Люди зимы

Иногда, однако, Мартин задумывался о том, что из-за череды выкидышей и смерти новорожденного сына Сара чрезмерно балует и опекает Герти. Это было понятно и естественно, и все же ему не слишком нравилось, когда жена не пускала дочь в школу только из-за того, что ей казалось, будто у Герти начинается насморк или поднимается температура. Порой же Мартин и вовсе начинал думать, что в глубине души Сара обвиняет его в смерти тех своих детей, которые так и не появились на свет. Каждый выкидыш действительно давался ей тяжело: Сара неделями не вставала с постели, постоянно плакала и почти ничего не ела, но Мартин всегда старался быть с ней рядом, чтобы жена видела: он разделяет ее горе.

Потом появился Чарльз. Он родился здоровым и крепким мальчиком с густыми темными кудряшками на голове и сморщенным личиком маленького, мудрого старичка. Ничто не предвещало беды, но однажды утром они нашли его в колыбельке бездыханным и уже остывшим.

Все дальнейшее Мартин до сих пор вспоминал как кошмар. Крепко прижав к себе тело сына, Сара не выпускала его из рук буквально ни на минуту. Прошел день, прошла ночь, снова наступило утро, но она по-прежнему баюкала на руках мертвое дитя. Когда же Мартин попытался забрать тело, Сара ответила, что Чарльз вовсе не умер.

«Я слышу, как он дышит, – сказала она убежденно. – Слышу, как бьется его маленькое сердечко».

И Мартин в страхе попятился от жены.

«Сара, пожалуйста…» – только и сказал он.

«Не подходи! – прорычала она. – Убирайся! Оставь нас в покое!» – С этими словами Сара еще крепче прижала мертвого ребенка к груди, а в ее глазах сверкнуло пламя безумия.

В конце концов Лусиусу пришлось дать ей сильное снотворное. И только когда Сара заснула, Мартин сумел вырвать мертвого сына из ее судорожно сжатых рук.

Именно после этого Мартину стало казаться, что и в череде выкидышей, и в смерти его первенца виновата земля, на которой они жили – сто двадцать акров, доставшихся Саре по наследству (если не считать ее старшей сестры Констанс, которая давно вышла замуж и уехала в Грэнитвиль, Сара была единственной прямой наследницей своего отца). Да, думал он, во всем виновата эта бесплодная, каменистая глина, на которой неохотно росли даже сорняки, а вода немногочисленных сбегавших с холма ручьев была солоноватой на вкус и припахивала серой даже весной, в пору таяния снега. Выжить здесь было нелегко – для этого требовалось немало сил, поэтому и смерть маленького Чарли, и три предыдущих выкидыша со временем перестали казаться ему чем-то из ряда вон выходящим и необъяснимым.

Сейчас, сжимая в руках ружье, Мартин двигался по следу лисицы на восток. Его путь лежал через заснеженное поле, по которому он ни за что бы не прошел, если бы не снегоступы, сплетенные им из ивовых прутьев и обшитые понизу оленьим камусом. Дыхание клубами вырывалось у него изо рта. Четкая лисья стежка поднималась на склон и вела через заброшенный сад, который много лет назад посадил еще дед Сары. За деревьями никто не ухаживал, и они дичали и болели. Немногочисленные груши и яблоки, которые они давали далеко не каждый сезон, были твердыми, червивыми, изуродованными гнилью и паршой.

Сара и Герти, наверное, уже встали, думал Мартин, машинально переставляя обутые в снегоступы ноги. Встали и гадают, куда он подевался… Кофе, наверное, уже готов, а в духовке поспевают пресные лепешки. На мгновение ему захотелось вернуться, но он знал, что должен довести дело до конца и убить лису, которая в противном случае так и будет наведываться в курятник, пока не передушит последних птиц. Кроме того, Мартину хотелось показать жене и дочери, что он в состоянии их защитить, как и подобает настоящему мужчине. Лиса угрожает их благополучию? Что ж, он убьет лису, снимет с нее шкуру и подарит Саре. То-то она удивится!.. Быть может, она даже сумеет сшить из нее теплую шапку для Герти – Сара на редкость ловко управлялась с иголкой и ниткой, и эта работа была ей вполне по плечу.

В саду Мартин ненадолго остановился, прислонившись плечом к старой скрюченной яблоне. Прежде чем двигаться дальше, ему нужно был перевести дыхание. Снег, который еще недавно падал ленивыми, редкими хлопьями, пошел сильнее; он кружился и танцевал в воздухе, мешая как следует рассмотреть окружающее, и на мгновение Мартину показалось, что он заблудился. Куда идти дальше? В какой стороне его дом?

Позади него послышался шорох, словно сквозь сугробы быстро пробиралось что-то большое. Мартин стремительно обернулся, но там никого не было, и он, до боли прикусив губу, прикоснулся к теплому кольцу в кармане.

В десяти ярдах перед ним сдвинулась с места скрюченная старая яблоня. Присмотревшись, Мартин различил сгорбленную старуху, одетую в одежды из звериных шкур. Ее седые волосы были спутаны и напоминали змеиное гнездо.

– Эй! – крикнул Мартин.

Старуха обернулась и посмотрела на него. Внезапно она улыбнулась, обнажив мелкие острые зубы в коричневых пятнах. Мартин моргнул – и старуха пропала. Перед ним снова была старая яблоня, согнувшаяся под тяжестью налипшего снега. Из-за ее ствола неожиданно выскочила лисица, все еще державшая в зубах недоеденную куриную тушку. На мгновение она замерла, глядя на Мартина своими золотыми глазами, и он, затаив дыхание, вскинул к плечу ружье и прицелился. Лисица продолжала смотреть на него огненными глазами, и на мгновение ему показалось, что вместо обыкновенного зверя он видит перед собой Сару.

«Я выйду замуж только за тебя, Мартин Ши!»

«Когда-нибудь у нас будет девочка».

Мартин снова сморгнул, пытаясь отогнать наваждение. В конце концов, перед ним была не хитрая кумушка-лиса из детских сказок, а мелкий лесной хищник, который повадился таскать его кур. Это все воображение виновато – воображение, да еще книги, которые он так любил в детстве.

И действительно, когда Мартин открыл глаза, перед ним снова была обычная лиса. Выронив курицу, она метнулась в сторону за мгновение до того, как Мартин спустил курок.

– Проклятье! – выругался он, поняв, что промазал.

Но нет – бросившись в погоню, Мартин увидел на снегу капли свежей крови. Похоже, он все-таки ранил воровку. Наклонившись, Мартин коснулся следов на снегу, и его пальцы окрасились красным. Зачем-то он поднес их к губам и лизнул. Кровь имела резкий, солоновато-медный вкус, и его рот наполнился слюной.

Держа ружье наготове, Мартин двинулся по следу, который вел через сад к Чертовым Пальцам, переваливал через каменистый гребень холма и снова спускался в лес. Капли крови попадались теперь реже, и преследовать раненую лисицу стало труднее, к тому же в лесу его со всех сторон обступили буки и клены. Сбросившие листву и одевшиеся в снежные шубы деревья казались незнакомыми, и Мартин снова подумал, что он заблудился. В течение почти целого часа он продирался сквозь чащу, путаясь в засыпанных снегом кустах. Прошлогодние стебли лесной малины и ежевики цеплялись за одежду, царапали руки и, казалось, так и норовили хлестнуть по лицу, но Мартин упрямо шел по следу, старясь не думать о том, что с каждым шагом он уходит от дома все дальше. А снег посыпал еще сильнее, и Мартин несколько раз спросил себя, не отказаться ли ему от погони, пока не началась настоящая метель.

В конце концов Мартин все же решил, что повернуть назад именно сейчас, когда он потратил на преследование столько времени, было бы просто глупо. Стараясь не замечать усилившуюся боль в ноге, Мартин ускорил шаг.

О том, что случилось с его ногой, он старался думать как можно реже, но подробности несчастного случая сами собой всплывали в памяти именно в самые тяжелые минуты, когда Мартину казалось, что весь мир обернулся против него.

Это произошло в конце августа, примерно через год после того, как они с Сарой поженились. В тот злополучный день Мартин с утра отправился в лес, чтобы нарубить дров. Ему повезло – он почти сразу набрел на обширную прогалину, где лежало несколько поваленных ветром деревьев, успевших как следует высохнуть. Ему оставалось только заготовить поленья подходящего размера и погрузить их в фургон.

Он проработал все утро, потом сел на лошадь верхом и съездил домой пообедать, а затем снова вернулся на поляну. Мартин был очень доволен тем, как много он успел сделать – и рассчитывал сделать еще больше. Сару Мартин предупредил, чтобы она держала ужин на огне, поскольку он вернется сразу же, как только наполнит фургон доверху или когда стемнеет.

Услышав эти слова, Сара нахмурилась. Она не любила, когда муж задерживался в лесу после наступления темноты.

«Постарайся не слишком задерживаться, ладно?» – попросила она.

Но работа шла так хорошо, что Мартин увлекся и сам не заметил, как пали сумерки, как настал и закончился вечер. Он пилил и пилил, и хотя натруженные плечи и руки давно ныли, это была приятная боль. Наконец настал момент, когда в фургон нельзя было больше впихнуть и самое маленькое поленце. Только тогда Мартин отложил пилу, снова впряг лошадь в фургон и начал медленно спускаться по извилистой, каменистой тропе. К этому времени стало уже совсем темно, и он вел лошадь под уздцы, направляя фургон в обход канав, корней и валявшихся прямо на тропе камней. Они уже миновали Чертовы Пальцы, когда лошадь внезапно встала как вкопанная.

«Ну, давай, пошла!» – прикрикнул на нее Мартин и, потянув поводья, слегка подстегнул лошадь подобранной по пути хворостиной, но она только фыркнула и продолжала упираться. Беспокойно прядая ушами, лошадь уставилась в темноту впереди, словно почуяв на тропе зверя, и рука Мартина потянулась к рукоятке заткнутого за пояс топора.

«Но-о!» – Он сильнее потянул повод, но лошадь мотнула головой, захрапела и попятилась – и в тот же миг где-то впереди громко хрустнул во мраке сухой сучок.

«Ну-ну, не бойся! – проговорил Мартин и попытался успокоить испуганную лошадь, ласково похлопывая ее по шее. – Постой-ка здесь, а я пойду посмотрю, что там такое». И, выпустив поводья, он достал топор и шагнул вперед.

Он так и не узнал, что так напугало лошадь в ту ночь – зверь или, может быть, человек. Впоследствии, когда Лусиус расспрашивал его о подробностях, Мартин ответил, что ничего не видел. Быть может, предположил он, лошадь напугал резкий звук или запах какого-то хищного зверя.

«Вообще-то мне не очень верится, что твоя старая кобыла могла напугаться звука сломавшейся ветки, – покачал головой Лусиус. – Она ведь у тебя спокойная, как… как я не знаю что. Должно быть, она и в самом деле почуяла медведя или рысь. В противном случае она бы не испугалась неизвестно чего».

Мартин только кивнул. Он так и не признался ни брату, ни даже Саре, что́ он разглядел в темноте. Белесоватое пятно, похожее по цвету на брюшко совы, только намного больше. И оно двигалось. На его глазах оно сорвалось с нижних ветвей дерева и спикировало на тропу, издавая на лету чуть слышное шипение. Это пятно… оно чем-то напоминало очертания человеческой фигуры, вот только ни один человек не мог двигаться так быстро и проворно. И от него пахло – пахло чем-то вроде сгоревшего на сковородке сала или горелых тряпок.

Для лошади это было уже слишком. Тоненько, тревожно заржав, она сорвалась с места и ринулась вперед, увлекая за собой тяжелый фургон. Мартин услышал за спиной топот копыт и грохот колес, но страх, который он испытал при виде серого пятна, буквально парализовал его, поэтому отскочить с дороги он не успел. В последний момент Мартин все же рванулся в сторону, но опоздал. Прямо над ним сверкнули вылезшие из орбит глаза лошади, потом она толкнула его плечом, и он полетел на землю. Удар копытом пришелся в бедро, и Мартин услышал, как с хрустом сломалась кость. Еще через миг он с силой ударился виском о камень, но сознания не потерял и успел почувствовать, как колесо фургона наехало на его и без того пострадавшую ногу, раздробив лодыжку и ступню. Он буквально ощущал, как со скрежетом трутся друг о друга осколки костей. Боль была невероятной, но она существовала как бы отдельно, словно все это происходило не с ним. Потом в лесу снова хрустнул сучок, Мартин обернулся на звук и успел увидеть, как белесая фигура быстро отступает в лес и тает между деревьями.

Только после этого мир перед его глазами окончательно померк.

На половине спуска с холма фургон налетел на большой камень и развалился, а взмыленная лошадь приволокла к стойлам то, что от него осталось: дышло и переднюю ось. Даже окованные железом колеса – и те разлетелись вдребезги, усыпав склон обломками ободьев и спиц.

Как только Сара увидела, что осталось от фургона, она схватила фонарь и отправилась на поиски.

«Я была уверена, что найду только твое изуродованное тело, – призналась она ему много позднее. – Я… я едва заставила себя подняться по тропе – настолько мне не хотелось видеть то, что могла сделать с тобой взбесившаяся лошадь».

Но она нашла его живым, хотя и без сознания. Подобрав валявшийся рядом топор, Сара сумела смастерить из двух молодых деревьев и мужниной куртки что-то вроде волокуши. Взвалив на нее неподвижное тело, она потащила его вниз.

Лечение заняло несколько недель. Лусиус, как мог, вправил раздробленные кости и наложил лубки. Сара, стараясь ускорить выздоровление, прикладывала к больной ноге припарки и компрессы из целебных трав, но дело шло медленно. И все это время Мартин снова и снова спрашивал жену, как она, такая хрупкая и слабая, сумела в одиночку дотащить его с холма домой.

«Наверное, это Бог мне помог, – отвечала она. – Иначе я, конечно, не смогла бы этого сделать».

Сейчас Мартин продолжал быстро ковылять по следу лисицы. Где он находится и сколько времени прошло с тех пор, как он отправился в погоню, Мартин сказать не мог. По привычке он поднял голову, чтобы взглянуть на солнце, но небо было затянуто такими плотными облаками, что определить положение светила на небосводе было невозможно даже приблизительно. Похоже, он и в самом деле ухитрился заплутать, хотя леса вокруг фермы, где Мартин на протяжении многих лет охотился, рубил дрова или добывал сладкий кленовый сок, были ему хорошо знакомы. Увы, сейчас он не видел ни одного ориентира, который помог бы ему определить свое местоположение. Сбросившие листву деревья казались незнакомыми, а их скрюченные, узловатые стволы наводили на мысли о неведомых лесных тварях. В довершение всего снег повалил гуще, засыпав или изменив до неузнаваемости даже самые приметные камни. Лисьи следы на снегу были единственной реальностью – единственным, в чем он мог быть уверен, поэтому, когда они повернули назад к гребню холма, Мартин вздохнул с облегчением, хотя подниматься в гору было еще труднее, чем спускаться. Он устал, проголодался и продрог, нога болела, а во рту пересохло. Несколько раз Мартин наклонялся, чтобы зачерпнуть пригоршню снега и отправить ее в рот, но талая вода почти не утоляла жажду.

Вскоре он пересек свои собственные, уже наполовину занесенные снегом следы, и стал карабкаться на самую вершину холма. Эта часть подъема была особенно крутой; несколько раз он оскальзывался и не падал только потому, что успевал вовремя схватиться за торчащие из-под снега стволы молодых буков. Пот струился по его спине рекой, однако Мартин продолжал подъем. Еще одно усилие – и вот он уже вступил на верхушку холма, где высились Чертовы Пальцы – пять черных гранитных обелисков, одетых в перчатку из свежего снега. Снег покрывал ровным слоем и все пространство между ними, и только у подножия центральной скалы он был слегка сдвинут в сторону. Присмотревшись, Мартин разглядел под камнем что-то вроде лаза, которого раньше здесь не было, хотя, возможно, он его просто не замечал.

Лаз вел в небольшую пещеру.

Стараясь ступать как можно осторожнее, Мартин подкрался ближе. Вход в пещеру был очень узким – таким, что взрослый человек едва мог в него протиснуться, зато сама пещера оказалась достаточно просторной, хотя не слишком глубокой. Скорее это было просто небольшое уютное углубление под скалой.

Лисица прижалась к дальней стене пещеры. Она тяжело дышала, но не двигалась с места: вероятно, ей казалось, что в полутьме враг не сможет ее разглядеть, но Мартин увидел ее почти сразу. Выпущенный им в яблоневом саду заряд дроби попал лисице в бок, вырвав изрядный кусок меха. Теперь там виднелась кровавая рана величиной с пол-ладони; кровью пахло и в пещере, и Мартин с удовольствием втянул носом этот густой, медный запах.

Лисица искоса наблюдала за ним и, дрожа всем телом, ожидала, что он предпримет.

Мартин поднял ружье и, направив его на зверя, тщательно прицелился. Он метил в голову, не желая еще больше испортить шкурку.

Грянул выстрел – и лисица замертво упала на каменный пол.

Прислонив ружье к скале, Мартин опустился на четвереньки и стал протискиваться в пещеру, чтобы забрать добычу.

– Где Герти?! Ты ее не видел? – выкрикнула Сара, когда Мартин вышел из хлева. Он только что снял с лисицы шкуру и прибил гвоздями к стене, чтобы она просохла. Мартин очень старался сделать все как следует и все же подрезал мездру в нескольких местах – слава богу, обошлось без сквозных дырок! Сара справилась бы с этой работой гораздо быстрее и аккуратнее, но он по-прежнему хотел сделать ей сюрприз.

После полутьмы хлева свежевыпавший снег едва не ослепил его, поэтому, прежде чем ответить на вопрос, Мартин несколько раз моргнул.

– Ее здесь нет, – сказал он наконец и вздохнул. Мартин устал, продрог до костей, и теперь ему не терпелось оказаться за столом в теплой кухне. Да, он прикончил лисицу, но вместо ожидаемой гордости и удовлетворения им неожиданно овладело какое-то странное беспокойство. Возможно, дело было в том, что финал его утренней охоты слишком напоминал обыкновенное убийство – убийство напуганного, загнанного в угол зверя. Запертая в пещере лиса ничего не могла сделать, и это казалось ему… нечестным.

Только потом Мартин обратил внимание на выражение лица Сары. Она была бледна и напугана, в глазах плескалась подступающая паника. Несмотря на холод, она даже не надела куртку и сейчас крупно дрожала в тонкой кофте, наброшенной поверх домашнего платья. Крупные хлопья снега ложились ей на плечи и застревали в волосах, но Сара этого не замечала.

– Где ты был? – Она окинула взглядом его ссутулившуюся фигуру, промокшие башмаки и свежие пятна крови на коленях и по́лах куртки. – Где ты был, Мартин?!

– Лиса вернулась, – пояснил он. – Она задушила трех наших несушек. К счастью, мне удалось выследить ее и убить… – Произнося эти слова, Мартин с гордостью выпрямился. Посмотри, словно хотел он сказать, я еще на что-то способен, не так ли?.. Я защитил то, что принадлежит нам, нашей семье. Разве я не молодец, а?..

– Я принес лисицу домой и освежевал, – добавил он. – Из шкуры получится отличная теплая шапка для нашей Герти.

Сара вскинула руку и с неожиданной силой вцепилась в рукав его куртки.

– Значит, Герти не с тобой?

– Разумеется нет, – покачал головой Мартин. – Когда я уходил, вы обе были еще в постели, – нетерпеливо добавил он. Ему хотелось поскорее переодеться в сухое, позавтракать и выпить чашку горячего кофе, поэтому стремление жены постоянно держать Герти в поле зрения раздражало его больше обычного.

– Я думал, что она с тобой, – добавил он.

– Герти убежала, когда увидела в окно, что ты вышел во двор. Она хотела помочь тебе собрать яйца и… – Сара неожиданно всхлипнула. – Накинула пальто – и была такова. Ты ее правда не видел?

Мартин покачал головой:

– Нет.

– Но ведь это было несколько часов назад!.. – Сара бросила испуганный взгляд в сторону заснеженного поля, но там никого не было. Снег и поднявшийся сильный ветер давно уничтожили все утренние следы.

Мартин тоже посмотрел в сторону поля, потом обвел взглядом пустой двор. Только сейчас он встревожился.

Даже более искусный следопыт, чем он, не мог бы сказать, куда направилась девочка.

Они обыскивали поля и лес на протяжении еще нескольких часов. Ближе к вечеру снегопад прекратился, но холод с каждым часом усиливался. Снег был сухим, сыпучим, и ветер намета́л сугроб за сугробом, отчего и двор, и поля стали похожи на волнующееся море, в одно мгновение схваченное жестоким морозом в лед.

Сколько времени может прожить ребенок, оказавшись в такую погоду под открытым небом? Мартин старался не думать об этом, сосредоточившись на том, чтобы шагать вперед, время от времени выкрикивая имя дочери. Он не ел весь день, только заскочил в дом, чтобы выпить кружку воды, и теперь голод немилосердно терзал его внутренности, а отчаяние, словно ледяными тисками, сжимало сердце. В довершение всего у него нещадно разболелась голова, и он почти потерял способность мыслить разумно и логично. Теперь все его силы уходили на то, чтобы держать под контролем панику, грозившую захлестнуть его с головой, как волна захлестывает обессилевшего пловца. Мартина поддерживало лишь сознание того, что ради Сары он обязан сохранять хотя бы видимость спокойствия, ибо только так он мог убедить ее в том, что все закончится хорошо. Сам Мартин, однако, в это уже почти не верил, и только надежда толкала его все дальше и дальше через заснеженные поля и лес.

Сара с ним не пошла. Она старалась не отходить слишком далеко от дома на случай, если Герти вдруг вернется. Мартин слышал, как она зовет дочь, и даже когда он перевалил за холмы, ветер время от времени доносил до него ее исполненные отчаяния крики. «Герти! Герти! Герти!» – Бесконечное повторение имени девочки накладывалось на завывания и свист ветра, так что в конце концов Мартину начало слышаться издевательское «Хрен тебе! Хрен тебе!» К счастью, вскоре и эти слова превратились в абракадабру, в бессмысленный набор звуков, однако он продолжал инстинктивно напрягать слух, пытаясь вычленить имя дочери в доносящихся до него криках. От этого у него еще сильнее разболелась голова. Искалеченная нога тоже пульсировала болью, и Мартин боялся, что она попросту откажется ему служить. И то сказать – если считать с утра, то он прошел, наверное, уже несколько десятков миль и теперь переставлял обутые в снегоступы ноги чисто машинально. Увы, никаких следов Герти Мартин так и не обнаружил.

«Хрен тебе!..»

Внезапно он вспомнил лисицу, которая удирала прочь, держа в зубах окровавленную куриную тушку.

Мертвая птица…

…Представил, как дочь идет по его следам все дальше и дальше в лес…

Мертвая Герти…

«Хрен тебе!..»

Мартин зажал уши руками, зажмурился – и, оступившись, рухнул в снег. Он знал, что его обязанность мужчины и главы семьи заключается в том, чтобы оберегать жену и дочь, сражаться с угрожающими им опасностями, защищать их общее имущество и так далее… И вот теперь он беспомощно валялся в снегу, не в силах спасти себя самого.

– Герти!!! – закричал Мартин во всю силу легких.

Но в ответ услышал только вой ветра.

Наконец он поднялся и, оберегая покалеченную ногу, которая при каждом шаге грозила подогнуться под его весом, стал спускаться с холма. Короткий зимний день близился к концу, и Мартин знал, что ему пора возвращаться. Скоро должно было стемнеть, а он не представлял, как продолжать поиски ночью.

Когда Мартин двигался через поле, он заметил Сару, которая вышла из хлева. Поверх кофты она накинула толстый шерстяной платок, но даже издалека ему было хорошо видно, что жена сильно замерзла. То и дело проваливаясь в снег, она неверными шагами кружила по двору, продолжая выкрикивать хриплым, осипшим голосом:

– Герти! Герти! Герти!

Перчаток на ней не было, руки посинели от холода, и только кончики пальцев были окрашены подсыхающей кровью – каждый раз, когда Сара нервничала или волновалась, она принималась жестоко грызть ногти, обкусывая их почти до мяса.

Точно такие же руки были у нее, когда Сара прижимала к себе мертвое тельце малыша Чарли.

«Я слышу, как бьется его маленькое сердечко».

Если теперь они потеряют и Герти, подумал Мартин, Сару это убьет.

Заметив мужа, Сара бросилась к нему навстречу. В ее широко раскрытых глазах горел огонек надежды.

– Ну, ты что-нибудь нашел?!

Мартин отрицательно покачал головой.

Она смотрела на него почти целую минуту как человек, который не в силах поверить собственным ушам, и Мартин снова вспомнил золотистые лисьи глаза во мраке пещеры, которые смотрели на него, сквозь него…

– Скоро стемнеет, – сказала наконец Сара. – Возьми лошадь и скачи в город. Расскажи обо всем Лусиусу и шерифу Дею – пусть соберут людей с фонарями и факелами. Как можно больше людей, слышишь?! И загляни по дороге к Бемисам – вдруг они видели нашу девочку. Она могла пойти к ним, чтобы поиграть с Ширли…

– Хорошо, я отправлюсь сейчас же, – пообещал Мартин, опустив руку на плечо жены. – А ты ступай в дом, ты замерзла, тебе нужно согреться. Я приведу помощь.

Мартин проголодался и хотел пить, но зайти в дом – хотя бы только для того, чтобы попить воды, – казалось ему проявлением эгоизма. Да и Сара бы его не поняла: она наверняка считала, что их девочка еще жива и что каждая лишняя минута, проведенная на морозе, может стоить ей жизни. Увы, сам Мартин уже почти не верил в благополучный исход, однако ему не хотелось лишать Сару последней надежды, и он решил, что по дороге в город остановится у ручья, который сбегал с холмов и замерзал только в самые сильные морозы. Он спешится, ляжет в снег на берегу и станет пить, как животное, пока от холода не заломит зубы и затылок.