Багровая параллель

Подполковник достал из шкафа и повесил еще два плаката.

– Вот, товарищи, штатно-организационная структура дивизии морской пехоты. – Преподаватель указкой показал на правый плакат. – А это разведывательный батальон дивизии, – указал он на плакат слева.

Мы принялись чертить схемы.

– Теперь самое интересное. Боевой подготовкой формирующихся парашютных батальонов морской пехоты занимались русские офицеры-эмигранты. Они до сих пор продолжают преподавать рукопашную и тактическую подготовку. Это те, кто в годы Гражданской войны служил в казачьем корпусе генерала Анисимова и эвакуировался из Владивостока на кораблях Сибирской флотилии.

Напомню, товарищи, что до революции в Оренбурге, сейчас это Чкалов, находилось казачье юнкерское училище. Готовили там офицеров, в том числе и для действий во вражеском тылу. Начальник училища, генерал Гершельман, еще в 1885 году написал учебник «Партизанская война». Это вы должны знать. – Подполковник обвел нас глазами.

Я молча кивнул. В бригадной школе ОМСБОН нас учили по этому учебнику.

– Только Федор Константинович Гершельман после семнадцатого года остался служить своему народу. А вот многие из выпускников этого училища, те, кто сейчас за океаном, к нам с вами, мягко говоря, симпатий не испытывают. – Лицо преподавателя стало жестким. – На праздник Пасхи сорок восьмого года глава Русской зарубежной церкви Анастасий Грибовский обратился с посланием к президенту Трумэну: «Выжечь скверну коммунизма в Святой Руси очистительным огнем ядерной войны». Не знаю, правда, что ему Трумэн ответил. А до этого он на Пасху сорок третьего года к Гитлеру обращался. Поздравлял непобедимый германский вермахт. Ну, и тогда у него не задалось. К чему я это вам говорю… Во всех вышеупомянутых частях служат сейчас дети этих эмигрантов. Правда, есть за рубежом и другие люди. Те, для кого Гражданская война закончилась 22 июня сорок первого года. Митрополит Вениамин Федченков, например. Хотя он и бывший протопресвитер армии и флота у Врангеля. Всю войну он, живя в Америке, собирал пожертвования в помощь СССР. А после войны вернулся на Родину.

Подполковник замолчал. Было видно, что он знает намного больше того, о чем имеет право сказать. О том, что кто-то из таких людей, оставаясь за океаном, сейчас продолжает помогать своей Родине.

Я тоже знал про таких людей, как митрополит Федченков. В моем родном городе, в Форштадте, сейчас живет архимандрит Исаакий. Тоже вернулся после войны. Причем в войну в Чехословакии в подвалах гестапо побывал. Отказался с немцами сотрудничать. Болтали у нас про него всякое. Якобы он будущее и прошлое видит. Когда мы в отпуске были, Айжан с моей матерью к нему ходили. Он хоть и живет от нас на соседней улице, но к нему всегда народ толпится. А он в Гражданскую войну тоже служил в армии Деникина. Капитан Виноградов его тогда звали.

А две недели назад, когда я прощался с женой, Айжан сказала, что он обещал за меня молиться.

– Итак, товарищи, – вернул меня в учебный класс голос преподавателя, – ваше домашнее задание – знаки различия, форма и штатно-организационная структура Корпуса морской пехоты США. Тема следующего занятия – Военно-воздушные силы США.

К нам продолжали прибывать офицеры разных родов войск. Бросалась в глаза общая для всех внешность: классические представители монголоидной расы.

Между тем напряженные занятия шли своим чередом.

Воскресенье было объявлено выходным. Проснулся я достаточно поздно. Спрыгнув со второго яруса, посмотрел на часы. Да, завтрак закончился еще полтора часа назад. И этот вопрос, как говорится, требует своего решения. Неторопливо иду в умывальник. До пояса обливаюсь холодной водой, чищу зубы, думая о кормежке. Холодная вода хорошо взбодрила меня, голова теперь работает четко.

Мои сослуживцы почти все спят. Я, стараясь не шуметь, достал из тумбочки свернутый вещмешок. В него я буду складывать грибы. Где они растут, я приметил, бегая между деревьями на занятиях по физподготовке. Далеко идти не надо. Между учебными корпусами и асфальтовыми дорожками растут нетронутые временем ели. Кое-где на светлых участках – сосны. Тот, кто планировал и строил этот учебный центр в конце двадцатых годов, все сделал со знанием дела. С воздуха это смотрится как часть большого лесного массива. Над крышами зданий натянуты масксети, а дорожки сверху своими кронами прикрывают деревья.

Кстати, официально все это именуется – курсы усовершенствования офицерского состава.

Дойдя до выбранного места, достаю из кармана перочинный ножик и начинаю аккуратно срезать ножки грибов.

Эта осень в Подмосковье очень теплая, сейчас вовсю идут поздние грибы – серая и фиолетовая рядовки. Из соленых грибов вкуснее фиолетовой рядовки я вообще ничего не ел. За время нашей семейной жизни в Москве Айжан здорово научилась заготавливать, солить и сушить грибы. Как там, интересно, сейчас они?

Срезая грибы, я вспомнил февраль сорок второго. Был я тогда курсант бригадной школы, еще молодой и зеленый. А как уроженец степного края, из грибов знал только шампиньоны и луговые опята.

Тогда третьи сутки шли тактические занятия в лесу. Мы все вымотались, и очень хотелось есть. Наконец командир нашей учебной группы, бывалый старшина-пограничник, объявил привал и разрешил развести огонь. Мы уже умели разводить бездымный костер и маскировать его. Из еды на шестнадцать человек было пять банок тушенки и несколько кусочков сахара. Я тогда в изнеможении сидел на лапнике, опираясь на дерево, и не заметил, что старшина отошел за посты боевого охранения.

– Черкасов, ко мне, – выдернул меня из полудремы через несколько минут командирский голос, и скоро я под руководством старшины уже срезал с деревьев пучки зимних опят. Они чуть светлее осенних. Научное название этих грибов «фламмулина». Начинают они расти только после первых заморозков, в ноябре. В морозы они застывают, как леденцы, а как только наступает оттепель, начинают расти дальше. Странно, что местные жители их не собирают и даже не знают про них.

Пока я собирал грибы на разложенную плащ-палатку, другой курсант срезал с березы чагу[69]. Грибов тогда оказалось очень много. Потом мы зачарованно смотрели, как наш командир ловко готовит грибы в большом трофейном казане. Этот казан с плотно подогнанной крышкой точно помещался в трофейный рейдовый рюкзак старшины. Я знал, что рюкзак с казаном нашему командиру достался в первую неделю войны после уничтожения группы «бранденбуржцев»[70]. Наелись мы тогда от пуза. А после грибов, приправленных тушенкой, был вкуснейший черный, как деготь, чай с кусочком сахара.

– На войне как поешь, так и повоюешь, – часто говорил старшина, потомственный охотник из-под Вологды. Помню еще, что, когда он говорил, сильно налегал на «о». А еще старшина учил нас чувствовать природу и сливаться с ней, становясь ее частью.

…Через пятнадцать минут, плотно набив вещмешок, я по асфальтовой дорожке направился к общежитию. Там живут офицеры, чей срок обучения полгода и больше. На втором этаже живет Миша Попов, старший лейтенант из радиоотряда Тихоокеанского флота. Он приехал сюда две недели назад. Почти всю осень мы с ним постоянно работали вместе по вопросам взаимодействия.

Знаю, что в комнате, где он живет, есть электрическая плитка, сковорода и кастрюля, хотя начальство такие вещи и не приветствует – пожарная безопасность и прочее, – но смотрит на это сквозь пальцы.

Поднимаюсь в комнату. Здороваюсь с Мишей и с капитаном в авиационной форме. Его зовут Сергей. Они живут вдвоем. Про жареные грибы я Мише еще три дня назад говорил. Он должен был купить масло.

– Подойдет? – Он показывает бутылку подсолнечного масла.

Я молча киваю, высыпая грибы из мешка.

– Витька, ты чего, рехнулся! – Мишка взлетает с кровати, сидя на которой он читал книгу. – Это же мухоморы! Отравить нас хочешь!

– Да, Миш, только об этом и мечтаю. Это не просто мухоморы, а красные мухоморы. Как говорится, не нравится – не ешь. Мне больше достанется, – спокойно отвечаю я, срезая красную кожицу со шляпок и укладывая их в кастрюлю.

Сергей молча наблюдает за нашей перепалкой с явным интересом.

Содержимое кастрюли быстро закипело на электроплитке. Грибы варятся несколько минут. Потом я, обернув кастрюлю полотенцем, иду в умывальник. Сливаю воду в раковину и набираю новую. После того как отвар слит в третий раз, я высыпаю грибы на раскаленную сковородку. Через несколько минут из комнаты в коридор пошел аппетитный запах лесного блюда.

– Ну, хлеб хоть порежь, чего на меня смотришь, – бросаю я Мишке, ставя на стол шипящую сковороду. Миша и Сергей недоверчиво смотрят, как я начинаю поедать содержимое большой сковороды.

Первым не выдерживает Сергей. Он берет ложку и медленно пробует.

– Вкусно. Вроде даже как на курятину похоже, – говорит он, глядя на Мишку.

– Еще бы. Один из самых вкусных грибов. Им на Руси не только Баба-яга лешего угощала. Всегда его в Вологодской губернии ели. А как правильно приготовить – сами видели. Вообще, красный мухомор еще и лекарственный гриб – используется при лечении многих заболеваний. Да, еще запомните. Когда шляпка гриба сильно выцветшая, его можно с мухомором пантерным спутать, – с набитым ртом поясняю я.

– Эх, была не была. Помирать, так на сытый желудок. – Миша берет ложку и присоединяется к нам.

Сковорода быстро опустела.

Потом мы пили чай с конфетами и печеньем.

После завтрака я, осоловевший от съеденного, иду к себе в казарму. Снова заваливаюсь спать.

Завтра у меня будет тяжелый день. Мне самому предстоит проводить занятия с нашей группой. Вечером нужно будет просмотреть свои старые, еще с института, конспекты. Благо я их взял с собой. Завтра я, как дипломированный востоковед, буду рассказывать ребятам о Корейском полуострове и Дальнем Востоке. Об истории корейского государства, его народе и нынешней военно-политической обстановке.

После ужина, поставив в известность старшего нашей учебной группы, опять иду в общежитие. Но на этот раз иду не в знакомую комнату. Поднимаюсь на этаж, где живут семейные офицеры – те, кто служит в подразделении обеспечения, и преподаватели.

Захожу на общую кухню. Вижу трех женщин возле кастрюль и сковородок, стоящих на плите. На полу играют трое детей трех-пяти лет. Два мальчика и девочка. В руках у девочки кукла. Вижу, что эта игрушка явно привезена из Германии. Все женщины одеты в домашние халаты и стоптанные шлепанцы.

– Простите, не подскажете, где живет старший лейтенант Супрунов, – спрашиваю я, обращаясь ко всем сразу.

– Сейчас, подождите минутку, – отвечает мне молодая миловидная женщина с русой косой, мешая картошку на шипящей сковородке.

– Иван говорил, что вы с ним на могилку хотите сходить. А я жена его. Меня Ольгой зовут. Вы пока присядьте, в ногах правды нет. Вон в углу табуретка. А муж сейчас подойдет.

Я усаживаюсь на табуретку, снимаю фуражку. Смотрю на детей и замечаю, что мальчики играют искусно вырезанным из дерева большим лопоухим медведем. Игрушка раскрашена и покрыта лаком. Слава Богу, хватает у нас талантливых и рукастых мужиков. Одного из них я и жду. Медведь из дерева – это однозначно его работа.

Мы познакомились позавчера. Невысокий плотный старший лейтенант проводил с нами занятие по рукопашному бою. Никто из нас, естественно, не увидел чего-то принципиально нового. Да и само занятие шло в форме показ-рассказ. Да, этот офицер был мастером своего дела, но на таком же уровне была подготовка и у каждого из нас. Но занятие прошло не зря. Мы ознакомились со всеми образцами холодного оружия, которые используют англичане и американцы. Мне очень понравился весь этот набор учебных ножей. Каждый нож имел затупленный металлический клинок. С большим мастерством из дерева были выточены рукоятки. Смотрелись ножи как настоящие. Кроме учебных кинжалов британских коммандос были и макеты наших финок НКВД. В конце занятия, сдавая учебный кхукри[71], я сказал преподавателю:

– Ножи ваши, товарищ старший лейтенант, мастерски сделаны. Я такую работу только один раз видел. Мой учитель по рукопашке похожие делал.

– А как его звали? – спросил инструктор.

– Подкидышев Егор Иванович, может, слышали? – спокойно ответил я.

Мой собеседник переменился в лице:

– Да половину всего этого он сделал одной рукой. Остальное я делал, когда у него слесарному делу научился.

– А где сейчас Егор Иваныч? – нетерпеливо спросил я.

– Значит, вы ничего не знаете? – помолчав, сказал старший лейтенант. – Здесь он, на поселковом кладбище, похоронен. Умер в мае сорок пятого. Вы извините, товарищ капитан-лейтенант. Мне сейчас с другой группой проводить занятие надо. Подходите в воскресенье вечером. Я в общежитии живу. Как раз хотел ограду на могиле подправить. Иван, – протянул мне руку старший лейтенант на прощание.

И вот он стоит в дверях кухни. Одет в гражданский плащ, на голове кепка. В руке холщовая сумка, как я понял, с инструментом.

Выйдя за КПП, мы прошли минут двадцать и оказались на кладбище. Могила Подкидышева была недалеко от входа. Рядом росла молодая березка. Могильный памятник выделялся – над фанерной пирамидкой был закреплен крест из светлого металла.

– В начале мая он умер. Когда вся страна Победу праздновала. Только нам тогда не до праздника было. Мы занимались ускоренной подготовкой офицеров для инженерно-штурмовых батальонов[72]. Мы к войне на Дальнем Востоке готовились. Работали по восемнадцать-двадцать часов в сутки… В том числе и поэтому японские укрепрайоны наши тогда с ходу захватывали, – как-то прерывисто говорил Иван.

Я не сразу понял, что это у него последствия контузии.

– А Егор Иваныч себя не жалел, он тогда, кроме проведения тренировок, еще и наставление по ближнему бою писал. И все по ночам. Он ведь почти не спал тогда. Ну, и молился он по ночам, – выразительно посмотрев на меня, тихо проговорил Иван. – Его так и нашли в комнате в общежитии. Как стоял на коленях перед иконами, так и умер. Было это в ночь с десятого на одиннадцатое мая. Я тогда в наряде дежурным стоял. Поэтому все и запомнил. А ты где был после капитуляции Германии? – неожиданной спросил он меня.

– В Германии, в Свинемюнде[73], – машинально ответил я.

– Победу, наверное, тоже праздновал? – утвердительно спрашивает Иван.

– Да не совсем, – вспомнив те события, ответил я.

Мне эта майская ночь тоже запомнилась на всю жизнь. Мы тогда высаживались на датский остров Борнхольм. Началась эта операция для меня и моей группы на две недели раньше, чем планировалось, когда нас спешно перебросили из Австрии в Германию.

Тогда, во второй половине апреля, наши войска перешли в наступление с нескольких плацдармов на западном берегу Одера. Наступление развивалось успешно, но вдруг начали взрываться мосты через эту широкую реку. Мосты находились в нашем тылу, а в воздухе господствовала советская авиация. На восточном берегу скапливались танки, самоходные орудия, автомобили и гужевой транспорт. Наши инженерно-понтонные части быстро навели два понтонных моста. Один в районе Ниппервизе, другой в районе Фиддихова. Но в ночь с 24 на 25 апреля и эти два наплавных моста взлетели на воздух.

А утром двадцать пятого апреля я стоял навытяжку перед разгневанным генералом и не сразу сообразил, в чем же меня обвиняют. Рядом со мной стояли командир батальона войск НКВД по охране тыла и его начальник штаба. Генерал-лейтенант приехал из штаба 1-го Белорусского фронта, его возмущение вполне можно было понять.

– Вояки, мать вашу. Окопались тут в тылу, – орал, не сдерживая себя, генерал. – Под трибунал пойдете оба. – Генерал ткнул пальцем в грудь комбата. Тот лишь поморщился, продолжая стоять по стойке «смирно». – И тебя это тоже касается. Моряк, с печки бряк. – Генерал неприязненно покосился на мою черную фуражку с «крабом».

И хотя он был совершенно не прав, мы все трое молчали. А я вообще попал, как кур в ощип. Мы прилетели на транспортном Ли-2 только сегодня ночью.

Я уже знал, что молодой майор, командир батальона, и капитан, его начальник штаба, всю войну прошли в частях по охране тыла. Вот только служба эта была очень даже не тыловой. Не каждый фронтовик с переднего края смог бы выполнять их задачи – несение контрольно-пропускной и заградительной службы в тылу. Хотя и это не для слабонервных. Особенно тяжело было в сорок первом и сорок втором годах. На дорогах постоянный поток беженцев, телеги с привязанными коровами, машины с ранеными. Постоянные крики и плач женщин с детьми на руках. Пролетающие над головой немецкие самолеты.

И в этой толпе надо вычислить, а вычислив, грамотно обезвредить врага. Надо за долю секунды, взглянув в красноармейскую книжку, заметить, что скрепки в ней из нержавеющей проволоки[74]. Или, мельком взглянув на запыленного, с окровавленными бинтами на голове полковника-орденоносца[75], чей один только вид вызывает уважение, понять, что перед тобой враг. А после этого, спокойно возвращая документы владельцам, подать незаметный сигнал своим. А потом, выхватив финку из сапога, короткими ударами обезручить диверсантов. И главное здесь – не допустить стрельбы среди беженцев и раненых.

И еще одна основная задача – поиск и уничтожение вражеских разведывательных и диверсионных групп. Чтобы выполнить эту задачу и остаться в живых, нужно знать и уметь, как минимум, не меньше своих противников.

И, наконец, третье. После перелома в войне, когда Красная армия пошла на запад, войска НКВД часто добивали фашистов в многочисленных «котлах». Плюс тяжелые бои с действующими на наших коммуникациях бандеровцами.

На долю этих двух офицеров всего такого досталось сполна. На гимнастерке майора были три золотые нашивки и две красные. На груди капитана лет сорока тоже были нашивки за тяжелые и легкие ранения. Причем генерал все это прекрасно знал и видел. Поэтому он внезапно замолчал, а потом, жестко глядя на нас, сказал:

– Сейчас решается судьба Берлина и окончания войны. Поэтому… – генерал помолчал минуту, – еще один взорванный мост на вашем участке, и пойдете под трибунал. Все свободны! Идите работайте!

Повернувшись кругом, выходим из дома, где разместился штаб батальона. Через несколько минут два «Виллиса» уезжают из расположения части. Во второй машине сидят автоматчики охраны.

А ведь генерал прав. Батальон свою задачу не выполнил. И там, в высоких штабах, никого не интересует, что присланная группа водолазов-минеров прибыла уже после диверсии.

До этого мы почти восемь месяцев были прикомандированы к разведотделу штаба Дунайской флотилии. Выполняли задачи по своему прямому предназначению, действуя в мутной воде Дуная и его притоков. Только вместо подрыва мостов мы занимались их разминированием, захватом и удержанием до прихода наших бронекатеров с десантом. Флотское начальство нами было очень довольно. Потерь за это время у нас не было, а легкораненые быстро возвращались в строй.

Но сегодня мы уже в Германии, на берегу одного из рукавов Одера. Рядом Штеттинский порт. Сам город фашисты еще удерживают, но припортовые кварталы уже захвачены советскими войсками.

Были в то утро и хорошие новости. Ночью бойцы батальона, сидящие в засаде на берегу реки, взяли живьем трех диверсантов. Взяли, когда те вышли из воды на берег, почти здоровыми. Только у двоих были порезаны руки. Это были именно те, кто взорвал понтонный мост под Фиддиховом. Теперь от информации, если мы сумеем от них ее получить, зависят наши дальнейшие действия.

К моему удивлению, все трое оказались вовсе не упертыми нацистами. Они подробно рассказывали о соединении «К»: как проводится отбор, что входит в программу подготовки. А их командир, оберфенрих, рассказал больше остальных.

Тогда я первый раз в жизни увидел ласты – секретное снаряжение немецких и итальянских морских диверсантов. Мы об этом раньше, к сожалению, не знали. Нас на Химкинском водохранилище учили ходить по дну. Учили определять азимут в мутной воде, прокладывать путеводную нить. Но ходить на большой глубине не позволяют возможности дыхательного аппарата. А ласты позволяют плавать под водой и на поверхности. Главное, плыть на определенной глубине, и не важно, сколько там десятков метров воды под тобой.

Примечания