Кому мы обязаны «Афганом»
В 1936 г., по инициативе афганской стороны, был пролонгирован еще на десять лет советско-афганский договор «О нейтралитете и взаимном ненападении». Одновременно с пролонгацией было заключено очередное торговое соглашение.
«Мелочью, но приятной» для Москвы стало сообщение из Кабула о том, что афганская армия «взяла на вооружение» советские военные уставы, переведенные на дари по приказу начальника Генштаба Абдулы Гафар-хана. Разумеется, это никак не сказалось на афганском нейтралитете. Как и прежде, Кабул поддерживал разносторонние контакты со многими странами Европы, Азии и с США.
В самом конце тридцатых годов к Афганистану проявила повышенный интерес нацистская Германия. И не без успеха. Кабул принял от нее кредит в 27 миллионов марок на закупку промтоваров и оборудования. К 1939 г. товарооборот между Афганистаном и Германией вырос в три раза против уровня 1937 г. При содействии немцев были построены мосты, текстильная фабрика в Пули-Хумри, гидростанции в Чаквардаке, Джабаль-Уссарадже, Кандагаре и Герате, сахарный завод в Баглане. Беспроцентный кредит был предоставлен Кабулу на закупку в Германии вооружения и боеприпасов. В результате к концу 1940 г. Афганистан задолжал Германии около 125 миллионов марок.
Заметное усиление немецких позиций в Афганистане обеспокоило не только Москву, но и Лондон. Дело дошло до того, что летом 1941 г. английский премьер Уинстон Черчилль обратился к советскому руководству с предложением совместно ввести в Афганистан войска, как это было сделано в Иране, но получил от И. В. Сталина решительный отказ. Москва поступила по-своему. В октябре 1941 г. она обратилась к Кабулу с меморандумом, в котором призывала афганскую сторону строго соблюдать нейтралитет и двусторонние советско-афганские договоры 1920—1930-х гг. Кабул отреагировал незамедлительно и крайне убедительно.
В срочном порядке, в том же 1941 г., была созвана Лойа Джирга, Великое собрание, традиционный и самый авторитетный орган власти в Афганистане, для участия в котором приглашаются вожди племен, старейшины и прочие уважаемые в стране лица, выносящие вердикт по тому или иному жизненно важному для афганского народа вопросу. На сей раз Лойа Джирга приняла решение о том, что Афганистан будет строго соблюдать нейтралитет во время Второй мировой войны. Таким образом, Кабул на высшем уровне заверил Москву в том, что, как и прежде, остается для нее надежным соседом, верным взятым на себя обязательствам. Именно на это и рассчитывала Москва. Она незамедлительно перебросила на западный фронт войска Среднеазиатского военного округа, не опасаясь никаких провокаций на своей границе с южным соседом.
А двумя годами позже, в мае 1943 г., и Москва порадовала Кабул приятной для него новостью о самороспуске Коминтерна. В принятом по этому поводу постановлении Президиума Исполкома Коминтерна причины самороспуска были изложены так: «…Еще задолго до войны все более становилось ясным, что по мере усложнения как внутренней, так и международной обстановки отдельных стран, решение задач рабочего движения каждой отдельной страны силами какого-либо международного центра будет встречать непреодолимые препятствия. Глубокое различие исторических путей развития отдельных стран мира, различный характер и даже противоречивость их общественного уклада, различие в уровне и темпах их общественного и политического развития, наконец, различие в степени сознательности и организованности рабочих обусловили и разные задачи, стоящие перед рабочим классом отдельных стран»[44].
Иными словами, Коминтерн расписывался в своей нежизнеспособности, в том, что эта ленинская затея не выдержала испытание временем.
Правда, по сведениям П. А. Судоплатова, к самороспуску штаба мировой революции приложили руку американцы. Перед встречей «большой тройки»: Сталина, Рузвельта и Черчилля в Тегеране, – близкий друг американского президента и его личный посланник по особо важным делам Гарри Гопкинс якобы передал Отцу народов неофициальную рекомендацию своего шефа распустить Коминтерн в качестве необходимой предпосылки для оказания Советскому Союзу помощи по ленд-лизу и активного политического сотрудничества Вашингтона с Москвой в противостоянии гитлеровской агрессии[45].
Как бы то ни было, Коминтерн, ленинский инструментарий мировой пролетарской революции, приказал долго жить. А вот идея…
Мудрецы всегда утверждали, что идею можно предать забвению, но похоронить нельзя. Подтверждением тому стал послевоенный период мировой истории.
Глава вторая
Годы послевоенные, судьбоносные…
В послевоенный период международный авторитет и влияние Советского Союза, сыгравшего решающую роль в разгроме фашистской Германии и милитаристской Японии, росли как на дрожжах. О социализме и коммунизме заговорили даже в самых отдаленных уголках планеты.
Как отмечала «Правда»[46], главный рупор Старой площади, пятидесятые и особенно шестидесятые годы «были отмечены глубокими революционными сдвигами, изменившими социально-экономическую систему мира». В качестве доказательства газета ссылалась на полный и окончательный распад мировой колониальной системы и появление в Азии, Африке и Латинской Америке более семидесяти суверенных, независимых государств с общим населением, превышающим треть человечества. Новые независимые государства все более решительно заявляли о себе на международной арене, проявляя при этом открытую заинтересованность в опыте первой социалистической державы мира.
Одним из главных возмутителей спокойной жизни колонизаторов выступала Африка.
…В 1945 г. в английском Манчестере состоялся пятый Панафриканский конгресс, на котором среди прочих резолюций было принято «Обращение к рабочим, крестьянам и интеллигенции колониальных стран».
«Мы, делегаты пятого Панафриканского конгресса, верим в право всех народов на самоуправление. Мы подтверждаем право всех колониальных народов распоряжаться своей судьбой. Все колонии должны быть свободны от иностранного империалистического контроля, будь он политическим или экономическим. Народы колоний должны иметь право избирать свои собственные правительства без всяких ограничений со стороны иностранных держав. Мы говорим народам колоний, что они должны бороться за достижение этих целей всеми средствами, имеющимися в их распоряжении». Обращение заканчивалось призывом: «Колониальные и зависимые народы всего мира, объединяйтесь!»[47]
Таким же революционным пафосом была проникнута и принятая конгрессом декларация, адресованная колониальным державам. «Мы осуждаем монополию капитала и господство частного богатства и частной промышленности, где все подчинено получению прибыли, – говорилось в декларации. – …Мы будем бороться всеми возможными средствами за нашу свободу, за демократию, за улучшение нашего социального положения»[48].
Вернувшись в родные края, делегаты конгресса активно взялись за дело. Начало распаду колониальной системы в Африке положили Ливия, Судан, Макокко, Тунис.
В 1957 г. появилось первое суверенное государство в той части Черного континента, которая населена негроидными народами. Это была Гана, в которой в декабре 1958 г. прошла Конференция народов Африки. Участникам конференции было зачитано послание Уильяма Дюбуа, признанного «отца великого принципа панафриканизма». В послании говорилось: «Каким путем пойдет Африка?.. Прежде всего я считаю необходимым подчеркнуть тот факт, что Африке наших дней не предстоит выбирать между частным капитализмом и социализмом. Весь мир, включая капиталистические страны, движется к социализму, неизбежно, неумолимо… нельзя выбирать между социализмом и частным капитализмом, потому что частный капитализм обречен на гибель»[49].
В 1960 г. на политической карте Африки появились семнадцать независимых государств. ООН отреагировала на это тем, что провозгласила 1960 год Годом Африки.
Советский Союз, разумеется, не мог, не имел права оставаться сторонним наблюдателем происходящих в мире грандиозных подвижек, вызванных развалом колониальной системы. Он должен был отреагировать на это либо с серпом и молотом в руках, либо – с винтовкой и пулеметом.
Первой в мире социалистической державе предстояло сделать судьбоносный выбор. И она его сделала…
* * *Англичанин Ллойд Джордж относился к числу тех немногих политических деятелей Запада, к которым В. Ленин испытывал нескрываемый пиетет, о чем свидетельствует посвящение вождя на титуле его «Детской болезни «левизны» в коммунизме».
Ллойд Джордж так высказался о перспективах Великой Октябрьской революции в России:
«Вопрос о том, окажет ли русская революция такое же влияние, как французская, или ее влияние на судьбы человечества будет еще большим, зависит от одного. Это зависит от того, сумеют ли вожди русской революции продолжить свое движение на путях мирового развития или же энергия революции будет израсходована зря, и она будет отклонена от своей цели войной. Если Россия не будет вовлечена в войну, то революция станет одним из величайших факторов, определяющих судьбы народных масс во всех странах, которые когда-либо пришлось наблюдать или испытывать человечеству»[50].
Вождь мирового пролетариата внял словам буржуазного политика лишь после того, как введенный им в 1918 г. режим «военного коммунизма» чуть было не привел к свержению советской власти.
В политическом докладе 10-му съезду РКП(б), проходившему 8—16 марта 1921 г., В. И. Ленин признался, что вспыхнувший накануне съезда мятеж в Кронштадте выглядит событием куда более опасным, чем «Деникин, Юденич и Колчак, сложенные вместе». Лозунг кронштадтских моряков «За Советы без коммунистов!» и их программа: свобода торговли, свобода слова, печати партий, свобода выборов – все это, как подчеркнул В. И. Ленин, может стать программой общенародного восстания против власти большевиков. «Кронштадтское настроение, – говорил он, – сказалось на пролетариате очень широко. Оно сказалось на предприятиях Москвы, оно сказалось на предприятиях в целом ряде пунктов провинции»[51].
Те же самые мысли прозвучали в выступлении В. И. Ленина 13 ноября 1922 г. на 4-м конгрессе Коминтерна.
«В 1921 году после того, как мы преодолели важный этап гражданской войны, – признался он, – мы натолкнулись на большой, я полагаю, на самый большой, внутренний политический кризис Советской России, который привел к недовольству не только значительной части крестьянства, но и рабочих»[52].
Он опирался на факты, когда говорил, что «большие массы крестьянства… были против нас, некоторые открыто восставали, другие уходили в банды, третьи просто ворчали, как, например, сибирские крестьяне, мол, «променяли Колчака на губчека – получай придачу!»[53]
Крестьянское восстание в Тамбове, матросское восстание в Кронштадте, волнения рабочих в Петрограде и Петроградской губернии, объявленных на осадном положении, массовое недовольство и забастовки рабочих Москвы, угрожающая реакция на эти события в самых отдаленных губерниях России – все это однозначно говорило о нежизнеспособности, порочности режима «военного коммунизма», призванного, по замыслу В. И. Ленина, ввести в России с помощью штыка коммунистические способы организации труда, а в более общем плане – о том, что идеологические догмы не могут служить базой для построения нового общества.
«Мы думали, – признавал В. Ленин, – что по коммунистическому велению будет выполняться производство и распределение. Если мы эту задачу пробовали решить прямиком, так сказать, лобовой атакой, то потерпели неудачу»[54].
За этим следовал неприятный, суровый, но закономерный вердикт: «Если мы окажемся не в состоянии произвести отступление, то нам угрожает гибель»[55].
Отступление означало решительный отход от самых очевидных нежизненных, хотя и марксистских, догм и максимальное приближение к реальному пониманию жизни, со всеми ее зигзагами, внутри страны и за ее пределами. Под вердикт попали «грядущая мировая коммунистическая революция» и руководящая роль в ней пролетариата.
Сигналом к отступлению послужила объявленная в начале декабря 1919 г. замена продразверстки продналогом. А дальше пошло-поехало.
В декабре 1920 г. 8-м съездом Советов был одобрен грандиозный план электрификации всей России – ГОЭЛРО. Назвав его второй программой партии, Ленин, по свидетельству А. Микояна, «утверждал, что только когда Россия будет электрифицирована, когда под промышленность, сельское хозяйство, транспорт удастся подвести современную техническую базу, только тогда победа революции будет окончательной»[56].
Прежние лозунги, призывавшие к свершению мировой пролетарской революции и коммунистическому переделу мира с помощью штыка, канули в Лету. На смену им пришли новые, не глобальные, а локальные, касавшиеся, прежде всего, самой России. «Коммунизм – это есть советская власть плюс электрификация всей страны!» Этот лозунг выдвинул сам В. И. Ленин. А принятое съездом Советов обращение «Ко всем трудящимся России!» заканчивалось призывом: «Приступить к мирному труду. Отдадим же этому все силы!»
В марте 1921 г. на 10-ом съезде РКП(б) вождь мирового пролетариата объявил о том, что в стране «надолго и всерьез» вводится новая экономическая политика – НЭП. В привязке к ней на съезде были подняты вопросы о «получении займов от иностранных капиталистов и предоставлении им концессий, продовольственных, лесных и горных».
Из воспоминаний А. Микояна:
«Разработка Лениным вопроса о концессиях, специальный доклад на коммунистической фракции съезда Советов и заключительное слово по докладу были важной составной частью вырабатывавшейся им в этот период новой экономической политики.
Хозяйственный фронт выдвигается теперь как самый главный и основной. «Сейчас весь гвоздь политического момента, – говорил Ленин, – состоит в том, что мы переживаем как раз переломный, переходный период, некоторый зигзаг, – период, когда от войны мы переходим к строительству хозяйственному».
Параллельно с отступлением на внутреннем фронте шло отступление и на внешнем.
Пятого декабря 1919 г. 7-й Всероссийский съезд Советов одобрил предложенную В. И. Лениным резолюцию, согласно которой правительству Советской России поручалось «систематически продолжать политику мира, принимая все необходимые для ее успеха меры»[57].
27 марта – 2 апреля в Москве проходил 11-й съезд РКП(б), на котором с политическим докладом ЦК выступил В. И. Ленин.
Из воспоминаний А. Микояна:
«Ленин начал довольно своеобразно: «Позвольте мне политический доклад ЦК начать не с начала года, а с его конца. Сейчас наиболее злободневным вопросом политики является Генуя».
…Подробно обрисовав сложную борьбу вокруг Генуэзской конференции в различных странах и коалициях, противоречивое отношение к ней политических партий, Ленин сказал, что в Геную мы идем «как купцы». Нам надо торговать, и им надо торговать. Нам хочется, чтобы мы торговали в нашу выгоду, а им хочется, чтобы было в их выгоду. Как развернется борьба, это будет зависеть, хотя и в небольшой степени, от искусства наших дипломатов… Торговля между нами и капиталистическими странами – объективная хозяйственная необходимость, она проложит себе дорогу и неизбежно будет развиваться»[58].
Отступление коснулось и деятельности Коминтерна. Его новая тактика, новые задачи обсуждались на прошедшем в июне 1921 г. 3-ем конгрессе, на котором представители германской, австрийской и итальянской партий настаивали на том, чтобы в основу тезисов Коминтерна о тактике на ближайший период была положена прежняя «теория наступления», т. е. курс на мировую пролетарскую революцию.
Из воспоминаний А. Микояна:
«…Со всей силой убеждения и полемического мастерства Ленин обрушился на тех, которые поддались соблазну левых фраз, заявив: «Нам, русским, эти левые фразы уже до тошноты надоели…» Вести такую политику, когда для этого нет необходимых условий, проповедуя всегда и всюду только наступление, смешно, вредно, опасно.
…Ленин обосновал и разъяснил тактику, предлагаемую нашей партией применительно к периоду, когда в мире «наступило равновесие, – разумеется, весьма неустойчивое». Первый урок, который должен быть сделан, – это глубокое изучение конкретного развития революции в передовых капиталистических странах, и основной тактикой должно стать «завоевание большинства пролетариата».
…Спустя месяц после окончания конгресса Ленин в «Письме к немецким коммунистам» дал исчерпывающую характеристику значения 3-го конгресса. Он писал, что конгресс явился крупным шагом движения вперед Коммунистического Интернационала, что на этом конгрессе надо было «определить, как именно работать дальше, в отношении тактическом и в отношении организационном. Этот третий шаг мы и сделали». И тут же приводит существеннейшее место тактической резолюции 3-го конгресса: «Завоевание на нашу сторону большинства пролетариата – вот «главнейшая задача»[59].
Таковы факты, а они – штука упрямая. И они свидетельствуют о гибкости и прагматичности вождя мировой пролетарской революции в реально сложившихся тогда обстоятельствах и внутри страны, и на международной арене. Они свидетельствуют о его энергичных усилиях по переводу только что родившейся Советской России с рельсов войны на рельсы мира и внутренней стабильности или, как выразился Ллойд Джордж, «на пути мирового развития»[60].
* * *О Ленине писали, пишут и долго еще будут писать. Причем писать по-разному. Ведь сто голов – сто умов.
Журнал «Советская милиция», издание сугубо ведомственное, дал такую по-милицейски краткую, но емкую «характеристику» на создателя первого в мире социалистического государства:
«Ульянов-Ленин – фигура в судьбе Отечества очень приметная. Он, по афористичному выражению одного из народных депутатов СССР, «последний из наших лидеров, признававший свои ошибки». Вспомним, как шел он от военного коммунизма к нэпу, от продразверстки к продналогу, от террора к правовому государству». Заблуждения, просчеты Ленина естественны. Он руководил уникальным экспериментом – попыткой вылепить новое общество. Руководил на начальной стадии. Какое бы завершение этот опыт не получил, он пригодится человечеству. А тот, кто приносит пользу многим поколениям, достоин права на благодарную память»[61].
Как же воспользовались этим разносторонним, противоречивым ленинским опытом те, кто рулил нашим Отечеством в бурные послевоенные годы?
* * *…Вслед за объявлением Года Африки ООН по инициативе Советского Союза приняла «Декларацию о предоставлении независимости колониальным странам и народам». Представляя ее на пленарном заседании Генеральной Ассамблеи ООН, глава советской делегации Н. С. Хрущев заявил:
«Мы приветствуем священную борьбу колониальных народов против колонизаторов, за свое освобождение. Если колониальные державы не внемлют голосу разума и будут продолжать свою прежнюю колониальную политику, держать в повиновении колониальные страны, то народы, которые стоят на позициях ликвидации колониального режима, должны оказать всемерную помощь борцам за свою независимость против колонизаторов, против колониального рабства. Надо оказать помощь моральную, материальную и другую для завершения священной и справедливой борьбы народов за свою независимость»[62].
Так Старая площадь устами своего лидера оповестила с трибуны ООН мировую общественность о своей решимости возглавить глобальную войну с капиталистическим Западом, с колонизаторами за освобождение порабощенных народов, за переустройство мира по образу и подобию Советского Союза. На одном из публичных выступлений в США Н. С. Хрущев с присущей ему прямотой пообещал тогда американцам и их союзникам: «Мы похороним вас!»
Вскоре после одобрения ООН «Декларации о предоставлении независимости колониальным странам и народам» еще двадцать четыре страны на африканском континенте объявили о своей независимости и суверенитете. Старая площадь расценила это как свидетельство правильности и своевременности ее решения принять на себя роль мессии, способной «весь мир насилия разрушить, а затем…».
Мир все отчетливее становился биполярным. На одном полюсе – набирающий силу и популярность социализм, на другом – хиреющий, но все еще сильный капитализм.
«Африка грез и действительности»… Так назвали чехословацкие путешественники Иржи Ганзелка и Мирослав Зигмунд свой большой африканский дневник, – пишет в своих мемуарах В. Кирпиченко. – Название книги как бы символизирует наше тогдашнее понимание и восприятие Африки. Африка грез (она-де является резервом социалистической системы и скоро пойдет по социалистическому пути) и действительности (пока это еще нищета, неустроенность, нестабильность)»[63]. И далее продолжает: «Бурные события в Африке в конце 50-х – начале 60-х годов застали советские внешнеполитические учреждения врасплох. Когда же мы пытались осмыслить свою деятельность в Африке в идеологическом плане, то нередко оказывались в плену теоретических грез.
На наших семинарах и научных конференциях шли острые дебаты. Возможна ли диктатура пролетариата в Африке? Возможен ли переход к социализму без развитого рабочего класса? Может ли его отсутствие заменить диктатура трудового крестьянства? Что такое некапиталистический путь развития?.. Вопросов возникало много. И очень мало было ответов.
…Чем ближе соприкасался работник загранаппарата с местной действительностью, тем лучше понимал, насколько трудно она укладывается в рамки нашей концепции развития Африки. Люди же на Старой площади исходили в первую очередь из незыблемости теории, утверждавшей неизбежность перехода всех стран к социализму…
Компетентные люди рассказывали, что Н. С. Хрущев, провожая Н. М. Пегова послом в Алжир, строго наказывал: «Ваша задача – сделать все, чтобы Алжир стал социалистическим, а мы здесь постараемся облегчить вашу задачу»[64].
В заключение своих рассуждений В. Кирпиченко пишет: «Колонизаторы отступали, а Советский Союз как бы под звуки фанфар и литавр входил в Африку со своими, как было объявлено, бескорыстными идеями и намерениями»[65].
* * *Нейтральный Афганистан в те годы, как и прежде, был погружен в решение собственных проблем, связанных с преодолением средневековой отсталости и нищеты, с медленным, но все более осязаемым приобщением к современным стандартам жизни при непременном сохранении своей самобытности и завоеванной в 1919 г. независимости от кого бы то ни было.
Однако «африканская встряска», поставившая жирный крест на дотоле незыблемой системе мирового капитализма, все еще напоминала афганцам о том, что оставаться самими собой, нейтральными, будет все труднее и труднее в биполярном мире, в котором противоборство двух сверхдержав принимало глобальный характер, становилось бескомпромиссным, жестким.
В Кабуле не могли не обратить внимания на заявление тогдашнего помощника президента США по национальной безопасности Збигнева Бжезинского о том, что «наиболее неотложный и трудный геополитический приоритет для США представляет район к юго-западу от границ СССР, где ключевое положение занимают Иран и Афганистан в сочетании с Пакистаном»[66].
Посольство США в Кабуле с завидной настойчивостью предупреждало афганских руководителей о том, что «преимущественная ориентация Афганистана на СССР вынудит США сделать все для укрепления своих позиций в регионе как путем оказания поддержки своим союзникам, так и шагами по активизации блока СЕНТО»[67]. Американцы не только говорили, но и действовали.
Еще в 1948 г. Пентагоном была разработана операция «Гиндукуш» с целью окружения Советского Союза сетью американских военных баз, в том числе с использованием территории Афганистана. В частности, американцы рассчитывали разместить на построенном ими же аэродроме в Кандагаре эскадрилью «Фантомов» с явным прицелом на то, чтобы превратить Кандагар в базу ВВС США. Однако задумка американцев провалилась. Король Захир-шах решительно отверг эту затею, сославшись на то, что Афганистан был и остается нейтральным государством.
В 1954 г. премьер-министр Афганистана Мухаммад Дауд предложил Вашингтону рассмотреть возможность оказания Кабулу военной помощи, но получил от тогдашнего госсекретаря США Джона Фостера Даллеса категорический отказ, изложенный к тому же в оскорбительной форме. Американцы на дух не воспринимали афганский нейтралитет. Мухаммад Дауд не стал оправдываться и «умасливать» грозного собеседника. Он просто-напросто переадресовал свое предложение шурави, от которых без промедления получил желанный ответ.
В 1955 г. США настойчиво добивались от Кабула согласия на вступление в Багдадский пакт, в котором уже значились Иран, Ирак, Пакистан, Турция и Великобритания. Этому блоку Вашингтон отводил главенствующую роль в глобальном противоборстве с Москвой. И вновь король Захир-шах напрочь отмел домогательства американцев.
Потерпев очередное фиаско, Вашингтон решил поставить упрямого короля на место тем, что полностью свернул все программы финансовой, экономической и прочей помощи Афганистану. Но откровенный шантаж не сработал. Он аукнулся американцам тем, что еще больше развернул Кабул в сторону шурави, в сторону всестороннего развития советско-афганских отношений.