Хорошие и плохие (сборник)

Но интуиция у меня есть!

Недавно на контрольной мы решали задачу о том, как цена на нефть сначала поднялась на один процент, а потом на один процент упала… Половина нашего класса написала, что цена в итоге осталась такой же, как и была.

Конечно, если бы меня спросили об этом не на контрольной, я бы, не задумываясь, ответила так же. Но… разве дала бы нам Татьяна Алексеевна такую лёгкую задачу? Да ещё с лишним условием о том, сколько эта нефть стоила вначале? Моя интуиция сработала сразу, и я задумалась… И решила задачу правильно.

Неужели у половины класса нет интуиции?..

У меня не выходит пятёрки по математике, потому что я невнимательна и делаю ошибки, когда перемножаю трёхзначные числа столбиком, а ещё я неаккуратно рисую графики. У меня по математике четвёрка. Поэтому моя мама очень удивилась, когда на родительском собрании Татьяна Алексеевна сказала ей, что воображение и смекалка у меня есть, а значит, и математические способности отыщутся.

Моя мама – сама математик. Она пришла с родительского собрания, пристально поглядела на меня и спросила:

– Чему равна вероятность невозможного события?

И я сразу ответила:

– Нулю.

И мама радостно закричала:

– Умница!

УРОКИ ОБЖ

Наша учительница по ОБЖ заболела. И вместо неё к нам на урок пришла Светлана Анатольевна. Мы её до этого только в коридоре видели, она всегда с палочкой ходит, хромает. И ведёт она у старших классов химию.

– Что вы проходили на прошлом уроке? – спросила Светлана Анатольевна. – Было ли домашнее задание? – И Светлана Анатольевна Вале Сапетиной кивнула, потому что Валя сразу руку подняла.

– Мы проходили сердце, – сказала Валя. – Что сердце – важнейший орган человеческого тела. А на дом нам задали слепить сердце по картинке.

И мы стали доставать из своих портфелей и рюкзаков сердца, которые мы слепили из пластилина.

Каждый достал своё сердце и положил на парту. Светлана Анатольевна на стул присела и палочку отставила. Потом попросила у нас учебник и долго его листала.

А потом вдруг спрашивает:

– Хотите узнать, почему я, хоть и не старая, а с палочкой хожу?

Мы даже удивились. Ещё бы, кому не интересно такое? Хотя мы сами о таком её и не спросили бы. Не положено о таком спрашивать.

– Случилось это, когда моему сынишке было три с половиной года, – начала Светлана Анатольевна. – Зимой мы с ним отдыхали в санатории, в Дубках, и было там необыкновенно красиво. Бывшая барская усадьба, к которой вела дубовая аллея, и заснеженный лес. А за лесом овраг. И однажды мы с моим Серёжкой с санками до этого оврага дошли. И Серёжка стал просить меня покатать его с горки.

Я поначалу отказывалась: уж больно крутая горка, а потом села на санки и посадила Серёжку к себе на колени. Так делать, как мне потом сказали, было нельзя. Потому что санками, держа на коленях ребёнка, я управлять не могла… И вот поехали мы с горки не туда и… в дерево въехали.

Серёже ничего, он только испугался, а я на снегу оказалась. Подняться не могу. Да что там подняться – пошевелиться трудно. А время в санатории было обеденное, и вокруг никого, ни души. Только мы с Серёжкой – в глубине оврага. А зима морозная. И темнеть скоро начнёт. В общем, понимаю: замёрзнем мы оба, потому что Серёжа один по горке не поднимется и дороги в лесу не найдёт. И так мне обидно стало! И страшно – сказать нельзя.

И вдруг вижу: вдалеке наверху лыжник идёт, палками размахивает.

Я Серёжу прошу:

– Покричи дяде…

А Серёжа несколько шагов сделал и говорит тихо:

Дядя… Дядя…

Даже я едва услышала.

Тут кто-то из девочек в классе всхлипнул.

– Но всё же тот парень нас заметил, – сказала Светлана Анатольевна. – И к нам в овраг с горы съехал. «Случилось что?» – спрашивает. А потом лыжи снял, бросил на них куртку свою камуфляжную. В общем, соорудил что-то наподобие салазок и за лыжные палки меня на этих салазочках из оврага вытянул и до дороги дотащил…

И попала я в больницу, а там мне операцию сделали. И вот хожу я, хоть и хромаю. И каждому дню радуюсь, потому что понимаю, насколько жизнь непредсказуемая и хрупкая.

– А Серёжка? – спросил кто-то из ребят.

– Школу окончил, работает, – ответила Светлана Анатольевна.

– А тот лыжник?

– Ни разу его больше не видела, – сказала Светлана Анатольевна. – Я и лицо его плохо помню. Только куртку.

– Так тот парень, наверно, десантником был, – сказал Ванька Репкин. – А окажись на его месте другой?

– Не знаю, – ответила Светлана Анатольевна. – Когда я на снегу лежала, у меня только одна мысль в голове стучала: чтобы кто-то нас заметил. Чтобы не подумал, будто это я с сынишкой играю. Чтобы подошёл.

И в классе сразу стало шумно. Мальчишки закричали-заспорили, как бы они в подобной ситуации поступили. Попытались бы вытянуть Светлану Анатольевну? Или за помощью пошли – с Серёжкой или без.

А я вспомнила, как мы недавно с моей подружкой Наташкой в метро встречались. Я, когда по лестнице спускалась, заметила, что сбоку, прислонившись к стене, сидит какой-то старик с белой бородой, похожий на волшебника, только в ветровке и с рюкзаком за спиной. И в глазах у него как будто слёзы. А взрослые идут и идут мимо. А раз они… то и я мимо прошла.

Я тогда минут пять Наташку ждала, и вдруг с лестницы сбежала какая-то девушка и закричала дежурной по станции: «Врача вызывайте! Человеку плохо!»

Я смотрела на Светлану Анатольевну и думала: «Мимо того старика пятьсот человек прошло, и никто не задумался, отчего он плачет, никто не оглянулся… А ей и её Серёжке повезло – с одним-единственным парнем в камуфляжной куртке. А могло и не повезти», – подумала я.

И у меня сжалось сердце.

У НАС ИНТЕЛЛИГЕНТНАЯ БАБУШКА

– У вас интеллигентная бабушка, – говорит нам с Женей мама, когда мы смотрим по телевизору не ту передачу, держим не так вилку или заводим разговор о том, что скоро проткнём себе губу или нос. «У вас интеллигентная бабушка», – говорит в таких случаях мама.

И эти слова нас бесят, хотя тут и спорить нечего: у нас интеллигентная бабушка.

И всё в её комнате такое… И фиалки на окне, и старинный дубовый шкаф, и ножная швейная машинка, и большой стол ещё позапрошлого века, и шёлковая скатерть с бахромой, которую мы с Женей давно заплели в косички. И красивый ковёр над кроватью, где пастушок и пастушка и горы вдалеке.

А ещё у бабушки на стене висят наши рисунки, которые мы когда-то ей дарили. И тарелка с её фотографией в юности.

– Ваша бабушка имела необыкновенный успех, – говорит нам её лучшая подруга, Инна Константиновна.

– Вы по-настоящему красивая, – сказала бабушке какая-то женщина, когда мы на электричке возвращались с дачи.

Ей понравилась бабушкина сирень, и бабушка протянула ей большую сиреневую ветку.

Но сама бабушка всегда обращает разговоры о своей красоте в шутку.

– У меня римский нос, – говорит она нам с Женей и поворачивается так, чтобы мы разглядели его получше.

Даже наши собака и кот понимают, что гоняться друг за другом в бабушкиной комнате некрасиво, не то что в нашей. Они, как два голубка, сидят рядышком на бабушкином подоконнике и смотрят в окошко.

– Не может быть! – сказала наш врач Ольга Михайловна, когда это увидела. И добавила: – Какой у вас интеллигентный кот!

А мы с Женей ответили:

– Это он в бабушку!

КГБ

КГБ – это не то, о чём вы, наверное, подумали[1]. КГБ – это Кабинет Глафиры Борисовны. Глафира Борисовна – это наша учительница по немецкому, а её кабинет – это комнатка на первом этаже, где нам раньше зубы лечили. Теперь там всё по-другому. Вместо зубоврачебного кресла несколько парт и доска. Парт не очень много, потому что кабинет маленький, а ещё потому, что учит Глафира Борисовна только половину класса. Меньшую половину, потому что бо́льшая учит английский.

КГБ – так мы называли сначала кабинет Глафиры Борисовны, а потом и саму Глафиру Борисовну стали так звать. За глаза, разумеется.

КГБ любит рассказывать нам о том, как она встречает на улице своих бывших учеников-троечников. Любой троечник, перейдя в другую школу, к другой учительнице, или поступив в институт, сразу начинает получать по немецкому одни пятёрки. И это чистая правда. КГБ даёт хорошие знания.

– Может быть, переводчиками вы и не станете, но работать я вас научу, – говорит нам КГБ.

За сорок минут урока она успевает всё, и даже проверить у каждого домашнее задание. Поэтому все мы, садясь за уроки, первым делом учим немецкий, а уж потом принимаемся за математику, насколько сил останется. Даже если мы болеем, о немецком мы не забываем.

– Ты чем болела, ОРЗ? – спросила меня недавно КГБ. – Прекрасно. Значит, у тебя было время учебник почитать… – и сразу вызвала к доске.

Мы боимся КГБ, и она это знает. Даже у отличника Карасёва голос дрожит, когда он ей отвечает. И дело не в том, что Глафира Борисовна кричит на нас. Она как раз никогда не кричит. Просто есть в ней что-то такое… Отчего мурашки по спине и сердце в пятки.

Немецкий язык в нашей семье знает только бабушка. Конечно, она учила его давно, пятьдесят лет тому назад. Но бабушка старается, переводит тексты со словарём и даже тетрадочку завела, куда записывает новые слова и выражения. Мы с ней готовимся к каждому уроку. Бабушка очень расстраивается, когда у меня в году опять выходит «три». Она даже ходила к КГБ, просила её подтянуть меня по немецкому. Это бабушка зря, конечно, сделала. КГБ никому не даёт частных уроков.

– Мне нужен для работы класс, – говорит КГБ и делает величественный жест рукой – слева направо.

– Интересная дама эта ваша Глафира Борисовна, – сказала, возвратившись из школы, бабушка. – И преподаватель замечательный… Вам с ней повезло, но… Ей бы не классом – ей бы полком командовать!

Мы занимаемся и занимаемся с бабушкой немецким, а до четвёрки не дотягиваемся. И не дотянемся. Но когда-нибудь я отомщу КГБ.

Когда-нибудь я перейду в другую школу и в первый же день поражу новую учительницу, рассказав на чистом немецком языке, какая у меня любимая книга и какие животные водятся в Африке. Я стану круглой отличницей по немецкому, и меня пошлют на городскую олимпиаду, где уже многие годы побеждают только ученики нашей КГБ. А потом я случайно встречу её на улице…

– Ну, какая отметка у тебя сейчас по немецкому? – спросит меня Глафира Борисовна.

И я, глядя ей прямо в глаза, отвечу:

– Тройка.

МОЯ СЕСТРА ЖЕНЕЧКА

Моя старшая сестра Женечка научилась читать в три с половиной года. Так прямо и читала, что на пакете с молоком написано: «МОЛОКО».

С каждым годом Женечка читала всё быстрее и быстрее, а когда в школу записываться пошла, прочитала директору школы рассказ с такой скоростью, что директор удивился и поставил против фамилии Шмелик в длинном списке детей три восклицательных знака —!!!

Ни один ребёнок в Женечкином классе не мог за Женечкой угнаться, когда она по книжке читала. И все в классе Женечку зауважали. И ей это так понравилось, что она теперь всё старается делать лучше всех. Или не так, как все. И у неё это здо́рово получается!

Когда мы перешли в пятый класс, нам дали много новых учителей, и каждый, видя в журнале мою фамилию, просил меня встать или поднять руку… И каждый вспоминал Женечку.

Недавно наш историк, Пётр Николаевич, перед уроком сказал мне:

– У тебя такая сестра!.. Отчего же ты глухая троечница?

И я ему ответила, стараясь, чтобы голос мой не дрожал:

– У меня по литературе пятёрка и по пению. И четвёрки – по русскому, математике и физкультуре.

А он сказал:

– Ну, это случайно.

Когда начался урок, я подняла руку и спросила:

– Пётр Николаевич, как слово «шмелик» пишется, с маленькой буквы или с большой? У меня четвёрка по русскому, но этого я не знаю.

Все в классе засмеялись, а Пётр Николаевич сделался красным как рак и сказал, что у меня «норов». А что такое «норов», мне потом Женечка объяснила.

СТЕНКА НА СТЕНКУ

Всё началось с того, что моя старшая сестра Женя вынесла из нашей комнаты диван. Как? А очень просто. Позвала меня, и мы вдвоём… В общем, вынесли диван.

Мама домой пришла, к нам в комнату заглянула, а дивана нет.

– Ой, – говорит мама, – а диван где?

– Мы его вынесли, – говорю я.

– Куда? – спрашивает мама.

А Женя, сидя по-турецки на полу, ей отзывается:

– А у меня есть знакомые, которым он нужен.

– А сама на чём спать будешь? – спрашивает мама.

– На полу. На туристическом коврике, – отвечает Женя.

– А что тебя ещё в нашем доме не устраивает? – завелась мама: всё-таки у мамы нервы.

– Раз уж ты спрашиваешь, – спокойно говорит Женя, – я хочу предупредить вас с папой, что люстру в нашей комнате я скоро тоже сниму.

– Зачем? – изумилась мама.

– Она мешает мне с нунчаками заниматься. Так что люстра у нас здесь больше висеть не будет.

Эти нунчаки подарили Жене знакомые. Нунчаки как нунчаки, палочки такие тяжёлые, на верёвочке. Если вращать их вокруг себя с большой скоростью, никто к тебе и близко не подойдёт.

Мама, как о люстре услышала, совсем разошлась.

– Мы всё-таки твои родители! – закричала.

– Спасибо, – говорит Женя.

– За что? – спрашивает мама.

– За то, что родили. Но знайте: дальше я буду жить так, как сама захочу. Без вас.

– А что тебя в нас не устраивает? – спрашивает мама.

И я вижу, как глаза у мамы вдруг заблестели.

– Да всё, – отвечает Женя.

И я слышу, что голос у неё дрогнул.

– А что именно? – продолжает настаивать мама.

– Да всё. У тебя… нервы.

– А у папы? – спокойно спрашивает мама.

– А папа… – задумывается Женя. – Папа клоун.

– Ах так… – отвечает мама. – Это вас жареный петух ещё не клюнул. – И быстро выходит из комнаты.

Мне даже не по себе стало. Как-то это всё… Но я молчу. Всё-таки мы с Женей сёстры, а раз так, то я всегда должна стоять за Женю, мне сама мама это говорила.

Сидим с Женей на полу, молчим.

И вдруг дверь открывается, и на пороге появляются наши родители. Папа с табуреткой. «Что сейчас будет!» – думаю я с ужасом. И о петухе вспомнила. Жареном.

– Всё же лучше разговаривать сидя, – говорит папа.

– Мы с папой посоветовались и решили, – говорит мама, – признать свои недостатки.

– Их у нас море, – говорит папа.

– Во-первых, – говорит мама, – у меня нервы. Во-вторых, я близорука… сутула… и косолапа.

Мы глядим на маму с ужасом.

– Нет… – неуверенно говорит Женя маме и качает головой, – ты лучше…

– Зато я, – перебивает её папа, – во-первых, я не люблю сидеть на полу. А во-вторых… я клоун!

И папа смешно надувает щёки…

Я смеюсь. Женя сдерживается-сдерживается, потом прыскает.

Вскоре к нам присоединяется и мама. Последним хохочет папа.

МОЯ ПОДРУЖКА НАТАШКА

У Наташки круглое лицо, поэтому она считает себя толстой и даже в гостях старается не есть печенье и вафли.

А ещё Наташкин папа построил у себя на даче настоящую русскую баню с парно́й. Потому что папа у Наташки – плотник высшего разряда.

И сама Наташка чего только не умеет!

Она и пельмени на обед сварит, и омлет с помидорами пожарит, и даже горчичники своему брату Павлику поставит. Если нужно.

Мои родители очень любят Наташку. Им очень понравилось, когда в ответ на мой прикол о том, что она, мол, курит, Наташка серьёзно, как взрослая, ответила:

– Ира шутит, я даже и не пробовала курить.

После её ухода родители мне такое устроили! Сказали, что я не умею себя вести с гостями и что я не могу не то что горчичники кому-то поставить, а кран за собой до конца завернуть в ванной. И что я даже зимой хочу ходить в кедах с тёплыми носками, а Наташка, как нормальный человек, зимой ходит в зимних сапогах.

Родители считают, что если судьба забросит меня на необитаемый остров, то я наверняка погибну, потому что не смогу разжечь костёр и построить себе шалаш. Но это не так. Потому что судьба если и забросит меня на необитаемый остров, то только вместе с Наташкой.

БЕЛАЯ И ЧЁРНАЯ МАГИЯ

Едем мы с Наташкой в автобусе, и вдруг я спрашиваю:

– А может такое быть, чтобы водитель автобуса перепутал и не по той улице поехал?

Мне иногда такие странные мысли в голову приходят, я сама себе удивляюсь.

Наташка говорит:

– Не может такого быть.

Едем дальше и едем. И вдруг народ в автобусе заволновался:

– Это какой номер автобуса? Крикните водителю! Куда это он повернул?

В общем, водителю крикнули, он развернулся и поехал правильно. Все успокоились, а мы с Наташкой из автобуса выскочили. На первой же остановке. «Дом книги» называется. Сначала мы хохотали прямо как бешеные, а потом взялись за руки и по улице побежали. В Дом книги.

А там, на столике у входа, – книжка красивая. На обложке у неё золотыми буквами написано:

«БЕЛАЯ И ЧЁРНАЯ МАГИЯ».

Мы с Наташкой сразу листать её стали. Там и о положительной, и об отрицательной энергии… И о разных магах много всякого написано… И о передаче мыслей на расстоянии.

На следующий день Наташка пришла к нам со своим братом Павликом. Сначала мы на компьютере в «голубого слона» играли, а потом позвонила Наташкина мама и сказала, – чтобы Наташка и Павлик домой шли. И Наташка пошла одевать Павлика, а я пошла провожать их.

А наш папа недавно зеркало купил в прихожую. Тяжёлое, в резной раме. Наташка его потрогала и говорит:

– Какое у вас зеркало красивое!.. Какое у вас зеркало…

А ночью зеркало упало. Ровно в полночь, в двенадцать часов. И разбилось. И всех разбудило, потому что звук… В общем, очень страшный был звук.

Мама осколки стала подметать, а папа говорит:

– Всё же надо было зеркало не на один, а на два шурупа вешать.

А я подумала, что неспроста это Наташка сказала, когда уходила: «КАКОЕ У ВАС ЗЕРКАЛО КРАСИВОЕ!.. КАКОЕ У ВАС ЗЕРКАЛО…»

Наутро в школе я говорю Наташке:

– Наташ, а здо́рово у тебя это получилось…

Она спрашивает:

– Что получилось?

А я говорю:

– Да зеркало разбить, – и начинаю рассказывать, как сегодня ночью…

Наташка даже дослушивать не стала, покраснела вся и чуть не заплакала.

– Ты что? – говорит. – Разве я кому-нибудь хоть раз плохо сделала?!

Я говорю:

– Наташа, я же пошутила. Подумаешь, зеркало упало! Стечение обстоятельств. Даже смешно.

Она только рукой махнула. И несколько дней вообще меня не замечала. Я попробовала заговорить с ней, объяснить, что мой папа всего на один шуруп зеркало повесил, а она и слушать не захотела… Только хуже стало.

И я вспомнила, как в той книжке было сказано, что всех чёрных магов непременно ждут неприятности, потому что отрицательная энергия к ним возвращается. И ещё я подумала: раз я своими мыслями водителя автобуса с пути сбила, значит, я и есть чёрный маг.

Я даже есть перестала. Мама заметила, подумала, я заболела, градусник мне принесла. Лежу с градусником и спрашиваю:

– Мама, если бы тебе сказали, что я чёрный маг, ты бы поверила?

Мама на меня поглядела и говорит:

– Да что ты, Ирочка! Никогда. – И руку положила мне на голову, как маленькой.

На следующий день я сидела позади Наташки на труде. И видела, как ловко у неё получается крючком вязать. И вдруг я подумала о том, какая Наташка хорошая. И какие у неё волосы пушистые. И вообще… как терпеливо она Павлику пуговицы на куртке застёгивает.

А ещё я зачем-то подумала: «Наташка-промокашка!» Я же говорю, мне иногда такие дурацкие мысли в голову лезут, я сама удивляюсь.

А она довязала, повернулась ко мне и говорит:

– Ирка-дырка!

ВСТРЕЧА С ВОЛКОМ

Недавно нас с Ванькой Репкиным пригласили в детский сад, чтобы мы от нашей школы рассказали малышам сказку. Я надела красную шапочку, взяла в руки корзинку, а Ванька натянул настоящий театральный костюм Волка. Серый такой, мохнатый и с хвостом сзади.

– Репкин, – сказала я, – учти: дети совсем маленькие. Увидят они тебя в таком костюме – испугаются! Поэтому для начала объясни им, что ты, то есть Волк, на самом деле нестрашный.

– Ладно, – согласился он. – Я понимаю.

Детей в той группе, где мы собрались выступать, было немного.

– Я Серый Волк, – сказал Ванька, выходя на середину игровой комнаты.

Дети приветливо заулыбались.

– А меня зовут Андрюша, – доверчиво сообщил один, – и у меня зуб вчера выпал.

Я незаметно махнула Репкину рукой: мол, дети тебя не испугались, не надо им ничего объяснять! А он подумал, это я ему, наоборот, напоминаю, что детей морально подготовить надо.

– Детки! – продолжил Ванька сладким голосом. – Вот вы думаете, раз я Волк, я и вправду могу кого-то съесть?

Дети насторожились.

– Конечно, я могу сделать так! – Тут Репкин принял боевую позу каратиста и выставил вперёд перчатку с чёрными волчьими когтями. – Но ведь это когти ненастоящие…

– Я могу сделать и так! – Ванька разинул пасть и лязгнул несколько раз зубами. – Но ведь и вы можете сделать то же самое, если зубы будете по утрам чистить…

– А ещё я могу так! – И Ванька завыл тоненько: – У-у-у… – закрыв глаза.

Когда Ванька завыл, дети из игровой выбежали. И меня, схватив за руки, за собой уволокли. Хоть они и маленькие, а понимают, что друга, то есть Красную Шапочку, в беде, то есть в компании Серого Волка, оставлять нехорошо.

«САМ ДУРАК!»

К нам в класс пришла новенькая – Эля. Из Израиля приехала. А там, в Израиле, всё не так, как в Москве.

Оказывается, чужую машину на дороге останавливать и просить подвезти, да ещё давать за это водителю деньги в Израиле просто неприлично. А девочки там все мечтают стать лётчицами, потому что в израильской армии с удовольствием служат все, и девушки тоже. А ещё израильтяне всех – и больших, и маленьких – называют на «ты».

Я обо всём об этом знаю, потому что мы с Элькой иногда из школы вместе идём.

Элька в классе помалкивает – наверное, боится промах какой-нибудь допустить.

Недавно на уроке она нашей Тамаре Семёновне сказала:

– А ты разрешишь нам… – и замолчала.

Но Тамара Семёновна будто и не заметила, что к ней на «ты» обращаются. Сказала:

– Да, Эля, о чём ты меня спросить хотела?

А Элька только головой помотала и ничего не ответила.

Меня в тот день с Вовкой дежурными по классу назначили. Я ведро воды в туалете набрала, чтобы полы помыть, взяла в руки швабру, а Вовка мне вдруг и говорит:

– Слушай, чего это ты с Элькой дружишь? У неё же задержка в развитии.

Я сразу и не поняла. А Вовка сидит на учительском стуле задом наперёд и говорит мне доверительно так:

– Эля просто дура.

И я поняла, что Эле в нашем классе не жить. Потому что Вовку у нас боятся. Он скажет, как припечатает. И на всё он смотрит не так, как другие. Всем кино нравится, а он говорит: «Полный отстой…» – и все замолкают. Всем кино не нравится, а он говорит: «Классная работа оператора!» – и многие начинают говорить за ним так же.

Мы уж и не знаем, хорошее кино или плохое, настолько Вовка нас запугал и запутал.

А я обыкновенно молчу. Но тут…

Я всё-всё Вовке с глазу на глаз выложила. И что он пошлые анекдоты девочкам рассказывает… И как он в буфете локтями всех расталкивает… И как он на математике у доски задачу решал, и в ответе у него вышло, что велосипедист ехал по дороге со скоростью сто километров в час. Над всяким бы смеялись, а над Вовкой – нет!

Я и сама не заметила, как пол в классе вымыла, так рассердилась.

Вовка посмотрел на меня и говорит:

– А у тебя лицо злое.

Мне так плохо сделалось. Я дома целый час в зеркало гляделась… Неужели правда?

Я маме рассказала, а она меня сурово так спрашивает:

– Что делать будешь?

Я говорю:

– Не знаю. Наверное, надо всем объяснить, какой он, Вовка. Чтобы знали.

Она говорит:

– И не думай. Если они умные, сами разберутся.

Назавтра после уроков сталкиваюсь в вестибюле с Вовкой. Нос к носу. Он у вешалок стоит, ехидно так улыбается. И сказать мне что-то хочет… Что у меня кеды не супер. Или что я дура.

Он только рот открыл, а я ему говорю:

– Сам дурак!

Взяла свою куртку и пошла. Меня Элька ждёт.

КРОСС, или СЧАСТЛИВЫЙ ДЕНЬ

Я, вообще, быстро бегаю. Бег – это единственное, что я на физкультуре люблю.

Осенью, когда мы в парке бежали кросс, одна накачанная девочка из восьмого класса подошла ко мне и говорит:

– Ты мне для разминки нужна. Дуй изо всех сил по дорожке, а я за тобой. Чтобы у меня был стимул тебя обогнать.

И я впереди этой восьмиклассницы побежала. Я отстала от неё, конечно, но всё-таки не сразу. А когда и восьмой класс, а за ним и седьмой кросс отбегали, настала очередь бежать и нам.

Я оторвалась от девчонок ещё на старте, пробежала метров пятьдесят и тут только поняла, что кричал наш Виктор Палыч: «Назад! Не туда-а! Н» – не кому-то, а мне.

А всё потому, что я перепутала тропинки. Всё же трудно бежать первой! Соображать надо, на разноцветные флажки смотреть.

Возвращаюсь и вижу: девчонки по всему парку растянулись. Бегут гуськом. Только хотела пристроиться в хвост – раз! – и поскользнулась на охапке мокрых листьев. И шлёпнулась. А на мне красивый спортивный костюм радостного жёлтого цвета. Мне его мама покупала.