– Я с подругой поругался и свалил от нее под утро, а она тут рядом живет. Думал домой поехать, а потом вспомнил, что у меня твои ключи валяются в бардачке. Я тебе их не вернул, помнишь? Мне надо было рано уезжать от тебя, и ты мне ключи дал, чтобы я тебя не будил. Вот они и лежали в бардачке. Ну, думаю, зайду тихонько, а утром тебя напугаю и поржем вместе. А получилось, что это ты меня напугал. Я тут чуть не обделался смотреть на твою рожу бледную. Нифига не смешно.
Леха снова прошелся по комнате, резко разворачиваясь на пятках.
– В общем я зашел и думал уже ложиться, и тут слышу, ты как-то странно тут себя ведешь в спальне. То стонешь, то рычишь не своим голосом. Знаешь, как я тебя нашел? – Леха подошел ближе и снова присел на корточки.
– Лежишь, короче, ты поперек кровати, изогнулся дугой, пульс бешеный, глаза закатились. Я, честно говоря, струхнул. Стащил тебя на пол, посадил у окна, стал водой брызгать. А ты вообще не але. Тогда я тебе пару лещей отвесил. Ну а дальше ты знаешь.
Леха прищурился и несколько секунд внимательно смотрел на Сережу.
– В-общем, старик, я, конечно, подозревал, что ты псих, иначе как бы мы с тобой дружили, но не думал, что ты на таких сложных щщах. Что тут у тебя происходит, рассказывай. Это все твой консультант из Вайме? Или ты на свой семинар дыхательный сходил и домашку делал?
Он присвистнул, поднялся и снова заговорил сам. Видимо ответы его не особенно интересовали.
– Так. По ходу спать сегодня уже не выйдет. Отлично, понимаешь, отдохнул. Ну пойдем тогда что ли на кухню завтракать. Ты встать-то можешь? Жрать хочешь?
Сережа кивнул и улыбнулся.
– А чего ты улыбаешься, а?
– Рад тебя видеть, – сказал Сережа, радуясь звуку собственного голоса и отмечая, что его день давно не начинался с этих слов.
– Еще бы ты не рад. Я же тебе жизнь спас. Пойду чайник поставлю.
Сережа посидел несколько минут на полу, слушая птиц и городские звуки с улицы. Пугающий сон покрывался дымкой, как будто приехала бригада специальных невидимых медиков, которые оперативно зашивали порезы, наклеивали пластыри и делали пугающие воспоминания блеклыми и размытыми.
Минут через 20, когда Сережа прошел в гостиную, Леха сидел с грустным видом.
– Бро, ты совсем одичал без бабы. У тебя жрать вообще нечего. Давай закажем доставку – что тут у тебя рядом есть хорошего?
Сережа качнул головой.
– Я омлет собираюсь делать, – сказал он, доставая сковородку. – Будешь?
Леха посмотрел на него с удивлением.
– Ну давай, шеф. Мне, пожалуйста, двойную порцию со сливочным лососем, сыром и зеленью. И большой американо.
– С лососем не получится. Могу грибов добавить.
– Каких еще грибов? Хочешь, чтобы мы тут вместе лежали с закатанными глазами? – Леха карикатурно закатил глаза.
– Да не… Шампиньоны обычные, – Сережа показал упаковку.
Когда с омлетом было покончено, Леха шумно выдохнул и откинулся на спинку кресла. – Так, ну вот теперь я готов слушать. Ты рассказывать-то будешь? – спросил он серьезным тоном. – У меня с собой вот габа есть – давай заварим. Он достал из рюкзака пакет и протянул.
Пока Сережа заваривал чай, он рассказал Лехе про встречу с Николаем и свой сон. Леха слушал его неожиданно внимательно и ни разу не перебил.
– Интересно ты живешь, Серый. А ты сам-то чего думаешь об этом? Ты правда хочешь эту главную привычку отклеивать?
Сережа хмуро покачал головой.
– Нет, – сказал он. – Я как про нее подумаю, так у меня все замирает внутри. Я реально думал, что мне крышка.
– Понимаю, – усмехнулся Леха. – А ты когда-нибудь думал, что такое «крышка»? Вот как ты ее ощущал?
Сережа задумался и понял вдруг, что никогда о таком прежде не говорил. Вокруг темы смерти стоял какой-то внутренний заборчик. Как только внимание к нему приближалось, происходил своего рода микро-сброс. Как будто где-то раздавалась короткий звук сирены, и внимание отбрасывалось назад.
Это напоминало заглушку в программном коде, когда при вызове заблокированной или не написанной пока функции пользователю показывается информационное сообщение, после чего он перебрасывается на одну из предыдущих логических веток.
– Ау? – сказал Леха. – Ты чего завис?
– Да вот, странная штука, – ответил Сережа. – Я только что обнаружил, что не могу сосредоточенно подумать о смерти. Это как будто я хожу в доме со множеством дверей и могу в них заходить. Но если я приближаюсь к двери с надписью «смерть», то меня отбрасывает назад. Как будто заглушка в компьютерной игре.
– Ну да. Я же тебе говорил, что все тут игра. И эта дверь в ней пока заблокирована. Ну и нечего туда лезть. Придет время – откроется. А раньше времени откроешь – назад не закроешь. Я таких людей встречал, они, знаешь, сами не рады. Так чего – как ты эту свою «крышку» ощущал, расскажи?
– Как конец всего.
– А тело ты там чувствовал?
– Вроде да… – Сережа задумался. – …но вроде и нет. Скорее нет. Конец, про который я говорю, к телу не относился. То есть он ощущался как смерть, но эта смерть касалась в первую очередь не тела, а меня как Сережи. Моей самоидентификации. Ощущалось, как будто крыша вот-вот уедет далеко и безвозвратно. И от этого становилось очень страшно.
Леха хмыкнул и зачерпнул горсть орешков из хрустальной вазочки.
– А кому страшно-то? – ехидно спросил он.
– Что значит кому? Мне.
– Да? Ну а где он находится? Этот ты, кому страшно? И какой он?
Сережа нахмурился.
– Я не понимаю, куда ты клонишь. Мне было так страшно, что сейчас пока точно не до вопросиков твоих дурацких.
– Ну ладно, – убрал Леха ироничную улыбку. – Давай по-другому – что такое «крыша уехала»? Меня, помню, в институте иногда накрывало на тему того, что возможно в психушке сидят нормальные люди, а реально опасные психи – это мы тут все. Следишь за мыслью? С чего мы взяли, что с ними что-то не то, а с нами все в порядке? Ты никогда не думал об этом?
– Думал. Еще в школе. Когда Достоевского читал. Мне кажется, ответ простой. Все дело в том, что тех, кого мы считаем нормальным – гораздо больше.
– А почему из того, что нас больше следует, что мы нормальные?
– Ты что сказать хочешь?
– Я хочу сказать, – Леха зачерпнул еще орешков, – что метод определения нормы очень размыт, если не рассматривать ярко выраженные буйные случаи. В 70-х один американский психолог провел эксперимент, где он сам и его друзья симулировали симптомы разных психических расстройств. Их всех поместили на лечение, и им пришлось потом долго и сложно выбираться, доказывая, что это была инсценировка. Причем, что интересно, реальные пациенты быстро увидели в них симулянтов, а персонал больницы – нет. И потом, спустя некоторое время, этот психиатр снова повторил похожий эксперимент, и результат был тот же. Но к чему я это, а? Ты помнишь?
– Не знаю, к чему, – тихо сказал Сережа, подливая кипяток в заварочный чайник. – я говорил о том, что сойти с ума – это страшно.
– А, точно. Я хотел сказать, что вот это «сойти с ума» – неоднозначная штука. Подумай сам – у каждого человека в голове звучат разные голоса. Родители, дети, друзья, коллеги, начальство, тренер из школьной секции, персонаж из книжки или фильма и т. д. Пока человек с ними общается внутри своей головы – это считается социально приемлемым, но как только он начинает с ними разговаривать вслух в общественных местах, на него начинают косо посматривать. Ты Карлсона читал в детстве?
– Конечно. А что с ним?
