Дорога особого значения
С другими бывшими офицерами Звягин близко сходиться не стал, да и они не горели желанием завести с ним знакомство. Они лишь искоса на него взглянули, двое или трое из них криво усмехнулись – вот и все, можно сказать, знакомство.
Что ж, и это было хорошо. Зачем они были нужны Звягину? Он ждал, когда его вызовут, хотя понятия не имел, куда его должны вызвать, с кем ему придется общаться и на какие темы. Но в том, что такое общение рано или поздно состоится, Звягин не сомневался. А иначе для чего его поместили в бывший санаторий?
И он оказался прав. Однажды утром, спустя примерно неделю после того, как Звягин был помещен в бывший санаторий, за ним явились два вооруженных солдата и знаками велели следовать за ними. Звягин, хотя и ожидал этого, все же заволновался. Куда его сейчас отведут? Что ему ждать? В растерянности он взял полушубок, намереваясь его надеть, но солдаты знаками показали, что в этом нет надобности. И это Звягина изрядно приободрило. Коль не нужен полушубок, значит, его не собираются отправлять куда-то далеко: возможно, его не будут даже выводить из здания.
Так и случилось. Звягина всего лишь отвели в другое крыло санатория и ввели в просторный кабинет с двумя столами, несколькими стульями, диваном, больничным шкафом и большим металлическим сейфом в углу. В кабинете находились двое в немецкой военной форме. Они взглянули на застывшего у дверей Звягина: тот, что был постарше, посмотрел с холодной суровостью, а помладше – с ироничным прищуром. Во всяком случае, Звягину именно так показалось.
– Прошу, – произнес младший на русском языке, обращаясь к Звягину. – Проходите, присаживайтесь. Заодно позвольте отрекомендоваться. Мы с коллегой – из абвера. Если вам известно, это военная разведка.
– Да, я знаю, – ответил Звягин хриплым голосом.
– Отлично. – Собеседник едва заметно усмехнулся, отчего ироничный прищур его глаз стал еще заметнее. – Мы с коллегой неплохо говорим по-русски, так что никаких проблем в плане взаимопонимания в этом смысле быть не должно. Называйте меня герром Штеле, а моего коллегу герром Эрлихом.
– Хорошо, – сказал Звягин.
– А теперь представьтесь вы. – Штеле опять улыбнулся.
– Николай Звягин, полковник, командир дивизии, – хриплым от волнения голосом сказал Звягин.
– А вот волноваться не стоит. – Улыбка просто-таки не сходила с губ Штеле. – Как говорят французы, для вареного рака все самое страшное уже позади.
– Что-то похожее говорят и у нас, – откашлялся Звягин.
– Ну, вот видите! – Штеле даже прихлопнул в ладоши от таких слов Звягина. – А еще у вас говорят – все мы люди, все мы человеки. Ведь говорят же?
– Да, – коротко ответил Звягин.
– Прекрасно! – воскликнул Штеле. – Это означает, что мы с вами сможем понять друг друга и выстроить наши отношения к обоюдной пользе.
– Да, конечно, – осторожно согласился Звягин.
– Итак, вы добровольно сдались в плен немецким войскам… – сказал Штеле.
– Именно так, – кивнул Звягин.
– Отлично! – энергично произнес Штеле. – Но вот вопрос: а почему так поздно? Почему не в сорок первом или, скажем, сорок втором году?
– В сорок первом и сорок втором году я не был на фронте, – сказал Звягин. – Я был в резерве. В глубоком тылу, на Урале.
– Понятно, – кивнул Штеле и опять иронично прищурился. – Скажите, а если бы вы в это время были на фронте, то сдались бы?
– Да, – ответил Звягин.
– И что тому причиной? – спросил Штеле.
– Причиной? – переспросил Звягин. Постепенно растерянность проходила, он стал себя чувствовать увереннее. – Да есть причины…
– А именно? – вмешался в разговор второй собеседник – герр Эрлих, и Звягин даже вздрогнул от неожиданности.
– Терпеть их не могу! – сказал Звягин. – Ни их колхозы, ни их пятилетки, ни их лозунги.
– Что же, наши лозунги вам милее? – улыбнулся Штеле. – Чем же?
На это Звягин не нашелся что ответить и лишь передернул плечами.
– Ну, хорошо, – миролюбиво произнес Штеле. – Просто будем считать, что вы сдались в плен по идеологическим причинам. Я прав?
– Именно так, – кивнул Звягин.
– Да, но как вам это удалось? – все тем же миролюбивым тоном поинтересовался Штеле. – Все-таки вы командир дивизии. Так сказать, персона на виду… Неужто у вас все так просто? Захотел командир дивизии сдаться в плен – и вот он уже в плену! Так как же все получилось на самом деле? Расскажите подробнее о вашем пленении.
Не нравился Звягину этот миролюбивый тон, ох как не нравился. Чувствовалось, что кроется в этом нарочитом миролюбивом тоне нечто другое – коварное, хищное, смертельно жестокое. Это было миролюбие змеи, готовой в любой момент броситься в смертельную атаку и ужалить. Но куда было Звягину деваться? Выбирать собеседников не приходилось, и уклониться от ответа на вопрос он также не мог. И потому он рассказал обо всем, что произошло: и о ночном неудачном бое, когда вся его дивизия угодила в огневой мешок, и об убийстве своего адъютанта, и об убийстве Кати тоже…
Эрлих и Штеле слушали, не перебивая, они лишь изредка переглядывались между собой.
– Вы закончили? – спросил Штеле, когда Звягин умолк.
– Да, – сказал Звягин.
– Что ж. – Штеле встал из-за стола и прошелся по кабинету. – Что ж… Подведем некоторые итоги. Итак, вы говорите, что сдались в плен по идеологическим соображениям.
– Да, конечно, – поспешно подтвердил Звягин.
– Однако то, что вы нам рассказали об обстоятельствах вашего пленения… – Штеле помолчал, выдерживая паузу. – Скажем честно, мы с коллегой вам не поверили.
– Почему? – испуганно спросил Звягин.
– Потому что вы лжете! – неожиданно резко произнес Штеле.
Вот он, бросок змеи! Штеле, сделав стремительное движение, резко уселся напротив Звягина и уставился ему в глаза. В этих глазах не было уже никакой добродушной иронии, только злоба.
– Вы нам лжете! – повторил Штеле. – Почему вы лжете? Со страху? Из желания перед нами выслужиться? Набить себе цену? Или, может быть, из-за того, что вы – совсем не тот, за кого хотите себя выдать? Так кто же вы? Отвечать!
– Я говорю правду… – растерянно вымолвил Звягин.
– Значит, правду? – спросил на этот раз Эрлих. – И в чем же она, ваша правда?
– Я сдался добровольно! – с нотками истерики в голосе выкрикнул Звягин.
– Вы сдались нам потому, что оказались в безвыходном положении! – с мрачной жесткостью произнес Эрлих. – Вы погубили дивизию, которой командовали. Безусловно, за это вам пришлось бы отвечать. Вы испугались понести наказание, оттого и решили сдаться. Я все правильно сказал? Или, может, вы желаете возразить?
На это Звягин ничего не ответил. Он испуганно и подавленно молчал. Он считал, что теперь все для него пропало. Раскусили его немцы, разоблачили. Вот как быстро и ловко это у них получилось. Не нужен он немцам. Все, наверно, кончено.
– Я могу быть вам полезен, – наконец хриплым голосом сказал он. – Я много чего знаю… Могу вам рассказать…
– Это само собой. – Штеле с нарочитой ленцой потянулся и даже зевнул. – Но чтобы заслужить доверие Германии, этого мало. Таких, как вы, у нас хватает и без вас. Вы сейчас обыкновенный пленный. Обычно таких после допроса расстреливают по законам военного времени. Вот и вся ваша ценность.
– Я могу и больше! – торопливо произнес Звягин. – Я многое могу!
– Неужели? – В голосе Штеле опять послышалась ирония. – И что же именно вы можете?
– Есть у меня соображения! – все так же торопливо сказал Звягин. – И не просто соображения, а предложения, которые можно реализовать! Да-да! И притом легко! Надо лишь подготовиться… Это именно то, чего Советы опасаются, боятся. Очень боятся! Вот я сейчас вам расскажу…
– Не надо, – поднял руку Эрлих. – Сейчас не надо. Расскажете завтра. Все хорошо обдумаете и расскажете. Вы поняли?
– Да-да, конечно…
– Зав-тра! – по слогам произнес Штеле. – Во всех подробностях. И очень хотелось бы, чтобы это были дельные предложения, которые пойдут на пользу Германии. И если они будут такими, то, как говорят у вас, за нами не заржавеет. А нет – извиняйте.
– Да, я понимаю! – торопливо согласился Звягин.
Штеле позвал солдат, и Звягина увели. После ухода Звягина Эрлих и Штеле какое-то время молчали, а затем Эрлих спросил по-немецки:
– Ты думаешь, от этой мокрицы может быть какой-то толк?
– Черт его знает! – также по-немецки ответил Штеле. – Иногда они в надежде сохранить жизнь действительно выдают ценные идеи. Может, это как раз и есть такой случай? Все-таки полковник… Чему-то его учили, что-то он знает… Подождем до завтра.
Глава 4
Всю ночь Звягин не спал. Какой уж тут сон? Он лихорадочно думал. И, главное, ему было о чем размышлять. Днем в разговоре со Штеле и Эрлихом он не солгал. У него действительно была идея, которая, по его мнению, могла заинтересовать немцев. И тут было главное – как преподнести ее? В каком виде?
Еще будучи в глубоком тылу, да и потом, на фронте, Звягин слышал такое слово – «Транссиб». Да что там слышал, он прекрасно знал, что оно значит. Именно по этой железнодорожной магистрали шли на фронт значимые грузы: и оружие, и продовольствие, и живая сила. Не будь Транссиба, возможно, не было бы и успехов на фронте. Потому что как еще доставлять грузы на фронт?
Так вот. Звягину не раз доводилось слышать, что высшее советское руководство очень опасается за сохранность Транссибирской магистрали. Дескать, если врагу удастся ее повредить, то в этом случае на фронте неминуемо возникнут большие трудности. А вместе с ними заглохнет и победное наступление Красной армии, и освобождение оккупированных врагом земель. Правда, при этом советским руководством выражалась уверенность, что как-то существенно повредить Транссиб и парализовать его работу – дело непростое, можно даже сказать, нереальное. Магистраль находится в глубоком советском тылу, тянется через всю Сибирь. Даже добраться туда фашистским диверсантам и то большая проблема. Да и добравшись, они ничего существенного сделать не смогут. Потому что чтобы вывести из строя столь мощную и протяженную магистраль – усилий только одной или даже двух, да хоть даже трех или четырех диверсионных групп явно не хватит. Здесь, пожалуй, нужна как минимум дивизия. А как ее перебросишь скрытным образом в глубокий тыл? К тому же там, в тылу, также есть части Красной армии, которые, в случае чего, дадут диверсантам отпор. Но тем не менее относиться с беспечностью к такой гипотетической опасности все равно нельзя. Необходимо быть бдительным – во всех смыслах этого понятия.
Но что, если все-таки попробовать обмануть бдительность советской власти? Что, если несмотря ни на что, попытаться нарушить работу магистрали? Хотя бы на короткое время? Вот это и было темой ночных размышлений Звягина.
Он сам был родом из тех краев, он родился и провел детство в городке Мариинске. Этот городок аккурат располагался на Транссибирской магистрали. На магистрали путевым обходчиком работал отец Звягина, да и сам он также начинал свою трудовую деятельность там же – подсобным рабочим в паровозном депо. Правда, недолго, потому что вскоре его забрали в армию, а дальше были командные курсы и военная карьера…
Так вот почему бы, несмотря ни на что, не попытаться нарушить работу Транссибирской магистрали? Допустим, в районе того же Мариинска? Как это сделать? Тут у Звягина имелась замечательная, как ему казалось, мысль. Мариинск, да и другие соседние города, которые также расположены на магистрали или неподалеку от нее – это, ко всему прочему, еще и край лагерей, в которых содержатся заключенные. Множество заключенных, может быть, тысячи! И уголовники, и бытовики, и политические – всякие. И у всех у них – затаенная, а у кого и открытая обида на советскую власть. Даже и не обида, а ненависть! Ведь именно советская власть заперла их в лагеря и лишила свободы. Ну, а где обида, там и желание отомстить. Да хотя бы даже и не отомстить, а просто вырваться на свободу.
Но свобода, она дорого стоит. За нее надо платить немалой ценой. Иначе говоря: я помогаю тебе обрести свободу, а ты мне за это платишь. И не деньгами, и даже не золотом, а, допустим, выполняешь какое-то поручение. Допустим, нужно взорвать мост Транссибирской магистрали. Или вывести из строя несколько перегонов, подорвав на них рельсы. Или взорвать паровозное депо хотя бы в том же Мариинске. Да мало ли что можно сделать, чтобы нарушить бесперебойную работу магистрали.
Конечно, один или даже десяток освобожденных зэков с такой задачей не справятся. А если их объединить в отряды? Если дать им в руки оружие? Если поставить над ними правильных командиров, которые объяснят им, что и для чего они должны делать?
Где найти таких командиров? Допустим, заслать их в лагеря под тем или иным видом и предлогом. Где добыть оружие? Поднять в лагере восстание, разоружить охрану – вот тебе и оружие.
А дальше получится подобие снежного кома. Обязательно получится! За одним лагерем восстанет другой лагерь, за ним – третий, четвертый, пятый… Вот тебе и боевые отряды. И всем им поставить задачу: всячески стараться вредить Транссибу. Взрывать, ломать, крушить… Главное, объяснить, что все это – дело полезное и нужное, все это – святая и праведная месть советской власти, которая в свое время упекла их в лагеря… Вот это и будет идеология повстанческих зэковских отрядов. А где идеология, там и победа.
Но и это еще не все! Еще в район Мариинска нужно направить хорошо обученную и экипированную диверсионную группу. Так сказать, для общего руководства. Из кого она будет состоять? В принципе это не так и важно. Из немцев, из бывших красноармейцев, угодивших в плен… Из красноармейцев даже лучше, чем из немцев. Все-таки красноармейцы – свои, то есть местные, бывшие советские граждане. Они, в отличие от немцев, быстрее впишутся в действительность. А это очень важное условие – чтобы на тебя обращали как можно меньше внимания. Ну и, конечно, диверсионной группе нужен толковый командир. Впрочем, это уже не его, Звягина, дело. Это – как решат немцы.
И притом – всю эту операцию нужно провернуть как можно скорее! Сейчас февраль, а в апреле наступит весна. А с наступлением весны советские войска обязательно пойдут в наступление по всем фронтам. Так вот, нужно их опередить. То есть постараться к этому сроку парализовать работу Транссибирской магистрали.
А что касается восстания в лагерях, то его лучше всего поднять также в апреле. Сейчас зима, а в Мариинске – там сибирская зима. А зэк зимой на свободу не стремится – замерзнет насмерть. Весна – совсем другое дело. С наступлением весны зэка неудержимо тянет на волю. Вот и нужно воспользоваться таким зэковским порывом…
Вот только нужно поторопиться, потому что весна – она уже на подходе. А организационных дел, связанных с подготовкой и осуществлением операции, предполагается немало. Одна заброска диверсионной группы в Сибирь чего стоит. Ведь это же тысячи километров!
Как же назвать операцию, над которой размышляет сейчас Звягин? А если «Что делать?». А что – хорошее название и с чисто русским колоритом. Что делать – это исконный вопрос, всегда стоявший перед россиянами и Россией. Вопрос всегда был, а точного ответа на него никогда и не было. Ну, так пускай немцы и дадут, наконец, ответ на этот вопрос. А он, Звягин, им поможет. Подскажет…
Наутро Звягина вновь привели в тот самый кабинет, и вновь его встретили те же самые абверовцы – Эрлих и Штеле.
– О, я вижу, что вы не спали всю ночь! – с прежней своей ироничной насмешливостью произнес Штеле. – Надеемся, что причина вашей бессонницы была уважительной.
– Да, я почти не спал, – согласился Звягин. – Я размышлял и делал выводы…
– Вот как – даже выводы! – поощрительно произнес Штеле. – Очень интересно! Надеемся, вы поделитесь с нами вашими выводами. Мы заинтригованы.
По всему было видно, что Штеле не просто иронизировал, он не верил Звягину. А значит, ему не верил и другой собеседник – Эрлих. И это Звягина угнетало и пугало, но что он мог поделать? Он был в полной власти Штеле и Эрлиха, они сейчас были его судьями, а может статься, что и палачами.
Собравшись с мыслями, Звягин рассказал Эрлиху и Штеле о результатах своих ночных размышлений. И даже сообщил придуманное им название будущей операции. К немалой его радости, Эрлих и Штеле иронизировать не стали. Они обменялись взглядами, и только. Затем Штеле произнес:
– Что делать, что делать… Вечный русский вопрос…
– Именно так! – поддакнул Звягин.
– Хорошо, – сказал Штеле. – Результаты ваших ночных размышлений заслуживают того, чтобы над ними подумать. Ступайте к себе. Когда вы нам понадобитесь, мы вас вызовем.
Звягин вышел, испытывая при этом огромное душевное облегчение. Кажется, ему удалось убедить немцев в том, что он может принести пользу. А коль так, то очень может статься, что дальше все будет просто замечательно. Для него замечательно, для Звягина.
Глава 5
После ухода Звягина Эрлих и Штеле стали совещаться.
– Я вижу, что ты не веришь этому русскому полковнику, – сказал Штеле Эрлиху.
– Ты прав, – мрачно ответил тот. – Не верю.
– Думаешь, он блефует? – прищурился Штеле.
– Возможно, что и так, – ответил Эрлих.
– И это означает, что он не тот, за кого себя выдает?
– Именно.
– Да, но какой смысл в этой его игре? – Штеле встал и прошелся по кабинету. – Допустим, мы поверили в то, что он нам сказал. Идея действительно стоящая. Как ты сам знаешь, там, – Штеле указал пальцем вверх, – давно уже думают над тем, как перекрыть каналы снабжения для русской армии. И, между прочим, упоминалось и о Транссибирской магистрали. Причем не один раз и всерьез… Но, похоже, эти мудрецы в высоких кабинетах так ничего путного до сих пор и не придумали. Магистраль действует, и по ней все так же поступает все необходимое для Красной армии. Оттого она и перешла в наступление… И тут появляется русский полковник-перебежчик и практически с ходу предлагает нам интересную идею! Согласись, что идея и впрямь интересная.
– Именно это меня и смущает, – мрачно произнес Эрлих. – Такие идеи с ходу не рождаются. Они – результат многодневных напряженных размышлений.
– Захочешь жить – придумаешь еще не то, – улыбнулся Штеле. – Хотя, конечно, в какой-то мере ты прав… Думаешь, это ловушка?
– Возможно, – коротко ответил Эрлих.
– И этот полковник, соответственно, подсадная утка?
На это Эрлих и вовсе ничего не сказал, лишь пожал плечами.
– Герд, – обратился Штеле к Эрлиху по имени. – Ты прекрасно знаешь, как я ценю твой трезвый ум и здоровый пессимизм. Однако на этот раз мне кажется, что ты неправ. Давай рассуждать логически. Допустим, этот русский полковник и в самом деле провокатор. И, соответственно, фанатик. Да, фанатик, – заметив, что Эрлих удивленно посмотрел, повторил Штеле. – Потому что выйти живым из такой рискованной игры – дело практически невозможное. Если мы его хоть в чем-то заподозрим, то сам понимаешь, что с ним будет дальше.
Штеле опять прошелся по кабинету и сделал несколько энергичных движений руками.
– Все-таки малоподвижная у нас с тобой работа, – скривился он. – Все больше приходится работать головой. А малоподвижность – это плохо для всего организма, в том числе и для умственных способностей. Получается заколдованный круг.
– Просись на фронт, – мрачно усмехнулся Эрлих. – Там движения гораздо больше. Что, безусловно, отразится на твоих умственных способностях.
– Узнаю своего друга Герда Эрлиха! – рассмеялся Штеле. – Но однако же по некоторым причинам я предпочитаю быть здесь, а не на фронте. Итак, позволь мне продолжить. Допустим, русские и впрямь решили затеять с нами игру и подсунули нам провокатора-фанатика в лице этого полковника. Но в чем суть такой игры? В чем, так сказать, высокий замысел русских? Делай со мной что хочешь, но никакого высокого смысла я не вижу. В конце концов, чем мы рискуем в этой игре? Неужели только тем, что мы потеряем группу диверсантов, заброшенную в глубокий тыл русских? Так невелика потеря… И, думаю, русские не стали бы ради этого затевать с нами какую-то игру. Не надо считать их дураками. Ну, а еще что мы здесь теряем? Ты молчишь, друг мой Герд Эрлих? Вот и я недоуменно умолкаю.
Выговорившись, Штеле сел на диван и закрыл глаза. Он думал. Думал и Эрлих. Они молчали долго.
– Там, – отозвался наконец Штеле и опять указал пальцем вверх, – наверное, уже головы себе сломали, размышляя, как оставить Красную армию без снабжения. Но, похоже, никто еще не додумался использовать для этого советских заключенных. Идея, прямо скажем, оригинальная и неожиданная. А значит, имеет шансы на успех. И потому я предлагаю подумать над ней основательно.
– Ты считаешь, что можно верить заключенным? – спросил Эрлих.
– В нашем положении можно верить хоть черту, – ответил Штеле. – Это во-первых. А во-вторых… Представь, друг мой Эрлих, что тебя за все твои старания взяли и засадили в концлагерь. Ну? Скажи, разве в этом случае ты не затаишь обиду на власть? Не захочешь ей отомстить – по мере своих сил и возможностей? И вот тебе вдруг предложили такую возможность… Конечно же, ты используешь эту возможность и подложишь взрывчатку под какой-нибудь мост. Разве не так? Получишь, так сказать, моральную компенсацию. И к тому же не забывай еще об одной компенсации – о свободе.
– Ты говоришь о психологических моментах… – в раздумье произнес Эрлих.
– А о чем же еще! – воскликнул Штеле. – Разумеется, о них!
– Да, но те, о ком ты говоришь, – заключенные. Убийцы, воры, возможно, те, кто отбывает заключение по политическим мотивам.
– Тем более! – развел руками Штеле. – Кому, как не политическим заключенным, быть мстителями? Это же принципиальные враги советской власти. Пригодятся и убийцы с ворами. Для них, как известно, главное – оказаться на свободе. И тут им предлагают такую возможность. Неужто они ее упустят? Опять же, друг мой Эрлих, я говорю о человеческой психологии.
– Допустим, – стал постепенно сдаваться Эрлих. – Однако же идея новая. Тут надо подумать.
– Разумеется! – воскликнул Штеле. – Подумать, затем составить план, далее – одобрить его в высоких кабинетах. Все, как полагается. А потом надо начать действовать. А начинать нужно с бокала хорошего французского коньяка! Как тебе моя идея, друг мой Эрлих?
– Поддерживаю, – скупо улыбнулся Эрлих.
* * *– …Итак, во-первых, – сказал Штеле. – Как нам быть с авторством идеи? Что же, так и доложим в верха, что ее нам подкинул русский перебежчик-полковник? Не много ли будет чести для этого полковника?
– У тебя есть мысль? – глянул Эрлих на Штеле.
– Я полон всяческих продуктивных мыслей, в том числе и относительно русского полковника, – с нарочитым пафосом сообщил Штеле.
– Я слушаю, – сказал Эрлих.
– А мысль вот какая, – сказал Штеле. – Предлагаю отодвинуть полковника в сторону и сообщить нашему начальству, что авторы идеи – мы с тобой. Думаю, ты не станешь возражать.
– Не стану, – ответил Эрлих. – Но как же быть с полковником?
– А что полковник? – поморщился Штеле. – Полковник… Да, вот! По всей видимости, там, в Сибири, нам понадобится свой человек, который смог бы координировать весь ход операции. Вот пускай наш полковник и будет таким координатором. Тем более что он, по его словам, родом из тех мест. А это, согласись, немаловажный момент – хорошо ориентироваться в обстановке.
– Не согласен! – решительно ответил Эрлих.
– Почему? – недоуменно спросил Штеле.
– По двум причинам, – стал пояснять Эрлих. – Во-первых, не исключено, что он совсем не тот, за кого пытается себя выдать. То есть ведет двойную игру. Ее цели нам пока непонятны, но это не означает, что их нет. Равно как и самой игры.
– Допустим, – недовольно произнес Штеле. – Я уже говорил тебе, что никакой игры скорее всего здесь нет, потому что нет в такой игре никакого смысла для русских. Но предположим, что ты прав. Ну, а в чем же заключается вторая причина?
– В том, что я ему не верю, – сказал Эрлих. – Если он предал своих, то предаст и нас. Психология – как ты любишь выражаться. Он трус, и этим все сказано. Поэтому рассматривать такого субъекта в качестве координатора столь сложной и рискованной операции – это как минимум непрофессионально. Но мы же с тобой профессионалы, не так ли?
– Тут я с тобой согласен, – после размышления произнес Штеле. – Но тогда – что с ним делать, с этим полковником? Получается, что он нам больше не нужен?
– Пускай он побудет некоторое время в нашем заведении, – сказал Эрлих. – Поиграем с ним… Подсунем к нему нашего агента… В общем, все, как обычно. Чтобы до конца выяснить, кто он на самом деле.
– Понимаю, – сказал Штеле и усмехнулся. – Тем более вдруг он выдаст нам еще какую-нибудь сверхценную идею! С испугу – оно бывает.
– Вряд ли, – равнодушно произнес Эрлих.
– Ну, не выдаст, так не выдаст, – согласился Штеле. – Отправим его в лагерь, да и забудем о нем. Меня сейчас интересует другое. Кто все-таки будет координатором? Ведь без него никак!