Опасные удовольствия
«…Да, годится в отцы, но он совершенно меня очаровал. Элегантный, подтянутый, с серебристыми висками, очень предупредительный, заботливый, вежливый, остроумный. ВМ ни единым словом не дал мне почувствовать, что я путешествую на правах содержанки. ВМ и Роман что-то там переиграли, поэтому мы не можем лететь в Токио одновременно вчетвером. Роман и Ольга прилетят позже. Почти девять часов мы болтались в воздухе, но что это был за полет! Авиакомпания „Джал“ надолго задержится в моей памяти, вызывая приятные воспоминания о широких, удобных креслах, милых стюардессах-японках, огромном бифштексе, песочных розетках с черной икрой, шампанском и бордо из порционных бутылочек, сверкающем душистом туалете. В нашем салоне на втором этаже самолета было всего девять пассажиров. Несколько часов я проспала, устроившись сразу на трех креслах, а стюардесса заботливо укрыла меня пледом. ВМ рассказывал интересные истории из своей богатой приключениями жизни (он объездил всю Северную и Южную Америку, Африку, он исколесил вдоль и поперек Европу на своем автомобиле), смешил меня забавными анекдотами. Несколько раз нежно погладил мою руку. Удивительно! Как сильно на мою самооценку влияет отношение окружающих: впервые рядом со мной оказался мужчина типа ВМ, и я почувствовала себя интересной…»
– …Убрать?
Андрей, ничего не понимая, поднял голову от своего драгоценного манускрипта. Некрасивая, пасмурная девочка в униформе настойчиво тыкала влажной губкой под локоть сыщику.
– Можно здесь убрать? – повторила она.
Андрей внимательно осмотрел ее долгим, задумчивым взглядом, и девица внезапно покраснела и улыбнулась.
– Вы ведь уже поели? – более мягко сказала она. – Или еще посидите?
Андрей снова не ответил и продолжал смотреть на униформенную официантку, не замечая ее и думая об Алене. Девушка совсем смутилась и занервничала.
– Извините, я не хотела вас беспокоить! Просто подумала, может, надо убрать. У вас кофе кончился, принести еще?
Андрей безмолвно кивнул и уставился взглядом на недочитанную страничку. Через секунду услужливая и почти потерявшая сердце девица осторожно подвинула к нему стаканчик с кофе.
«…Почувствовала себя интересной женщиной, а не серой мышью. Возможно, это от выпитого шампанского, но скорее всего – именно от нескольких случайно оброненных комплиментов ВМ (кто в последний раз делал мне комплимент?!) у меня развязался язык, я даже пыталась острить. Почему-то он не носит обручального кольца, и даже следа на пальце я не заметила. Какое несчастье, что он женат! Хотя на что я претендую? Мужчина сказал мне несколько добрых слов и ласково посмотрел, а я расплавилась, пришпорила воображение – и понеслась! Жертва эскапизма. Как долго я размышляла об этой поездке, боялась, переживала. А увидела ВМ и замерла от восторга. В сладком сне я не могла себе представить, что такой мужчина будет держать меня за руку, предлагать бокал с шампанским и говорить комплименты…»
– Все, надо бежать, а то я не успею проводить, несчастного Батурского, – вслух сказал Андрей, решительно спрыгивая с высокого табурета.
От стойки за ним несся долгий теплый взгляд.
– Какой он красивый! И большой. И такой молчаливый! – тихо выдохнула неулыбчивая девица, полируя губкой пластиковую поверхность стойки.
– Да, хорош. Он часто сюда заходит, – поддержала ее другая официантка.
Глава 10
Ослепляющее солнце в ярко-синем небе дышало последним октябрьским теплом, желтая осенняя листва отливала золотом, ветки клена матово светились красным бархатом – природа словно хотела соответствовать богатству похорон. Кипенно-белое кружево теснилось, ограниченное полированным деревом гроба, металл ручек вспыхивал в солнечных лучах, алели бутоны свежих роз, пылали гвоздики на длинных серо-зеленых стеблях – и все это великолепие было абсолютно не нужно Глебу Батурскому, который скромно и грустно лежал в своем новом жилище и готовился навечно уйти под землю.
Андрей жадно обыскивал взглядом плотные торжественные ряды провожающих, пытаясь обнаружить на лицах дам и мужчин, шикарно разодетых в черное, следы подлинного горя. Толпа непринужденно обменивалась замечаниями, сохраняя для приличия видимость опечаленности моментом, но невооруженным глазом было видно, что здесь никто не собирается стенать от горя и рвать на себе волосы. Глеб Батурский дал повод собраться и поговорить, и лицемерно-скорбная компания с благодарностью использовала дарованную возможность.
Пряжников удачно пристроился в арьергарде у двух толстых красавиц в черных шляпах и очках и прилежно внимал их репликам, кладбищенская атмосфера не мешала им с убийственным азартом предаваться сплетням.
– Ты только посмотри, какой у нее костюм! Невероятно, сколько же это стоит? И хотя бы всплакнула для приличия! – Ароматная толстушка, обернутая в тридцать метров черного шифона (невзирая на открытый гроб и лишние килограммы, ей удалось выдержать в наряде необходимую по модным стандартам прозрачность), терроризировала взглядом Виолу Батурскую.
– А что ей плакать? Они же почти год как в разводе. – От второй разговорчивой красавицы пахло не менее приятно, и она также светилась белым телом под прозрачной тканью.
– Не в разводе. Глеб так и не дал ей развода.
– Да знаю я.
– Уж как она ни вымогала из него этот развод…
– Глеб, наверное, не хотел с ней судиться из-за раздела имущества. Уж она бы потрясла его основательно, оттяпала бы денежек!
– Да ничего бы она не оттяпала. У Глеба не больно-то оттяпаешь. Крут и неприступен. Если бы были дети, то можно было б на что-то рассчитывать. А так…
– Но все же он не давал Виоле развода. Почему тогда? Значит, что-то его останавливало? Точно я тебе говорю, из-за денег. Виолка наняла бы свору адвокатов, предстала бы замученной жертвой домашнего террора, сочинила бы справку из психбольницы, что у нее развился невроз из-за поздних возвращений Глеба с работы, и вообще приехала бы в инвалидной коляске – и отсудила бы себе миллиончик-другой долларов.
– Ну, возможно…
– А теперь… Интересно, что он оставил Виоле? А вдруг он в завещании все отписал своей проститутке?
– Не может быть. А если нет никакого завещания? Тогда Виола как жена урвет сладкий кусок.
– Она и так не бедствовала. Глеб ежемесячно отстегивал ей столько, сколько ты не заработала на своих трех последних сделках.
– Деньги деньгами, а позору-то! Я бы умерла со стыда, если б мой муж на глазах у всей престольной путался с девкой. Ну Глеб, всех удивил! Куролесил бы тихо, в подполье, кто бы его осудил за это? А он таскал ее за собой по всем приличным парти, смущая благородное общество. Помнишь, у Клименковых случился удар, когда он заявился под ручку со своей проституткой. А там – и посол, и нобелевский лауреат, они своей печени не пожалели, чтобы собрать изысканный контингент, блеснуть перед всей Москвой, а Глебушка, шутник, привел Веронику.
– Смех! Клименкова вытерла челюстью паркет в своей гостиной – не могла сказать ни слова минут десять, я внутренне погибла от смеха.
– Да, в этом плане Виоле не повезло, Глебу-то никто, конечно, и слова не сказал о его аморальном поведении, все шпильки доставались Виолке.
– Бедняжка – полгода у всех на устах. Тема номера, хит сезона – прекрасная Виола брошена ради проститутки.
– А ты хочешь, чтобы она лила потоки слез над прекрасным телом Батурского? Единственная эмоция, на которую она сейчас способна, – буйная радость по поводу освобождения от супружеских пут.
– Жаль, что эта знойная Вероника не пришла на похороны. Стояла бы сейчас рядом с Виолой.
– Комедия!
– Думаю, мертвый Батурский ее интересует мало.
– Наверное, Вероника уже нашла себе нового спонсора. И все же, зачем Глеб это сделал? Я имею в виду самоубийство.
– В одной газете я прочитала, что это было убийство, неумело замаскированное под самоубийство.
– Да что ты?!
– Угу. Порешил кто-то нашего красавца.
– Да… Слишком большими деньгами он оперировал. Когда речь идет о таких громадных суммах, всегда найдется место криминалу. Виола теперь ежедневно будет принимать ванну из шампанского.
– Стоило несколько месяцев потоптаться на собственном самолюбии, чтобы сорвать такой куш. Она, наверное, и не сомневается, что все состояние Глеба достанется ей, – посмотри, какие похороны! Восточная роскошь! Или хочет пустить нам пыль в глаза, мол, он меня полгода позорил, но я выше этой грязи?
– Ты с Луны свалилась, что ли?
– Почему?
– Да Виола не истратила на похороны ни копейки!
– Откуда тогда все это погребальное великолепие?
– Ты словно не в Москве живешь! Ничего не знаешь! Похороны Батурского полностью организованы на деньги Славы Куницына. Посмотри на него! Вот уж кто действительно опечален кончиной Глеба! Друзья были – не разлей водой. А Виола потратилась лишь на черный костюм от Ферре…
– Ну, тоже значительная сумма.
Андрей перевел взгляд с жены Батурского на высокого мужчину лет пятидесяти, который стоял рядом и поддерживал ее под локоть. Слава Куницын, лучший друг Глеба, был почти единственным человеком на траурной церемонии (дамы бомонда превратили ее в полезное шоу с демонстрацией нарядов и шляп), не прятавшимся за черными стеклами очков. И в его глазах Андрей увидел искреннее страдание и горечь.
«Куницын. Надо запомнить. Навещу его», – думал Андрей, пробираясь к выходу. С Глебом было покончено, и убитые горем коллеги и знакомые оживленно устремились к многочисленным автомобилям, предвкушая плотный обед.
Измученная и несчастная Виола утомленно висела на руке Вячеслава Матвеевича, предоставляя ему отличный шанс продемонстрировать свою любовь.
– Я устала. – Виола свалилась в кресло и, проделав сложный пируэт ногами, сбросила туфли. К шпилькам прилипли комочки земли с кладбища. – Какие все лицемеры. О, бедный, бедный Глеб! Эти фальшивые сочувственные взгляды невыносимы. Ничтожества. Им дела нет, что Глеб погиб, рады позубоскалить за спиной и обсудить меня. Отвратительная публика, ты согласен, Слава?
Несмотря на яростное содержание, короткая речь была произнесена Виолой нежно и умиротворенно, ее очаровательное лицо не исказила гримаса отвращения, даже в негодовании она оставалась непоколебимо женственна.
Не снимая плаща, Вячеслав Матвеевич опустился в соседнее кресло.
– Мне нужно заехать в офис. Я могу оставить тебя?
– О, Слава… Я…
– Ты в порядке?
Виола расстроенно посмотрела на Куницына. Ее жалобный взгляд говорил о том, что ей очень, очень необходим сейчас рядом преданный утешитель в лице президента нефтяной компании, но если ему так незамедлительно требуется уехать, она – мужественная девочка – как-нибудь справится со своим горем.
– А потом? Ты заедешь ко мне? Возлюбленная Виола, такая утонченная и чувствительная, никак не понимала, что поездка в офис была простой отговоркой, что им сейчас необходимо расстаться, и пыталась соблазнить Куницына ночным визитом. Вячеслав Матвеевич усмехнулся. Свежепохороненный Глеб даже из могилы продолжал контролировать его поступки, взывая к привычной Куницыну порядочности и честности. Вячеслав Матвеевич не мог, вернувшись с кладбища, где он только что закопал в землю единственного друга, пусть даже предателя и вора, остаться с его женой, пусть даже и бывшей.
– Нет. Я не заеду.
– Слава… Я так тебе благодарна… За твою поддержку. За то, что ты все организовал. Спасибо.
– Не благодари меня, – дернулся Куницын. – Я выполнил свой долг. – Он поднялся с кресла.
– Тогда завтра, Слава, я тебе позвоню? – Виола тоже встала. – Ты будешь очень занят? На работу или домой?
– С семи утра я буду в офисе.
– О… Какой у тебя график! А я в семь утра, несомненно, буду в кровати.
На прощанье Виола немного подержала Куницына за руку и целомудренно чмокнула его в щеку. Куницын безжизненно улыбнулся.
Едва дверь за спиной Вячеслава Матвеевича закрылась, Виола преобразилась. Она словно подзарядилась энергией от невидимого источника. Она взяла в руки портрет Глеба с траурной ленточкой в уголке и несколько минут вглядывалась в холодное изображение со сдержанной ненавистью.
– Я все-таки победила! – торжествующе улыбаясь, сказала Виола и потянулась за телефонной трубкой. Дозвониться удалось не сразу. – Кари, это я. Ты с кем-то разговаривал? С кем? Я пятнадцать минут была вынуждена давить на кнопки. Приезжай сейчас. Постарайся, чтобы тебя никто не видел. Да, конечно. Да, на всю ночь. Приезжай. Жду.
Виола снова посмотрела на фотографию бывшего супруга.
– Понятно? – с вызовом сказала она изображению Глеба. – Где ты сейчас? Вот именно! А я сейчас здесь, живая и красивая, в квартире, где все куплено на твои деньги. И знаешь, чем я собираюсь заняться? Тем, в чем ты не блистал. Я тебя не-на-ви-жу.
Ядовито улыбаясь, Виола отодвинула ящик комода, швырнула в него портрет и с грохотом задвинула ящик обратно. Она отправилась наверх принять ванну и переодеться, и весь ее вид говорил о том, что она пребывает в чудесном расположении духа…
…Куницын ехал домой по вечерней Москве.
«Ты получил то, что хотел, – думал президент „Ойлэкспорт интернешнл“, твердой рукой удерживая руль шикарного „ягуара“. – Глеб наказан, ты отомщен. Но почему же так тоскливо на душе?»
Глава 11
– Ну, друг, я не знаю, где еще искать.
Таксист нарезал уже пятый круг по микрорайону, в недрах которого скрывалась 379-я школа. Были опрошены три ребенка, мадам с мусорным ведром и свинцово-фиолетовый мужичок в спортивных штанах с лампасами. Все они давали очень дельные советы «проехать под той трубой», «свернуть налево и до красного рекламного щита», «спросить кого-нибудь еще», но требуемое здание так и оставалось ненайденным. Упорный таксист мужественно вел вздрагивающую машину по светло-коричневым барханам засохшего песка и глины, прыгал в коварные выбоины, на цыпочках крался по шатким мосткам через многочисленные разрытости новостройки и то и дело оглядывался на пассажира, который сидел сзади. Пассажир стойко выносил превратности бездорожья и жуткие показания обалдевшего счетчика – он просто не отрывал глаз от пачки разрозненных бумаг, увлеченно вчитываясь в текст.
– Детектив, что ли? – предположил водитель.
– Ну, – кивнул Андрей. – Детектив.
– Перепечатка, что ли? А кто автор? – не унимался общительный таксист. – Люблю закрученные истории.
– Алена Дмитриева, – неприветливо буркнул Андрей.
– Баба! М-да… Дамочки закатали рукава и давай рубить персонажей в капусту. Дмитриева. Не знаю такую. Надо будет поспрашивать в киосках.
– Вам понравится.
Таксист круто взял вправо, машина дернулась, Пряжников впечатался своей симпатичной физиономией в стекло, но не обратил на это никакого внимания. Загадочная девушка Алена вот-вот должна была потерять невинность, и сыщику некогда было тратить время на пустые разговоры с шофером. Андрей искренне надеялся, что страница дневника с описанием этого важного жизненного события не окажется вырванной…
«…Целую неделю. И для меня было совершенно неожиданным, что я заскучала по своим головорезикам. Сегодня я упаковала сто миллиардов рублей, не меньше, нет, триллион рублей – сортирую купюры, складываю их „голова к голове“, потом – в счетную машинку, обматываю бумажной лентой, затягиваю, приклеиваю кончик, ставлю штамп – и так несметное число раз, словно джек-лондоновский „Отступник“, – экономя каждое движение и оттачивая их до виртуозности. К концу дня пачки денег вылетали из-под моих рук как пули, я достигла вершин мастерства в упаковке и загрустила. Вспомнила пятиклашек, как они доверчиво смотрят на меня, внимая каждому слову, задают наивные вопросы, Агафонов уже сполз под парту и засовывает живую мокрицу в портфель Коляскиной… Да, с детишками было гораздо веселей, чем с машинкой для счета денег. Но теперь у меня стабильная и огромная зарплата. Даже не представляю, что пройдет еще две недели, и я буду держать в руках такое невероятное количество драгоценных бумажек, на которые можно купить все на свете! Работа – не уму и сердцу, а только телу. Почему нельзя иначе – чтобы и сердце радовалось, и голове интересно, и тело не обижено. Наверное, у кого-то есть такая работа. У Ольги, например. Она обожает иностранные языки, ее приглашают в качестве переводчика и платят за это хорошо. Свобода в материальном плане и плюс к этому – постоянное общение с интересными людьми, знакомства. Конечно, дело не только в знании языков, Ольга сама по себе очень коммуникабельный и общительный человек, и очень хорошенькая, ее записная книжка ломится от телефонов, а я, наверное, если бы даже работала переводчиком, а не учительницей и кассиром в банке, все равно не возбудила бы ни в ком желания познакомиться поближе. Недавно я выяснила, что Ольга активно изменяет своему Роману. Вот почему она неохотно приглашает меня к себе! Я ворвалась к ней с радостным известием о новой работе, а из спальни вывалился молодой человек настолько же симпатичный, насколько скудно одетый. „А что Роман? – раздраженно ответила Оля на мой недоуменный вопрос. – Вот женится на мне, тогда я буду образцовой женой, неприступной, как бронированный автомобиль. А пока – я свободна!“ Ольге не понравилось, что ВМ устроил меня в банк. „Быть кассиром – не для тебя! – воскликнула она. – Тупая работа“. Зато хорошо оплачиваемая. „И я бы ни за что не унизилась перед мужчиной, который меня бросил. Зачем ты просила его об одолжении?“ Ольга, как всегда, права. Когда я вспоминаю о своем визите в контору ВМ, мои щеки приобретают оттенок вишневой настойки. Но когда я извлекаю из памяти другие воспоминания – о двух токийских неделях, нет мыслей приятней. Как же ВМ смог меня оставить после того, что было? Как снова хочется быть рядом с ним! Уткнуться в его шею, почувствовать его запах, прижаться к груди. И сделать ему какую-нибудь гадость. Странно, но, думаю, я с одинаковым удовольствием целовала бы его и, к примеру, подожгла бы его офис. Испытываю к ВМ смешанные чувства – любовь пополам с жаждой мести! Ольга говорит…»
«Достала со своей Ольгой!» – передернулся Андрей. Ему давно уже стало ясно, что Ольгу следовало бы клещами вырвать из Алениной жизни. Как больной зуб. Но Алена, очевидно, считала подругу своей путеводной звездой и мудрой наставницей.
«…Скромный презент, по его выражению. А на самом деле совсем не скромный, а безумно дорогой: флакон духов, который (я видела в маленьком магазинчике на первом этаже гостиницы) стоит около четырехсот долларов. Но самое милое, на коробочку духов ВМ прилепил маленького, в половину ладони, мишку. У него синяя клетчатая кепочка, грустная мордашка и крошечный гофрированный фонарик в лапах. На фонарике что-то написано иероглифами, наверное, какое-то пожелание. ВМ деликатно не стал травмировать меня, неопытную девушку, интимными подробностями своего телосложения, и я увидела только его торс. Надо сказать, несмотря на 47 лет, он в отличной форме – похож на Форда в фильме „Беглец“. Я лежала под одеялом по стойке „смирно“, как солдат-новобранец, не смея шевельнуться. ВМ тут же приступил к делу, от него очень вкусно пахло, и он был горячим и приятным. После шестнадцатого поцелуя я немного осмелела и обняла его за шею. Когда ВМ обнаружил, что для достижения его сладострастной цели в моем организме существует некоторое препятствие, он невероятно удивился. „Как же так?“ – воскликнул он, отодвигаясь от меня. Наверное, я покраснела. „Милая моя, – нежно проворковал ВМ, – я буду предельно осторожен…“
На этом описание первой ночи Алены и таинственного ВМ обрывалось.
– Где продолжение?! – гневно вскричал неудовлетворенный сыщик. – Почему я должен довольствоваться какими-то обрывками! Я отказываюсь вести следствие в таких условиях!
Таксист от неожиданности вздрогнул, прижался к рулю и с опаской посмотрел назад.
– Ты чего, браток? – осторожно спросил он. Ответом ему был шелест переворачиваемой страницы.
«…Потом звонила Ольга. Роман работает с японцами по другой программе, они сейчас в Осаке. Ольга завуалированно интересовалась, нравится ли мне секс с ВМ. Не пришлось насиловать себя, чтобы ответить „нравится“. ВМ чудесен. И секс чудесен. Сегодня у нас была неофициальная вечеринка с японцами. Посетили ресторан „Сябу-сябу“, где готовится фирменное блюдо с таким же смешным названием. Красивая официантка-японка в кимоно и с изысканным макияжем (в Москве такой делают в самых дорогих косметических салонах) сидела за нашим столом и деревянной палочкой опускала в кастрюльку с бурлящей водой огромные простыни искусно нарезанного мяса (не толще бумажного листа). Мгновенно извлекала мясо обратно, поливала соусом со специями, и мы ели его с необычным гарниром: странные, незнакомые овощи, какие-то маленькие поганочки… Но очень, очень вкусно. Я лопала, как жертва экономической реформы, а японцы смотрели на меня и млели от удовольствия. Потом ВМ сказал, что партнерам я понравилась своей гастрономической раскованностью – смелой готовностью пробовать неизведанные блюда. А я и в другом становлюсь раскованной! Постепенно. Сегодня ВМ предложил мне поменяться ролями и взять инициативу в свои руки. После сакэ – выпила немного в ресторане – я ощутила необычный прилив вдохновения и смелости. В самую волшебную секунду я случайно оглянулась и увидела себя в зеркале – волосы растрепаны, глаза горят, щеки пылают, грудь прыгает, как взбесившийся теннисный мячик, – и первый раз в жизни мне понравилось мое отражение. И ВМ не смог сдержать эмоций и, полагаю, сильно напугал соседей своим рычанием. Нет, не буду описывать, а то получается порнографический роман, а не дневник…»
Андрей застонал. Ему страстно хотелось продолжения рассказа, но страница (и Аленино желание описывать чудесные мгновения) закончилась.
Водитель больше не оборачивался.
«…Ольга меня назвала дурой. Она сказала, я не имею никакого права даже мечтать, что ВМ проявит ко мне интерес после возвращения из Токио. Но ведь она не знает, какие нежные отношения установились у нас за эти две незабываемые недели. Неужели я действительно обыкновенная, наивная дура? Ольга говорит, что жена ВМ – роскошная светская дама, богатая, великолепно образованная, каждый месяц выезжает за границу на всякие там симпозиумы. И любит мужа. И сам ВМ – отличный семьянин. Развлекся, встряхнулся в Токио и вернулся к прежней жизни – размеренной и привычной. Чего я только не нафантазировала в последние наши дни в Японии. ВМ был так нежен, нам было так хорошо вдвоем, он шептал мне на ухо, что я незабываемая женщина. И я вообразила, что это что-то значит! Что он разведется с женой! Глупая! Он вернулся в Москву, и я вернулась в Москву и снова каждый день хожу в ненавистную школу терзать учеников-оглоедов. Унылые, скучные дни. ВМ ни разу не позвонил. Конечно! Как мне соревноваться с его красавицей женой. Ольга говорит, я в подметки не гожусь ей. Рядом с ней я последняя уродина. Но почему же ВМ не скупился на комплименты? Неужели у мужчин так принято? Или из элементарной вежливости?..»
– Вот твоя школа, шеф! – радостно объявил таксист.
Вожделенная цель упорных поисков – типовое панельное здание, стояло на самой окраине микрорайона, окруженное несметными полчищами шестнадцатиэтажек-близнецов.
– Командир, сдачу-то возьми! – крикнул таксист, но Андрей уже мчался по золотисто-лимонной тополиной аллее по направлению к школе. – Псих какой-то! – недоуменно резюмировал таксист. – Но бывают клиенты и хуже. А книжку надо поискать.
Алена Дмитриева…
Женщина имела все атрибуты добропорядочной школьной учительницы: очки, лоб с залысинами, изрезанный меж бровей вертикальными морщинками, высокая дуля-шиньон, строгий костюм и дурной голос.
– Агафонов! – орала она. – Агафонов! Стекла всего первого этажа дребезжали, а люстра ходила ходуном от пронзительного визга Элеоноры Алексеевны, завуча 379-й средней школы.
– Молодой человек, вам чего? Учительствующая дама строго посмотрела на Андрея, в мгновение ока изрешетив его убойным взглядом недобрых серых глазок. Андрей опасливо потрогал нос и уши, проверяя, не отвалились ли они, и представился.
– И что вам у нас надо? – резко спросила женщина. – По какому вопросу?
– Я хотел бы поговорить об Алене Дми…
– Агафонов!!! Агафонов! Подойди сюда!
Маленький Агафонов – круглые глаза, нос-кнопка, вихры – нехотя подтащился к начальнице, предусмотрительно остановился на безопасном расстоянии и теперь взирал на нее снизу вверх откровенно скучающим взглядом. Андрей с интересом оглядел легендарного Васю, которому было посвящено столько горячих строк в Аленином дневнике.
– Агафонов, ты почему хромаешь? – Несмотря на близость допрашиваемого объекта, завуч продолжала орать так, словно у нее бензопилой вырезали аппендицит.
– Ленин на ногу упал, – хмуро объяснил Агафонов.
– Вот, Элеонора Алексеевна, полюбуйтесь, – бодро вклинилась в разговор яркая высокая девушка, очевидно, училка новой формации – в короткой юбке и карнавально-разноцветной блузке. У нее тоже была дуля на голове, но совсем не такая прилизанная и унылая, как у завуча, а огненно-красная, немного растрепанная, броская. – Залез в подвал, уронил на себя скульптуру, то есть бюст Владимира Ильича…