ни призрачно-желтый отточенный острый
подсвеченный ночью невидимым солнцем
осколок луны не помогут исправить
ошибки что были допущены нами
придуманными мы давно именами
детей своих не назовем потому что
их нет и не будет и больше не нужно
надеяться глупо на счастье и верить
нет воздуха больше в моей атмосфере
Под нависшими тучами красный закат догорает.
Ветра нет – всё застыло как будто, болит
где-то слева в груди: там, где сердце внутри, умирает
постепенно любовь – она бьётся и кровоточит.
Мне больнее становится с каждым мгновением, хуже.
Я как будто затравленный, загнанный, раненый зверь.
Мои чувства к тебе как петля, что всё туже и туже —
они душат, терзают меня днём и ночью. Поверь,
я люблю тебя и не могу по-другому. Иначе,
я, немного ещё, и сойду скоро точно с ума,
если ты не простишь меня… Ты почему-то плачешь
и молчишь: может быть, ты не знаешь сама,
что нам делать теперь и зачем нам всё это… Я знаю —
это сложно, но, может быть, всё-таки, наша любовь
заслужила ещё один шанс, как и я, ведь и я умираю
и всё больше закат наш похож своим цветом
на кровь.
ты больше не со мной
дождь бьёт по окнам плёткой
я третий день спасаюсь водкой
стихами пьяными,
бездарными, больными
мечтами глупыми, пустыми
стекла холодного касаньем
лба и бессмысленным молчаньем
рассматриванием людей
и их прирученных зверей
на поводках, как я к тебе
привязанных
и мыслями о сути бе-
зопасной и ненужной жизни
по фабуле которой ты с ним
а не, как мне б хотелось, я
о том, как же пуста моя
душа уже восьмой четверг
как выиграть в немецкий берг
когда колода в сорок два
рассыпалась и вдруг слова
лишились смысла
и ты, забыв про даты, числа
что были дороги нам, не
вспомнишь больше
обо мне
В серо-синем небе едкий смог висит
над дорогами, неясным горизонтом.
Солнца жёлто-алый мёд слегка горчит
в нём, горя над атмосферным фронтом.
Вечер чёрной сажей скаты крыш, мосты,
стены, ленты улиц кое-как измазал,
скрыл на ткани неба купола, кресты,
фар и ламп фонарных оттенив алмазы.
На в разводах чёрных тротуарах и земле
тени горожан и зданий многогранных
тают в жёлтом свете фонарей, желе
вывесок неоновых, щитов рекламных.
В бриллиантах отражений ламп звеня,
бьётся мошкара о сталь стекла, пытаясь
улететь подальше от тебя, меня,
нас жужжанием своим слегка касаясь.
Я смотрю на их искристый, золотистый рой,
медленно курю, вдыхая дым селитры.
Милая моя, иди ко мне… Постой
рядом… помолчим…
Есть у любви субтитры.
Она, как ребёнок, запуталась где-то
в пространстве и времени, на перекрёстке миров,
забыв, для чего наступает весна и зачем это лето,
и нужно ли ей понимать сочетания слов.
Ей не объяснить наш характер и непостоянство,
отсутствие верности, склонность к продажной любви,
безумную ревность, похожую на беспробудное пьянство,
и ненависть в чёрной, отравленной ядом крови.
В её ожиданиях, кажется ей, нет ни капли, ни толики смысла:
для нас ведь предать самых близких, любимых людей —
не так уж и сложно: «Прости, я не знаю, как вышло
