Класс. История одного колумбайна

© Астахов П.А., 2021

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

Самая благородная и сладкая месть – это прощение.

Бабушка

Похожий сон Дима Свободин видел уже не первый раз, он повторялся неоднократно, а в последние месяцы все чаще и чаще. И этот кошмар, с жутким упорством воспроизводящий события многолетней давности, каждый раз изобиловал массой таких пугающих деталей, которые не были им замечены в тот день, когда все случилось. И это было понятно – трагедия произошла почти семнадцать лет назад, когда ему едва исполнилось пять.

В то время они всей семьей отдыхали на Черном море, в районе Анапы, в частном доме. В их двор часто захаживала бездомная дворняга. С грязной, свалявшейся шерстью, хромающая на заднюю лапу, она бродила по округе и преданно заглядывала каждому встречному в глаза, выпрашивая еду. Местные жители давно привыкли к ней и изредка кидали корку хлеба или кость. Ее все почему-то называли Елкой. Почему именно Елка? Да кто теперь знает. Елка и Елка. Дима тогда про себя решил, что, наверное, это из-за шерсти собаки, которая со временем превратилась в заскорузлый колтун, словно когда-то мягкая шубка внезапно ощетинилась хвойными колючками. И действительно, однажды, набравшись храбрости и осторожно погладив Елку, он с изумлением ощутил подушечками пальцев загрубевшую шершавую корку.

Маленький Димка тоже подкармливал Елку, тайком, чтобы этого не видели взрослые. Прятал в карман кусок хлеба или половину котлеты и бежал на улицу, высматривая бездомную псину. Елка постепенно тоже привыкла к нему и, потявкивая, бежала навстречу, радостно виляя облезлым хвостом. Она быстро и жадно проглатывала угощение, просительно глядела на Диму своими большими слезящимися глазами. В то лето Елка встречала его уже беременной, и Дима, сгорая от нетерпения, ждал, когда наконец на свет появятся щенки.

Но щенки не появились.

Мучивший его навязчивый сон начинался как обычно ровно и безмятежно. Солнечное, теплое утро, на завтрак – душистые аппетитные блины со сметаной и абрикосовым вареньем. Дима тайком прихватывает два блина и торопливо засовывает их в шорты – родители не одобряли его сентиментальные порывы кормить беспризорную живность в округе. Вокруг карманов штанишек проступают жирные пятна, но мальчик не придает значения этим мелочам и спешит на улицу. Пора накормить Елку – она вот-вот должна родить, и ей нужно хорошо кушать!

Он выбегает на дорогу, бросив распахнутой калитку. Собаки нигде нет.

Выкрикивая ее имя, Дима идет искать бедную дворнягу. Странно, куда она подевалась?! Блины в карманах слиплись, превратившись в бесформенные остывающие комочки.

«Елка, Елка», – зовет он, крутя по сторонам стриженой головой.

Где же она? Он уже дошел до колодца, а дальше начинается асфальтированная дорога, по которой ездят машины и автобусы, и родители строго-настрого запрещали так далеко уходить, но псины все не видно.

«Я только посмотрю, нет ли там собаки, и сразу обратно», – решает мальчик.

Он приближается к трассе и видит, что на пыльной обочине лежит что-то неопределенное, бесформенное, грязное, серо-красное, и это мерзкое существо шевелится. Внутри Димы что-то неприятно царапает, словно предвещая беду.

Он напряженно вглядывается и внезапно вздрагивает от всполыхнувшей догадки: «Это – Елка!» Собака еще жива, ее трясет как в ознобе. Она судорожно открывает и закрывает пасть, словно ей не хватает воздуха. Голова и передняя часть Елки целая, а вот то, что начинается потом… Белый как мел, Дима неотрывно смотрит на агонию бедного животного.

«Это похоже на кашу. Красную кашу», – возникает у парнишки мысль. И даже много-много дней и месяцев спустя при одном лишь воспоминании об этом перед глазами возникал багровый туман, а живот мальчика скручивали спазмы.

Но это случится потом. А сейчас…

На раскаленном от солнца асфальте виднеется алый блестящий след, и Дима не сразу догадался, что Елку сбила машина, и она из последних сил отползла на обочину.

Из глотки собаки доносятся какие-то хрипы, и в какой-то безумный миг мальчику чудится, что умирающая собака хочет ему что-то сказать.

Чудовищное зрелище оглушило и раздавило его, никогда ничего подобного за всю свою короткую жизнь Дима не видел. Словно в чужом теле, он неосознанно делает шаг вперед. Он чувствует, будто что-то сдерживает его, как… стальной обруч.

Собака хрипит, ее глаза затуманиваются.

«Елка, – шепчет Дима, чувствуя, как что-то щиплет его глаза. – Елка, Елочка… не умирай, пожалуйста!»

«Дима!»

Он вздрагивает, с ужасом глядя на Елку. Кто зовет его по имени?

«Дима, помоги!»

Стекленеющий взгляд издыхающей собаки гипнотизирует.

«Елка? Это ты мне?» – тихо спрашивает он.

«Помоги, внучок», – уже отчетливо произносит Елка.

Ошарашенный Дима, спотыкаясь на ватных ногах, пятится назад.

«Дима!»

По телу собаки пробегает предсмертная дрожь, и мочевой пузырь Димы опорожняется сам по себе. По бежевым шортикам расплывается темное пятно.

«Меня накажет мама», – отстраненно думает он.

Блины, уже остывшие, до сих пор лежат в карманах. Дима понимает, что Елка уже никогда не попробует эти блины. Впрочем, как и другие вкусности, которые он всегда приносил этой бездомной собаке…

Глаза застилают слезы, жгучие и прозрачные.

– Дима!

Опоясывающий его стальной обруч разваливается, и он, набрав в воздух легкие, кричит, зажмуриваясь от ужаса…

Он тут же разлепил веки, с гулко стучащим сердцем подскочив на постели. Солнце еще не встало, в комнате царит предрассветный полумрак. Дмитрий коснулся лба, покрытого холодной испариной.

«Бедная Елка. Бедные щенки».

Эта мысль вонзается в его сознание и, мягко рассекая действительность, скользит следом за обрывками жуткого сна, будто увлекаемый ветром пожухлый лист.

– Ди… мочка!

Он вздрогнул, словно получив пощечину. Моргнул несколько раз, чтобы окончательно убедиться, что все происходит наяву. Но этот хриплый, надрывный голос…

– Ди… – снова послышалось откуда-то из коридора.

«Бабушка!»

От этой пронзительной догадки Дмитрия словно обдало жаром. Путаясь в одеяле, он спрыгнул с кровати и бегом кинулся из комнаты.

Маргарита Васильевна лежала в коридоре, рядом с ванной комнатой, и в какие-то доли секунды парню показалось, что это вовсе не бабушка, а умирающая Елка с разорванным животом. Дмитрий упал на колени перед старой женщиной, с затаенным страхом вглядываясь в ее бледное осунувшееся лицо.

– Димочка, – с усилием проговорила Маргарита Васильевна, невидяще глядя на внука.

– Бабуля, что с тобой? Ты поскользнулась?

Дмитрий прилагал невероятные усилия, чтобы его голос звучал спокойно, но это не очень-то получалось – внутри уже все ходило ходуном от нарастающей паники. Бабушка была в длинной просторной ночной рубашке, и он торопливо поправил ткань, закрывая ее дряблое бедро.

– Я тебе сейчас помогу! Все будет в порядке…

Он обошел лежащую старушку и, присев на корточки, осторожно взял ее под мышки. Но лишь стоило приподнять ее, как из блеклых губ бабушки вырвался протяжный стон. Дмитрий испуганно разжал пальцы.

– Боль… больно, – прошептала Маргарита Васильевна. – Спина…

Дмитрий выпрямился, оглядываясь по сторонам.

– Я вызову «Скорую», – сказал он наконец.

Бабушка молча смотрела на него, и вновь молодой человек подумал, что на него глядит умирающая Елка.

– Спину не чувствую, – чуть слышно пробормотала бабушка. – Ноги… отнялись… я тебя… плохо вижу… Дай руку…

– Сейчас, сейчас, погоди, – заторопился Дмитрий. Он бросился к телефону, на ходу вспоминая, по какому номеру вызывать «Скорую помощь».

«103» – щелкнуло в мозгу, и он, нажав нужные клавиши, с замершим сердцем прижал трубку к уху.

– Пожалуйста, человеку плохо! – заговорил он, услышав безликий голос диспетчера. – Возраст? Восемьдесят семь. Она упала, на полу лежит, что-то с позвоночником!.. Адрес…

Закончив разговор, он повернулся к бабушке.

– Скоро приедут врачи, – сообщил он, стараясь унять дрожь, волнами пробегавшую по всему телу. – Не переживай, тебе обязательно станет легче!

Маргарита Васильевна ничего не ответила. Глаза ее широко раскрылись, дыхание стало клокочущим, словно она захлебывалась, и Дмитрия охватил отчаянный страх. Что делать в таких случаях?! Перевернуть на живот?

– Димочка… дай… руку, – прохрипела бабушка. Старческая грудь под ночной рубашкой ходила ходуном, страшные хлюпающие звуки, доносящиеся из ее рта, становились громче и отчетливее. Казалось, внутри Маргариты Васильевны что-то лопалось и рвалось. Она с трудом приподняла свою руку, высохшую, с набухшими фиолетовыми венами, и Дмитрий обхватил ее пальцами, поразившись, насколько холодной была ее кожа. Словно вся кровь в сосудах и венах бабушки превратилась в кристаллики льда.

– Прошу тебя, потерпи немножко, – взмолился он. – Скоро все закончится!

Глаза пожилой женщины закатились, пальцы впились в ладонь внука, и Дмитрий почувствовал, как в горле застрял комок.

«Где же “Скорая”? Сколько еще ждать?» – безостановочно крутилась в голове мысль.

Так он и сидел, сжимая холодные пальцы бабушки. И хотя прошло всего несколько минут, Дмитрий был уверен, что как минимум пролетел час.

– Я напомню им, – произнес он, аккуратно высвобождая пальцы. – Я только еще раз позвоню… Они ведь должны быстро приехать… Может, они неправильно записали адрес…

Тело Маргариты Васильевны неожиданно выгнулось дугой, с губ сорвался короткий хрип. Дмитрий побледнел.

– Алло, «Скорая»! Подтвердите вызов, Песчаная улица, дом 12! Человек умирает! – закричал он, уже не сдерживаясь. – Почему так долго?! У нее конвульсии!

Гневно швырнув трубку, он вернулся к бабушке. Клокочущие звуки прекратились, бабушка лежала неподвижно, из полуоткрытого рта выползала пена. Мутнеющие глаза смотрели в потолок.

– Бабушка? – вполголоса позвал Дмитрий, боясь даже подумать, что произошло непоправимое. – Бабушка, я напомнил им, они сейчас придут!

Он осторожно коснулся ее руки. Пальцы даже не шевельнулись. И грудь Маргариты Васильевны больше не вздымалась.

– Бабуля, – шепотом позвал Дмитрий.

Тишина. Лишь в бабушкиной комнате слышалось монотонное тиканье настенных часов.

Он медленно протянул руку к морщинистой шее бабушки. Она, в отличие от ее рук, была еще теплой. Несколько минут Дмитрий тщетно пытался нащупать пульс, после чего вспомнил о зеркале. Он быстро поднялся и вошел в комнату бабушки.

«У нее просто приступ, – мысленно успокаивал он себя. – Все процессы замедлились, поэтому я не смог найти пульс…»

«А как насчет пены изо рта? – заговорил внутренний голос. – У нее была агония, и ты это знаешь. Просто боишься признать, что она мертва!»

– Нет! – крикнул Дмитрий и тут же испугался собственного голоса – он прозвучал как вопль обреченного. Схватив с застеленного скатертью стола зеркальце, он ринулся обратно. Затаив дыхание, он поднес его к застывшим губам бабушки. Спустя какое-то время внимательно осмотрел поверхность зеркала. Чисто, не единого пятнышка.

«Парень, у нее уже губы начали синеть», – прошептал все тот же голос, и рука Дмитрия дрогнула, едва не выронив зеркальце.

– Заткнись! – заорал он в пустоту. – Она жива!

Голос умолк, и молодой человек вновь опустил зеркало к губам бабушки. На этот раз он держал его так долго, что пальцы начали трястись. Дмитрий всхлипнул. Положив зеркальце рядом, он с трудом поднялся на непослушных ногах. В висках что-то бухало и грохотало, перед глазами плыл мутный туман, словно он нырнул в грязную воду.

Что делать теперь? Отнести ее в комнату?

Он глубоко вздохнул и затряс головой, пытаясь привести мысли в порядок.

«Нет. Нельзя. Должна прийти полиция, пусть лучше все будет, как есть», – решил он.

Свободин старался не смотреть в лицо покойной, но его взгляд настойчиво, помимо воли, снова и снова возвращался к ее глазам, которые уже начала затягивать молочная пленка.

– Я накрою тебя простыней, бабуля, – тихо сказал он и на трясущихся ногах направился к шкафу с бельем. Но едва он выдвинул ящик, как в дверь позвонили. Дмитрий медленно выпрямился, глядя в сторону прихожей. С того самого момента, как он возился с зеркалом, у него совершенно вылетела из головы «Скорая помощь», время приезда которой уже превысило все мыслимые и немыслимые нормы. Только какой теперь смысл в этих врачах?!

В дверь снова позвонили, но Дмитрий с нарочитой неспешностью достал из ящика сложенную простыню и, расправив ее, бережно накрыл тело бабушки. Остались видны лишь ее ступни – одна босая, другая в тапочке. Дмитрий хорошо помнил эти пушистые синие тапочки – он сам подарил их бабушке в прошлом году. Родившаяся в деревне в многодетной семье, пережившая блокаду в Ленинграде и всю жизнь проработавшая медсестрой, Маргарита Васильевна знала цену деньгам и всегда трепетно относилась к вещам. Каких трудов Дмитрию стоило уговорить ее выбросить старые, стоптанные до дыр прежние тапочки!..

Зазвонил мобильный телефон, но он даже не взглянул в его сторону, направившись к двери.

«Зашевелились… Видать, врачи “Скорой” на станцию сообщили, а те сюда звонят», – понял он, возясь с замком – в последнее время ригель выдвигался и задвигался с большим трудом, и Дмитрий все собирался заняться им. Наконец внутри замка что-то щелкнуло, и он раздраженно распахнул дверь.

На пороге застыла бригада «Скорой»: мужчина и женщина в синей униформе со светоотражающими полосами. Они выжидающе сурово смотрели на Дмитрия.

– Пять минут под дверью стоим, – недружелюбно заметил мужчина. В его руке покачивался увесистый оранжевый чемоданчик.

– А я вас полчаса жду, – парировал Дмитрий, стараясь держать себя в руках.

– Кому нужна помощь? – вмешалась женщина, и парень посторонился, пропуская врачей в квартиру.

– Уже никому, – вырвалось у него, когда те остановились у тела бабушки.

На некоторое время врачи пришли в замешательство. Затем мужчина присел на корточки, откинул простыню, внимательно разглядывая труп. Женщина что-то спросила шепотом, но тот лишь покачал головой. Прижал ухо к груди старушки, пощупал пульс на шее, и Дмитрий, не выдержав, горько усмехнулся. Достав из кармана тоненький фонарик, врач посветил им в мутные глаза умершей, после чего решительно поднялся на ноги.

– Она только что умерла? – спросил он после паузы, и Дмитрий подумал, что это самый идиотский вопрос, который ему приходилось слышать. Даже если она умерла не только что, а час назад, это что-то изменит? Как в том дурацком анекдоте: «А больной перед смертью потел? – Да! – Это хорошо…»

– Она скончалась минут двадцать назад. Если бы вы приехали как положено, ее можно было бы спасти.

– Мы приехали, как только получили вызов, – возразила женщина, и в ее усталом голосе прозвучала обида человека, часто подвергаемого несправедливым обвинениям. – Неужели вы считаете, что мы специально ждали? Или просто катались по улицам с мигалкой?

– Лена, брось, – обронил врач, убирая фонарик в карман. – Не оправдывайся.

Дмитрий едва не задохнулся от возмущения. Не оправдываться?! Он не ослышался?!

С его губ уже была готова сорваться гневная реплика, но что-то удержало его, и он лишь с силой стиснул зубы.

Тем временем врач по телефону вызывал перевозку, называемую часто просто «труповозкой». После этого вызвал полицию, сообщив о происшедшем. Продиктовав дежурному адрес, он взглянул на Дмитрия, который дрожал, как натянутая струна. Его пальцы судорожно сжимались и разжимались, как у бойца, вот-вот готового ринуться в схватку.

– Остынь, парень, – обронил врач. – Даже если мы были бы здесь, когда с ней произошел приступ, мы не смогли бы спасти ее. Судя по всему, у твоей родственницы обширный инфаркт. Да и не молоденькая она уже, прямо скажем.

– Вы должны были приехать раньше, – тихо повторил Дмитрий.

Врачи переглянулись.

– Ладно, нам тут делать нечего, – подытожил мужчина, поднимая чемоданчик. – Приготовь паспорт своей родственницы. И будь осторожен с ритуальными агентами – они сейчас сюда слетятся, только и будешь успевать отбиваться.

– Агенты? Да… – машинально проговорил Дмитрий.

Врачи вновь обменялись взглядами.

– Может, вам укол сделать? – неуверенно предложила женщина. – Успокаивающий. Мы все понимаем, вы…

– Уходите, – с усилием выдавил Свободин, не глядя на них.

Помедлив, медики молча вышли из квартиры, прикрыв за собой дверь.

Все сам

Несколько минут он стоял в коридоре в полной неподвижности, неотрывно глядя на мертвое тело бабушки. И с каждым ударом растревоженного сердца в нем росла горечь, разливаясь внутри ядовитым желчным озером.

«Надо было попросить, чтобы помогли перенести ее на кровать, – пронеслась запоздалая мысль. – Она здесь лежит, как старый, затертый до дыр, ненужный фартук».

А вообще, плевать на всех! Он сам отнесет свою бабулю в комнату.

Вновь проснулся внутренний голос, намекая на то, что до визита полицейского лучше оставить все как есть, но его вторая половина упорно игнорировала эти советы.

Дмитрий отволок безвольное тело бабушки к кровати и, кряхтя от натуги, перетащил на смятую постель. Вытирая взмокший лоб, он неожиданно заметил новенькие наборы красок и фломастеров, лежащих на рассохшейся от времени тумбочке. Там же лежали альбомы для рисования. Все это Маргарита Васильевна приготовила для Вики, его младшей сестры. И хотя Дмитрий пытался отговорить бабушку от лишних трат, та была непреклонна.

«Я хочу порадовать Викулю, она же очень любит рисовать, – сказала она, пряча в альбом конверт. – Ей будет приятно. Тем более девочка без троек закончила учебный год…»

Дмитрий шагнул вперед и, взяв альбом, извлек конверт. Заглянул внутрь, увидел тысячную купюру. Сглотнул подступивший комок. Как бы тяжело ей ни было, бабушка всегда находила возможность подкинуть лишнюю денежку и Вике, и ему, даже когда он устроился на работу и обрел относительную финансовую независимость. На все его вялые возражения она неизменно отвечала:

«Вот станешь большим начальником, тогда будешь помогать мне. А пока чем могу – я тебе помогу».

Парень снова вздохнул. Только сейчас в сознании медленно, с неохотой начало вырисовываться понимание происшедшего. Бабушки больше нет. Нет, и больше никогда не будет. Никогда не будет… От этого зловещего словосочетания словно повеяло могильным холодом, и Дмитрий поежился.

Больше никогда она его не обнимет своими натруженными грубоватыми руками, не приготовит ароматных пирожков с капустой. Да, ей шел восемьдесят восьмой год, она часто жаловалась на высокое давление и сердце, и тем не менее… Лишь теперь Дмитрий понял, как много значила для него эта славная и тихая старушка.

Именно бабушка позвала внука жить к себе после его очередной крупной ссоры с отчимом. И это был самый лучший, спасительный и, пожалуй, единственный выход в сложившихся обстоятельствах – денег на съемное жилье у него не было, а продолжать жить в одних стенах с ненавистным отчимом и матерью, которая почти никогда не проявляла к нему интереса, уже было невозможно.

Бабушка никогда не устраивала скандалов, не читала морали с поджатыми губами: «А вот в наше время…», она всегда внимательно слушала его, изредка высказывая свое мнение. Единственный недостаток – она часто ворчала, если он, уходя, забывал ей вовремя звонить, но это было вполне объяснимо – она просто волновалась, когда Дмитрия долго не было, и никогда не ложилась спать, пока тот не заявится домой.

Он стоял, слушая равнодушное тиканье часов и глухой стук собственного сердца. Внезапно у него возникло ощущение, что со смертью бабушки его собственное сердце стало меньше и слабее. Будто вместе с ее уходом безвозвратно и незаметно улетучилась часть его самого…

Вскоре раздался звонок. И полицейский, и санитары труповозки прибыли одновременно. Участковый представлял собой худощавого мужчину с хмурым лицом, лет тридцати, на котором служебный китель с лейтенантскими погонами болтался как тряпка на швабре. Казалось, он так торопился на вызов, что впопыхах облачился в чужую форму.

Мельком взглянув на тело покойной, он бросил санитарам: «Упаковывайте», а сам жестом показал Дмитрию, чтобы тот шел на кухню. Бесцеремонно расположившись за столом, участковый вынул из планшета бланк протокола и принялся его заполнять.

Дмитрий встал у окна. Скрестив на груди руки, он с нескрываемой неприязнью наблюдал за полицейским. В мозгу гротескной каруселью крутилась пренебрежительно брошенная лейтенантом фраза – «упаковывайте».

Вот же подонок! Это что ему, посылка какая-нибудь?! Или они там все такие в полиции, бездушные служаки?!

– Как фамилия потерпевшей? – нарушил молчание участковый, при этом не отрываясь от писанины.

– Шлангина.

«Разве она потерпевшая? – подумал про себя Дмитрий. – Вроде ее никто не убивал. Она просто умерла!»

– Лекарства какие-нибудь принимала? – задал очередной вопрос лейтенант.

– Конечно. Ей восемьдесят семь лет, любой человек в ее возрасте принимает лекарства, – заметил парень и в доказательство своих слов указал на подоконник, где виднелись шеренги пузырьков и коробочки с таблетками.

– Это как посмотреть, – невозмутимо возразил полицейский. – Моя прабабушка, например, в деревне всю жизнь прожила, ни разу к врачу не ходила. Дожила до ста четырех лет. И лекарств не признавала. Не то, что городские…

– Она пережила ленинградскую блокаду, – глухо произнес Дмитрий.

Лейтенант даже ухом не повел, и это равнодушие подхлестнуло гнев Свободина еще больше. Он уже начинал ненавидеть не только его, но и его сточетырехлетнюю прабабушку, которая, по сути, была вообще ни в чем не повинна.

– Твой паспорт, – сказал участковый, оторвав глаза от протокола. – И военный билет, – добавил он.

Помедлив, Свободин принес документы из комнаты, и полицейский принялся листать паспорт.

– Почему не по месту регистрации живешь? – поинтересовался он.

– Просто живу, и все, – ответил Дмитрий. – Разве запрещено жить у родной бабушки?

Участковый не удостоил его ответом, переключившись на справку из военкомата.

– Не служил? – уточнил он, и Дмитрию показалось, что в голосе лейтенанта скользнули пренебрежительно-злорадные нотки.

– Нет, – сдержанно ответил он.

Холодный взор бесцветных глаз полицейского остановился на запястьях Свободина, на котором белело несколько параллельных шрамов.

– Ты что, из этих, что ли? – усмехнулся он, жестом имитируя пилящие движения. – Депрессушник? Уклонист?

– Послушайте, вы пришли моей бабушкой заниматься? – не выдержал Дмитрий. – Или моей личной жизнью?!

– Я, гражданин Свободин, участковый уполномоченный полиции вашего района, – отчеканил лейтенант, и в его невыразительных глазах заискрились угрожающие огоньки. – И в мои обязанности входит контроль соблюдения законности на вверенном мне участке.

– И что, я совершил какой-то проступок?!

Полицейский смерил его полупрезрительным взглядом, и Дмитрий неосознанно подумал, что так смотрят на помойного кота, выискивающего пропитание на мусорной куче.

– Она ваша бабушка по матери? – уточнил участковый.

– По отцу.

– А почему отец с ней не жил? Не ухаживал?

– Отец давно умер.

– Ну, тогда мать бы ваша могла… Молодой парень, а живет с бабушкой, регистрация другая, – неторопливо рассуждал лейтенант. – Квартира у бабули хорошая, двушка с балконом. Похоже, наследников, кроме вас, больше нет? То есть квартира перейдет теперь вам?

– Не знаю. Я об этом не думал.

Полицейский недоверчиво усмехнулся.

– Ну да, конечно. Я так сразу и поверил… Тут еще надо разобраться. Как-то все очень складно получается…

– В чем разобраться? – не понял Дмитрий.

– Не было ли каких-нибудь действий с вашей стороны, которые бы стали причиной… – и он кивнул в сторону работающих санитаров.

Дмитрий даже рот от изумления приоткрыл. Выстроенная участковым логическая цепочка убивала наповал своей бесцеремонной простотой.

– Вы… вы намекаете, что я… – слова давались ему с трудом, застревая в глотке как сухие корки хлеба. – Вы думаете, что я уби…

– Я ничего не думаю, – оборвал его лейтенант. – Я оперирую фактами и делаю выводы. И, как говорят в простонародье, что-то у меня не вытанцовывается танго. Вообще, лицо мне твое знакомым кажется. Ты уж не обижайся, но я сверю тебя по нашим ориентировкам.

С этими словами он, вынув из кителя смартфон, сфотографировал Дмитрия, переписал в свой блокнот данные его паспорта, после чего показал, где расписаться в протоколе.

– Возможно, еще увидимся, – сказал он напоследок.