Снежный шар
Чтобы освободить ему место, я отступаю на два шага назад. Обернувшись, я вижу, как открывается дверь смотровой, и тут же встречаюсь взглядом с Купером Рафалли. Он морщится и весь дрожит от холода.
– Чо Мирю? Кажется, это имя мне знакомо.
Повинуясь дурному предчувствию, я тут же бросаюсь ему наперерез. Раз Чо Мирю трясется от страха при мысли о черном лимузине, нельзя, чтобы Купер Рафалли, сидевший за рулем, узнал, что она здесь. Я повисаю у него на рукаве до того, как он успевает заглянуть за ширму.
– Извините, я задержалась! Пойдемте скорей! – Я тяну Рафалли к двери, по пути хватая с полки синий контейнер. – Доктор, я взяла у вас мазь! До свидания!
Пока Чо Мирю продолжает стонать и корчиться от спазмов, а доктор сбивается с ног, пытаясь ей помочь, я наконец вывожу Рафалли за дверь. Однако он не перестает оборачиваться. Из-за двери все еще слышны приглушенные стоны.
– С этой женщиной все будет в порядке?
Прищурившись, я сочиняю на ходу:
– Ну, доктор сказал, у нее были проблемы с желудком, а теперь еще осложнения. Говорят, у тех, кто долго находится в больнице, часто случаются осложнения. А обезболивающего-то нет…
Мама рассказывала, как мучился папа, оказавшись в тот злополучный день в больнице, поэтому сочинять такие истории мне нетрудно. Рафалли только кивает в ответ, и вдруг взгляд его становится грустным.
– Моя мать тоже не смогла вытерпеть боль и покончила с собой.
– Правда?
В его глазах отражается печаль, но он с грустью улыбается.
– Уехав в Сноубол, я потом много об этом думал. Ей оставалось потерпеть всего-то два дня, а там пришло мое письмо об утверждении на роль в Сноуболе. Если бы она дождалась, я купил бы ей сколько угодно обезболивающего.
Видя в моих глазах глубокое сочувствие, Рафалли улыбается мне. Я решаю спросить у него о том, о чем так хотела узнать у Чо Мирю.
– Скажите, правда ли, что жизнь в Сноуболе гораздо лучше, чем здесь?
– Конечно, ведь там можно вволю пить теплое обезболивающее и принимать действенное успокоительное.
– Ого! Там есть теплое обезболивающее, которое можно пить прямо как чай?
Укутав лицо в свою меховую накидку, он лукаво посмеивается.
– Ты скоро окажешься в Сноуболе и сама обо всем узнаешь.
Сидя в лимузине, который везет меня в город под куполом, я думаю о словах Рафалли. Может быть, Хэри до того, как покончить с собой, выпила теплого обезболивающего или приняла успокоительное. А если так, то, возможно, конец ее не был таким уж мучительным.
Мысли цепляются друг за друга.
Отчего Хэри решилась расстаться с жизнью? Почему Чо Мирю так боится людей, приехавших из Сноубола?
Мне невдомек, что первая подсказка была совсем рядом.
Немыслимое происшествие
– Мы на месте.
Как только из динамика раздается голос Рафалли, госпожа Ча Соль открывает крышку на консоли, расположенной по левую руку от нее. Внутри оказывается черный телефонный аппарат. Это старинный телефон с круглым диском и цифрами от одного до девяти, нарисованными в круглых отверстиях. В нашем поселении тоже есть такой. Он стоит на станции в кабинете бригадира и используется исключительно для переговоров с начальством.
Госпожа Ча берет в руку тяжелую трубку и набирает ноль – ее палец в отверстии телефонного диска рисует крутую дугу. Диск с мягким тарахтением возвращается в изначальное положение.
– Готовься к отбытию.
Как только она произносит эти слова, где-то совсем рядом вспыхивает яркий свет. Из темноты возникает нечто огромное, до этого момента остававшееся невидимым. Это самолет: он такой огромный, что его и сравнить невозможно с нашим деревенским рабочим автобусом. Вообще-то, самолеты я много раз видела по телевизору. Но, в отличие от пассажирских, на которых актеры путешествуют на дальние расстояния, этот скорее похож на военный грузовой самолет ушедшей цивилизации, который я видела на картинке в учебнике истории. В школе нам рассказывали, что до того, как изменился климат и наступило похолодание, люди все время воевали друг с другом. Поэтому ту эпоху назвали цивилизацией войны.
– Открывай грузовой отсек.
По команде госпожи Ча в задней части самолета открывается люк, и на снег опускается край металлической двери. Лимузин заезжает на получившийся трап и медленно едет по нему наверх.
Когда автомобиль оказывается на борту, дверь снова поднимается и с громким щелчком закрывается. Самолет начинает двигаться по бескрайнему снежному полю, постепенно разгоняясь, как на взлетно-посадочной полосе. Мне так хочется выглянуть в иллюминатор, что я вся извертелась, но госпожа Ча Соль велит мне пристегнуться и оставаться на месте до тех пор, пока взлет не будет окончен. Возможно, она просто не любит нарушать правила, но у меня создается впечатление, что она скорее хочет дождаться, пока нагреется морозный воздух, который мы впустили в отсек во время погрузки. Люди, родившиеся и всю жизнь живущие в Сноуболе, не на шутку боятся морозов, царящих в нашем мире.
Вскоре мне закладывает уши, а ощущение тяжести в теле проходит. Механический голос из динамика сообщает, что мы благополучно достигли безопасной высоты. Купер Рафалли первым выходит из лимузина и открывает нам дверь. Я выбираюсь наружу вслед за госпожой Ча и ошеломленно осматриваюсь по сторонам.
Я впервые в салоне настоящего самолета, и он выглядит прямо как дом, построенный специально для жизни в небе: огромный грузовой отсек, в котором свободно поместился бы еще один лимузин, а за толстой стеклянной стеной великолепный уютный салон, одновременно гостиная и столовая.
Госпожа Ча Соль подводит меня к этой стене. На сенсоре над нашей головой начинает мигать красная лампочка. Вслед за этим огромные стеклянные створки разъезжаются в разные стороны, открывая широкий проход.
Обернувшись, госпожа Ча Соль с недовольным видом замечает стоящему у нас за спиной Рафалли:
– А ты куда? Забыл, что нужно убрать осколки из машины?
Его бровь изящно выгибается от удивления.
– Я что, и это должен делать?
Ча Соль смеется, будто слышит явную глупость.
– Если хочешь остаться в Сноуболе, сумей доказать, что от тебя есть толк.
Его щеки заливаются краской, но все же он покорно отвечает:
– Простите за дерзость.
После чего, с почтением поклонившись, возвращается к лимузину.
Госпожа Ча Соль подводит меня к двухместному бежевому диванчику, обращенному к стеклянной перегородке:
– Сядь здесь, отсюда вид лучше всего.
Я не хочу показывать ей, что раздосадована, но все же невольно надуваю губы: вокруг полно мест у окна, зачем она усаживает меня смотреть на багажный отсек? Тем временем госпожа Ча пристегивает меня ремнем безопасности, а сама направляется к телефону, находящемуся в салоне.
– Открыть багажный отсек.
Я смотрю на нее с изумлением, но госпожа Ча пугающе спокойна. Вновь раздается щелчок, и дверь багажного отсека начинает медленно опускаться.
Почувствовав внезапное движение, Купер Рафалли выглядывает из заднего окна. В полном ужасе я пытаюсь вскочить, чтобы открыть стеклянную дверь, но ремень безопасности переклинило, и он не расстегивается.
– Господин Купер! – Привязанная к креслу, я изо всех сил машу руками. Я пытаюсь дотянуться до зоны охвата сенсора и во всю глотку зову Рафалли. Но датчики никак не реагируют на мои движения: двери застыли на месте, словно огромные ледяные глыбы. – Господин Купер, скорей бегите сюда!
Мой встревоженный голос заставляет его осознать всю серьезность положения, в котором он оказался, и, быстро выбравшись из машины, Купер Рафалли стремительно преодолевает путь до стеклянной двери. Лицо его белое как мел.
– Госпожа Ча! – Оказавшись с ней почти лицом к лицу, он изо всех сил колотит кулаком по стеклу. – Откройте дверь! Скорее!
Но госпожа Ча Соль стоит и спокойно смотрит на Рафалли. В это время лимузин за его спиной начинает крениться назад, тем не менее передние колеса соскальзывают первыми, и автомобиль ныряет в бездну капотом вперед. На лице Рафалли отражается смертельный ужас. Ему все труднее удерживать равновесие.
– Разбиться не так больно, как замерзнуть, Купер. – Голос госпожи Ча на удивление тверд, в нем даже слышатся металлические нотки.
Рафалли в исступлении бьется о перегородку, выкрикивая проклятия. Но на стекле не остается ни следа. Госпожа Ча Соль небрежно машет ему рукой на прощание:
– Спасибо за все, Купер.
Рафалли раздирают паника и гнев, в его глазах начинают лопаться сосудики, и по лицу градом катятся слезы. Страстно желая выжить, он яростно царапает стекло ногтями, но вскоре исчезает из виду, сбитый с ног порывами мощного ветра. Секунда – и его отчаянный вопль уже не слышен, словно в сковавшем мир холоде даже крик человека мгновенно замерзает, едва сорвавшись с губ.
В этот самый миг пряжка ремня безопасности отщелкивается, освобождая меня. Я резко вскакиваю с места, но тут же безвольно опускаюсь на пол: в ногах совсем нет сил. Я всматриваюсь в пустоту, пытаюсь разглядеть Рафалли, и передо мной разворачивается величественный пейзаж, который мне так не терпелось увидеть: высокие горные цепи, утонувшие в вечных снегах, спящие под лунным светом.
Невозможно выжить, упав с такой высоты. При этой мысли меня пробирает дрожь.
Вскоре вновь раздается щелчок: дверь багажного отсека закрывается, после чего в салоне воцаряется гнетущая тишина. У меня голова идет кругом. Я прикладываю ладонь ко лбу – он весь влажный от пота. Слезы текут по щекам, смешиваясь с мазью от обморожения.
– Что же это такое… Что это было?
Я так и сижу на полу, и госпожа Ча подходит ко мне. Наклонившись, она смотрит мне прямо в глаза. Мне не нравится ее выражение. Давным-давно я видела такое лицо у Онги. В тот день он сосредоточенно мастерил поделку из бумаги на уроке труда, а я ее случайно смахнула и села сверху.
Госпожа Ча Соль глубоко вздыхает и направляется к белому столику из мрамора.
– Теперь можешь садиться куда хочешь.
– Зачем вы его убили?! – В моем голосе слышатся рыдания.
Мне никогда не забыть умоляющий взгляд Рафалли, в котором застыл ужас. А ведь Чо Мирю убила девятерых.
Опираясь трясущейся рукой о пол, я смотрю на госпожу Ча Соль снизу вверх взглядом, полным ненависти, но она смотрит на меня спокойно.
– Купер сыграл свою роль. Она должна была закончиться здесь и сейчас.
– Я согласилась с вами поехать, потому что думала, что так будет лучше для всех.
– Купер был болтлив и слаб характером, – отвечает Ча Соль, ставя разогреваться воду для кофе. – Ему нельзя было довериться в серьезных делах.
– Разве это причина, чтобы его убить?
– Я тоже очень сожалею о случившемся. – Подойдя ко мне, она наклоняется и смотрит мне в глаза. – Если бы Хэри не умерла, то и Купер был бы сейчас жив.
Я не нахожу что ей ответить и лишь кусаю губу. Мысли путаются.
– Иди за стол – я налью тебе кофе.
Мягко похлопав меня по плечу, госпожа Ча возвращается к столу и начинает молоть зерна в кофемолке. Я изо всех сил пытаюсь успокоить взволнованное сердце и как можно более спокойным голосом спрашиваю у нее:
– Когда все закончится, со мной вы поступите так же?
Госпожа Ча Соль глухо смеется.
– Ты должна стать режиссером. Я ведь обещала, что помогу тебе, если ты поможешь мне.
Глаза начинает щипать, и я ничего не могу поделать: слезы ручьем текут по моим щекам.
Госпожа Ча Соль останавливает кофемолку и ласково спрашивает:
– Что тебя так расстроило?
Всхлипывая, я выкладываю ей все, что накопилось у меня на душе:
– Глаза господина Купера… Я, наверно, их до смерти не забуду… Стану режиссером… Исполню все свои мечты… И все равно буду о нем думать… Это так страшно.
Госпожа Ча Соль мне отвратительна.
Но она вдруг быстро подходит ко мне, встает рядом на колени и нежно меня обнимает.
– А я подумала, ты плачешь, потому что захотела вернуться домой.
В ее голосе слышится облегчение, а я осознаю, что такая мысль даже не пришла мне в голову.
– В Сноуболе каждый день кто-нибудь умирает. Кто-то становится объектом чужой мести, кто-то погибает в обычной аварии, других уносят болезни и старость, но мы не горюем о каждом из них.
Плечи начинают дергаться от напавшей на меня икоты, и госпожа Ча Соль ласково гладит меня по спине.
– Сериал, где Купер играл главную роль, давно уже закончился, и давно прошло то время, когда кого-либо могла огорчить его смерть. – Она пристально смотрит на меня, ее зрачки неподвижны. – Ты пролила из-за него уже достаточно слез. Тебя сейчас гложет чувство вины за то, что ты больше жалеешь себя, чем его. Ты ни в чем не виновата. Это естественно.
Она очень точно поняла, что творится в моей душе, и от ее слов мне становится легче.
– Госпожа Ча, а вы видели… Видели, как умерла Хэри?
– Еще нет.
Я совсем забыла, что режиссер не может просматривать записи своей программы в течение недели.
– Вы посмотрите?
На мгновение мне показалось, что взгляд ее оранжевых глаз дрогнул.
– Я должна. Ведь я режиссер этого шоу…
В этот момент у меня откуда-то появилась уверенность, что даже когда она увидит последние минуты жизни Хэри, подробно запечатленные камерами с разных ракурсов, то не заплачет. Не потому, что смерть Хэри ее нисколько не тронет, но потому, что она очень сильная.
Я осторожно отстраняю ее ладонь, обхватившую мою руку, и встаю на ноги.
– Кажется, теперь мне уже лучше.
К тому времени, как по салону распространяется терпкий кофейный аромат, слезы мои окончательно высохли. Я сижу у окна, и госпожа Ча Соль передает мне чашку горячего кофе. Хотя мне сейчас ничего не лезет в рот, я потихоньку пью его маленькими глоточками.
– Попробуй уснуть хотя бы ненадолго. Когда мы приедем, у нас будет много дел.
Госпожа Ча Соль сидит напротив. Она пьет кофе, листая газету. Я безучастно смотрю на опустевший грузовой отсек и неожиданно вспоминаю своих родных, оставшихся дома. Сердце мое сжимается.
– Вся моя семья думает, что я поехала учиться в киношколу. Я ведь никому ничего не сказала!
– Знаю.
Госпожа Ча Соль плавно переворачивает страницу.
– А теперь люди, живущие в Сноуболе, станут моей новой семьей.
Вторая часть
Мир, о котором можно только мечтать
Стоит мне закрыть глаза, как я тут же вспоминаю перекошенное ужасом лицо Рафалли, поэтому я лишь сижу и отрешенно смотрю в окно.
Небо, усыпанное мириадами звезд, постепенно становится лиловым, но линия горизонта вдруг вспыхивает ярко-красным. В этот момент голос в динамике сообщает о скором прибытии в Сноубол. Небо розовеет, а вдалеке открывается вид на огромный купол города. На фоне окружающего его, укутанного снегом, застывшего во льдах пространства он кажется ярко-голубым. Купол настолько огромный, что невозможно увидеть его весь. Прозрачная поверхность блестит на солнце, и кажется, что это обитаемая планета на просторах бескрайнего и безлюдного белого космоса.
Самолет меняет курс, забирая влево. Под крылом, словно игрушечные, повсюду разбросаны высотные здания, каких не увидишь в нашем поселении. Я вспоминаю красочные фотографии киношколы, которые вырезала из учебника и журнала «Телегид» и вешала на стену в своей комнате, и начинаю вглядываться в здания внизу. Я замечаю и разноцветные крошечные машины, снующие по асфальтовым дорогам.
Госпожа Ча Соль, все это время тоже смотревшая в окно, спрашивает меня с таким видом, словно показывает свой сад, который вырастила собственными руками:
– Ну как, нравится?
Я не хочу показывать ей свой восторг, поэтому небрежно киваю в ответ.
– Хэри. – Неожиданно она зовет меня чужим именем. Я озадаченно гляжу в ее глаза цвета тыквы. – Начиная с этого момента тебя будут звать Хэри, даже если никто не видит.
Когда она называет меня этим именем, я вижу в ее глазах нежность.
Госпожа Ча Соль вот уже шестнадцать лет работает с семьей Хэри – с того дня, как окончила киношколу. Наблюдая за жизнью Хэри по телевизору, я и сама к ней привязалась, что уж говорить о режиссере Ча Соль, которая долго была с ней рядом.
Ни в одном сериале, который снимают в Сноуболе, нет профессиональных исполнителей, которые играли бы свою роль, следуя заранее написанному сценарию. Все они обычные люди, которые живут своей настоящей жизнью, и по телевидению показывают все их печали и радости без прикрас. Но конечно, наблюдать за судьбой человека как она есть было бы неинтересно. В том-то и заключается задача режиссера, чтобы из записей с тысяч и тысяч камер выбрать наиболее примечательные моменты и создать из этих кадров увлекательное шоу, опираясь на собственные представления о том, что может представлять интерес для зрителя.
Актер лишь проживает свои будни, а режиссер, словно бог, творит из них живую историю, и, если она получает признание зрителей, он может продолжать работу. Но есть одно условие: на протяжении шести месяцев сериал должны смотреть не менее десяти тысяч человек, в противном случае выпуск его прекращается. Режиссер, чье шоу было снято с эфира пять раз, теряет свою должность, и его отправляют в поселение для отставных режиссеров. Об этом поселении почти ничего не известно, кроме того, что живут в нем лишь бывшие режиссеры и находится оно за пределами Сноубола.
Режиссер и актер работают в команде, преследуя одну и ту же цель: как можно дольше оставаться в Сноуболе, – и неудивительно, что они становятся очень близки друг другу. Все это нам рассказывали в школе на занятиях по обществознанию и культуре.
– Запомни, с этого момента Чобам больше не существует, – говорит госпожа Ча Соль, пристально глядя мне в глаза.
Ее слова вызывают во мне смешанные чувства, но я понимаю, что она имеет в виду. Госпожа Ча мягко сжимает мою правую ладонь.
– Хэри.
В ее голосе словно скрыто какое-то странное волшебство. Чем чаще она называет меня этим именем, тем больше я начинаю верить в то, что Чон Чобам исчезает из моей жизни.
– Я обязательно сделаю конец твоей истории счастливым. – Ее голос полон решимости. – Ради всех нас…
Самолет приземляется на посадочную полосу у въезда в Сноубол.
Сноубол укрыт искусственным небосводом, представляющим собой огромную стеклянную полусферу. Проникнуть сквозь нее по воздуху невозможно.
Госпожа Ча Соль первой выходит из самолета и ведет меня к лимузину, уже ожидающему у трапа, и быстро сажает на заднее сиденье. Мое лицо скрывают маска из белой ткани и темные очки, которые мне велела надеть госпожа Ча Соль. Ведь мой облик мало соответствует образу Хэри: волосы неумело подстрижены маминой рукой, а кожа обморожена и покрыта рубцами.
Окна лимузина затемнены, однако госпожа Ча не теряет бдительности.
– Хэри, ты не могла бы пригнуться, пока мы в пути? – Ее слова раздаются из динамика, а сама она сидит за рулем. Когда она называет меня Хэри, ее голос сразу становится мягче. Еще тогда, когда она утешала меня, рыдающую на полу в самолете, прозвучали нотки заботы.
Так или иначе, я подчиняюсь ее просьбе и ложусь на сиденье.
Пока мы едем, я замечаю, что рев автомобильного двигателя стал гораздо громче и ему вторят двигатели других машин. Я не могу выглянуть наружу, но звуки, доносящиеся до моих ушей, дают мне ясно понять, что я нахожусь в Сноуболе.
Каждый раз, когда автомобиль притормаживает, я слышу какой-то звук, напоминающий писк электронного будильника. И лишь на четвертый раз я понимаю, что сигнал издает светофор, когда загорается зеленый для пешеходов. Вместе с этим писком до меня долетают обрывки чужих разговоров: актеры, идущие по переходу, говорят о том, как было бы здорово, если бы на Рождество пошел снег. Их диалог прерывают громкий лай и тявканье: «Ваф-ваф!», «Вуф-вуф!». Это встретились на переходе две собаки, а их хозяева тем временем обмениваются вежливыми приветствиями: «Надо же, как они рады друг другу!» – «Ой, какой у вашей собачки милый костюмчик! Прямо маленький Санта!» – «Вы правы! А раз он Санта, у него в кармане найдется для вас конфета!» – «О, большое спасибо!» – «Пожалуйста! Счастливого Рождества!»
Автомобиль снова трогается, и мы едем еще минут тридцать. Наконец голос госпожи Ча из динамика объявляет о том, что мы дома, и я чувствую, что мы плавно поднимаемся в лифте, вместившем в себя целый лимузин.
Ровный чистый асфальт, пешеходные переходы со светофорами, собачка в костюме Санты, люди, прогуливающиеся со своими питомцами и угощающие конфетой совершенно незнакомого человека, высотные здания с лифтом – все это помогает мне окончательно осознать, что я и вправду нахожусь в Сноуболе.
Прямо из лифта для автомобилей лимузин въезжает в личный гараж госпожи Ча Соль.
– Мы приехали. Теперь можно расслабиться.
Я выхожу из машины вслед за госпожой Ча, наконец можно снять очки и маску. Ее гараж гораздо больше нашего дома, в котором мы живем вчетвером, а стены выкрашены в абрикосовый цвет. Помимо лимузина, тут припарковано еще два автомобиля.
Госпожа Ча Соль берется за ручку двери, ведущей в квартиру, и, повернувшись, наблюдает за мной. В ответ на мой восхищенный взгляд – гараж и вправду роскошный – она мягко замечает:
– Ты постоянно будешь видеть здесь то, что показывают по телевизору. К счастью, Сноубол хорошо тебе известен.
– Вы думаете, этого достаточно?
Раньше мне казалось, что хорошо знаю Хэри. Ведь я постоянно смотрела сериал с ее участием. Но вот только и представить не могла, что однажды она покончит с собой. А раз так, значит, не то что весь Сноубол, я даже одну-единственную актрису, живущую в этом городе, толком так и не смогла узнать.
– Неужели я смогу разговаривать как Хэри? – С опозданием я вдруг понимаю, что это может оказаться куда важней, чем наше внешнее сходство. – Я ведь о ней знаю только то, что видела по телевизору.
Заметив мою растерянность, госпожа Ча Соль говорит, глядя мне в глаза:
– Ну хватит. Возьми себя в руки.
Она улыбается, и я чувствую ее поддержку. Ее улыбка напоминает улыбку моей любимой учительницы, которая едва ли не единственная встала на мою сторону, когда в пятом классе я объявила о своем желании стать режиссером.
– Не стоит нервничать заранее. Ты ведь и сама знаешь, что в домах у режиссеров нет камер.
– Да. Я знаю.
Сделав глубокий вдох, я вхожу вслед за ней в квартиру. Первым делом мне в глаза бросается вид из окна на город с озером посередине.
– Хэри! – Чей-то знакомый голос неожиданно окликает меня, и какая-то женщина поднимается с дивана мне навстречу. – Вот она, моя девочка!
Это Ко Мэрён, которую я знаю по сериалам. Она приветливо улыбается. У нее красивые длинные волосы с проседью, а сама она прекрасна, даже невзирая на морщины, которые время оставило на ее лице. Это бабушка Хэри. Видя ее по телевизору, я каждый раз удивлялась, насколько она красива, но теперь замечаю, что в ее взгляде сквозит надменность.
Когда ей было девятнадцать, беременная первым ребенком, она сама пришла в Сноубол. С тех пор вот уже тридцать девять лет она живет жизнью актрисы. За это время у нее родилось четверо детей и даже появилась внучка. Ее семья – единственная в Сноуболе, где целых три поколения актеров живут под одной крышей.
– Бедняжка, ты проделала такой долгий путь!
На ней голубой свитер, по сравнению с которым моя одежда скорее похожа на ветошь, которой протирают окна автомобилей. Но, несмотря на мой жалкий вид, она крепко меня обнимает.
– Что это у тебя с лицом? – Она с тревогой разглядывает мою кожу.
– Да так, отморозила немножко.
В нашем мире это обычное дело, но Ко Мэрён в ужасе отшатывается, закрыв рот руками.
– Отморозила! Такое милое личико!
И хотя я каждый день видела Ко Мэрён по телевизору, сейчас, стоя перед ней, я чувствую смущение, пока она гладит меня по щекам, словно я и вправду ее внучка, ненадолго отлучавшаяся из дома.
Я нервно смеюсь, а госпожа Ча удовлетворенно улыбается:
– Ничего удивительного, что бабушка за тебя волнуется.
– Вы знаете, я хотела бы кое-что прояснить…
Ко Мэрён мягко сжимает мое плечо.
– Давай не будем говорить о том, что случилось позавчера, – произносит она, давая понять, что ей известно о смерти Хэри. – Твои дяди и тети ни о чем не знают. Нам очень повезло, что в тот день дома были только я и твоя мать, – заканчивает она со вздохом облегчения.
В доме Хэри, помимо бабушки и мамы, живут еще две ее тети и дядя. При этом дядя Хэри младше ее всего на два месяца. Люди в нашем поселении, и особенно моя мама, не прочь посудачить, а Ко Мэрён – одна из их излюбленных тем. Поговаривали, что Ко Мэрён специально забеременела одновременно с собственной дочерью, чтобы привлечь к себе еще больше внимания.
– Хэри, ты ведь знаешь, как дяди и тети тебя любят. Так что ни в коем случае не смей им ничего говорить. Поняла?