они накинулись на него, как по команде. Они кусались через рубаху, даже через штаны, через дырочки в сандалиях. Юрка ожесточенно хлопал ладонями то по одному, то по другому месту, и без всякого толку – мухи успевали взлететь. Юрка с удивлением подумал, откуда их тут такая пропасть и чем они живут, если они кровососы, питаются кровью, а тут, на лимане, ни скота, ни людей, одни утки на птичнике, но уток же они укусить не могут?.. Юрка посмотрел в сторону птичника, увидел, что к нему подъехала бортовая машина и почему-то там много людей. Отмахиваясь от назойливых мух, Юрка пошел туда. Посмотреть.

Утки все были загнаны в птичник и маленький загончик. Птичницы хватали их, запихивали в решетчатые ящики, грузили ящики на машину. Утки орали, будто их режут, птичницы ругались. В узкой полоске тени от птичника сидел Сенька Ангел, отмахивался от мух. Юрка подошел к нему.

– Здоро́во!

– А, солдат? Привет.

– Чего это тут?

– Уток эвакуируем. На вторую ферму.

– Так… там же воды нет!

– Зато есть завфермой. Он для уток важнее…

– А ну тебя, ты все смеешься.

– Какие тут смешки?

Здоровенный селезень вырвался у птичницы, истошно крякнул, взлетел, но слабые крылья не удержали грузное тело, он плюхнулся на землю. Юрка метнулся к нему и поймал.

– Вот молодец! – сказала птичница. – Подсобляй давай.

И Юрка начал помогать – ловил орущих уток, носил к птичнице, которая запихивала их в ящик. Когда весь кузов был уставлен ящиками, Сенька Ангел сказал:

– Ну, садись, прокатимся – заработал.

Юрка взобрался в кабину и сел с ним рядом. Здесь он чувствовал себя по-свойски, свободнее, чем в «Волге», но все-таки куда «газону» до «Волги» – так поддает и встряхивает, что будь здоров…

«Газон» осторожно въехал на шоссе, и тут же сзади на него загудели – от переправы шла вереница машин. Сенька Ангел до предела отвернул «газон» вправо, но на него все рявкали и рявкали сзади сигналы, машины обгоняли его, обдавали пылью и рявкали снова, обгоняя идущую впереди.

– И чего они так гонят? – спросил Юрка.

– Рубль догоняют, – сказал Сенька Ангел.

Юрка удивленно посмотрел на него.

– Ну, план, тонно-километры… В общем, что потопаешь, то полопаешь. Вот и жмут на всю железку.

Сенька сказал это с такой горечью, и это было так не похоже на всегда посмеивающегося Сеньку, что Юрка снова удивленно на него посмотрел, но Сенька больше ничего не сказал.

На второй ферме ящики с утками сгрузили, поехали обратно. К птичнику Юрка больше не поехал – захотел есть и слез возле дома. Славка и Митька тоже хотели есть и уже жевали всухомятку хлеб. Шел первый час, и они опять вышли на дорогу встречать мамку и папку. Автобус на этот раз остановился, но вышла из него только тетка с тлумаками[4] и пошла по изволоку в ту сторону, где жил колхозный чабан. Туда еще километра три ходу.

Славка совсем раскис, а Митька каждую минуту мог зареветь. Юрка снова отрезал по куску хлеба и каждому выдал по два куска сахара. Они съели хлеб и запили водой, но почему-то есть все равно хотелось. И тут вдруг пришел Виталий Сергеевич. Раньше он никогда к ним в комнату не приходил, сколько папка его ни звал, а тут пришел, огляделся и сел на стул.

– Как жизнь, граждане? – спросил он.

Юрка сидел в углу на своей койке. Он уже забыл обо всем, что было утром, но теперь сразу все вспомнил и сидел, глядя на него исподлобья.

– Нормально, – сказал Славка.

– А что вы сегодня ели? – спросил Виталий Сергеевич.

Славка пожал плечами, посмотрел на Юрку, тот не шевельнулся.

– Хлеб. – Славка подумал и добавил: – С сахаром.

– А не маловато? Может, пойдем к нам и пообедаем?

– Чего это мы пойдем? – сказал Юрка. – Мы и сами…

– Что – сами?

Юрка не ответил. Он не знал, что ответить. Он просто не хотел туда идти. Ни за что.

– Понятно, – сказал Виталий Сергеевич. – Без женщин? Тогда принимайте и меня в свою мужскую компанию. Не возражаете?

Славка улыбался, Митька хлопал «ставнями», а Юрка молчал.

– Поскольку мы здесь одни сплошные мужчины, может, сварим «солдатский супчик»?

– А чего это – «солдатский супчик»? – спросил Славка.

– Знаменитый харч! Варится из всего, что есть в доме… Один солдат даже ухитрился сварить суп из топора. Но мы из топора варить не будем…

Митька вдруг захохотал, а Юрка спросил:

– Вы разве были на войне?

– Нет, – сказал Виталий Сергеевич. – На войне я не был. Просто один знакомый солдат меня научил… Ну так как, будем варить «солдатский супчик»?

– А из чего? – спросил Славка.

– Картошка есть? Хорошо. А морковь? Отлично. А лук? Великолепно. А самое главное – соль? Превосходно. И какая-нибудь крупа? Пшено? Лучше нельзя придумать! Но, дорогие граждане, все это надо мыть и чистить. Займемся?

И они занялись. Юрка сначала не хотел, но потом подумал, что они же не для кого-нибудь, а для себя, почему они должны сидеть голодные? Славка мыл крупу и чистил картошку, Митька начал чистить лук и заплакал – лук ел глаза, тогда Виталий Сергеевич очистил и нарезал его сам, а Юрка долил керосина в примус и зажег. Это уже в сарае, где летом мамка всегда готовила. Там грязно и копотно, но они все уселись на чем пришлось и смотрели, как загорелся примус, и вода в высокой алюминиевой кастрюле начала закипать, и говорили про разные разности. Говорили только они – Славка, Митька и Виталий Сергеевич, а Юрка молчал. Потом Виталий Сергеевич достал из своего вздувшегося кармана жестяную банку, открыл ее и вывалил в кастрюлю. Из кастрюли сразу так запахло, что у всех потекли слюни. Когда все сварилось, они кинулись к мискам, но миски оказались грязными. Они их вымыли, даже продрали песком, и Виталий Сергеевич разлил по мискам «солдатский супчик». Такого они еще не ели… Каждый съел полную, до краев, миску, а потом через силу еще по половинке.

– Ну как? – спросил Виталий Сергеевич.

– Во! – сказал Славка и показал большой палец.

– Если так, берите посуду и надрайте ее до зеркального блеска.

Славка и Митька собрали миски, ложки и ушли мыть. Тогда Юрка, все так же глядя исподлобья, спросил:

– А кто это – кратын?

– Кретин?

У Виталия Сергеевича снова покраснели кончики ушей, он ожесточенно потер себе подбородок, наклонился к Юрке – на Юрку пахнуло спиртным – и сказал:

– Слово, Юра, – опасная вещь. Им легко ранить человека, можно даже убить. Не в прямом, конечно, смысле… Юлия Ивановна совсем не хотела тебя обидеть. Слово, которое она употребила, попросту означает «отсталый». Но ведь это правда! Ты второй год в третьем классе и, если не подтянешься, останешься на третий…

– А я виноват, что болел? – сказал Юрка.

– Я тебя и не виню. Просто говорю о том, что есть. Вот и книг ты не читаешь. Почему?

– А!.. – отмахнулся Юрка. – Не люблю я… И чего их читать? У папки есть, так они неинтересные…

– Наверно, они тебе не по возрасту. Надо доставать другие. В школе ведь библиотека есть?

– Есть.

– Ну вот, значит, ты просто не интересуешься, тебя не приучили. А это очень жаль. Кем ты собираешься стать?

Юрка пожал плечами. Он и сам не знал. Он бы хотел попробовать. Всего.

– Вряд ли ты захочешь, как твои отец и мать, ходить с лопатой, штопать дорогу?

Юрка замотал головой.

– А кем же? Шофером, моряком, летчиком? Может, даже космонавтом?

Юрка засмеялся.

– Любой специальности нужно учиться. И этого мало. Нужно быть образованным. А образованным можно стать, только читая книги. Этого никакая школа и вуз не заменят. Можно закончить вуз и остаться невеждой. Так и бывает довольно часто…

– Я в интернат хочу, – сказал Юрка.

– Думаешь, там будет легче – не надо учиться? И там надо. Да тебя, такого отсталого, и не примут в интернат. Значит, сначала нужно подтянуться… От своего долга никуда, брат, уехать нельзя, – сказал Виталий Сергеевич и замолчал, стал думать о чем-то своем, потом снова посмотрел на Юрку. – Так вот. Нужно взять себя в руки и подтянуться. Что ты, хуже других, не сможешь? Я уверен, что сможешь…

Юрка неловко улыбнулся.

– А на Юлию Ивановну не сердись, она не хотела тебя обидеть.

– Так а я что? – сказал Юрка. – Я – ничего.

– Тогда собирай всю команду и пошли к морю, надо перед сном освежиться.

Они пошли купаться, и Юливанна пришла тоже, и все стало снова как было – они купались и дурачились, и всем было весело, как никогда.

Славка и Митька сразу уснули, а Юрка долго еще лежал и думал. Получалось, что он на самом деле обиделся зря. В конце концов, что особенного? Отстал? Отстал. На второй год остался? Остался. Факт? Факт. А почему? Не хотел учить таблицу умножения. Назло учительнице. Потому что она придиралась. А ей от этого что? Не она же останется снова в третьем классе, а он. И Славка его догонит – его уже перевели в третий. И все будут ему, Юрке, тыкать – вот какой он неспособный, с младшим братом в одном классе сидит. Так его скоро и Ленка догонит… А что он, такой уж неспособный? Ничуть не хуже других. Вот возьмет и вызубрит эту таблицу наизусть. Хоть завтра…

Не успел Юрка все передумать и заснуть, как приехали папка и мамка с Ленкой. Они привезли белого хлеба и колбасы, думали, что ребята тут припухают от голода. Тогда Юрка принес «солдатский супчик» – его еще много осталось, – мамка разогрела, все ели и очень хвалили. Утром мамка побежала к приезжим, и Юрка слышал, как она кричала на весь бугор, как они замотались в городе, приехали поздно ночью, попутной машиной, и какое им большое спасибо, что покормили ребят, а какие они хорошие люди – это сразу видно…

Юрка и Славка сбегали к птичнику, думали, что еще не всех уток увезли и удастся снова прокатиться с Сенькой Ангелом на вторую ферму, но ни одной утки уже там не было, окна и двери птичника были крест-накрест заколочены досками.

Потом пришел шторм. Он подкрался исподволь, незаметно. Сначала далеко у горизонта появились барашки, море там потемнело, а у берегов начало становиться светло-зеленым. Но так бывало много раз – после полудня всегда морской бриз разгуливается, море шумит сильнее, и никто на это не обратил внимания. Небо оставалось безоблачным, солнце жарило вовсю, все, кто мог, прятались в тень, и даже ветра никакого особого не было. Дул, как всегда, только почему-то от него не становилось прохладнее. Потом он и вовсе упал, но барашки все росли и росли, превращались в длинные взлохмаченные гривы, море вдалеке становилось все мрачнее и мрачнее. Папка вышел из мастерской, посмотрел на море, покрутил головой, но ничего не сказал. Юрка вытащил свой велосипед, начал снимать переднее колесо – может, Сенька Ангел в самом деле отдаст свое, оно же ему не нужно… И вдруг у него перехватило дыхание. Юрка открыл рот и вскочил. Тугая волна ударила по двору, взмела и унесла прочь мусор, птичий пух и перья, прижала к земле кусты тамариска, положила плашмя ячмень за бугром, вздула тент, как парашют, он лопнул и разорванным флагом вытянулся по ветру. Юрка побежал туда.

Примечания