Тайна могильного креста

Такие минуты были самыми любимыми в жизни Всеславны. Дом не притягивал ее – напротив, напоминал о тяжелых днях, свидетелем которых он был. Брат единственный связывал ее с этим миром. Но девушка чувствовала, что не может он пока пустить ее в свое сердце. И ждала терпеливо, надеясь услышать однажды: «Сестра…» Такие уединения на природе придавали ей сил, успокаивали душу. Всеславна любила их и берегла от постороннего глаза. Но не укрылось уединение княжны от глаза черного, недоброго…

…Князь Всеволод внимательно слушал тиуна.

– Одна? – голос его холоден.

– Да, князь, одна, – приглушенным голосом отвечал слуга.

– Далеко отсюда?

– Верст двадцать будет.

– Проводишь меня, – мысли князя уже скачут вдаль.

Всеславна была крайне удивлена этой встрече. Ей не хотелось видеть Всеволода, и на то были причины. Первое время после знакомства он попал в число тех немногих, кто хоть как-то скрашивал ее тяжкие дни, унылой цепочкой потянувшиеся по козельской земле. Девушка не признавалась себе, но князь стал ей небезразличен. Трудно сказать, как развивались бы дальше их отношения, если бы не одно событие, оттолкнувшее ее от Всеволода.

Вскоре после того как князь вторично обосновался в городе, он вызвал из Чернигова своих людей. Малуша близко сошлась с одной из его новых служанок Деборой, тоже чужой в этом городе. Девушки поверяли друг другу сердечные тайны, мечтали о том времени, когда их хозяева соединятся. Однажды Дебора прибежала к Малуше вся в слезах, и, упав перед ней на колени, стала умолять подругу спасти жизнь братишки. Заливаясь слезами, девушка поведала о случившемся. Брат был еще мал, но князь, чтобы даром не ел хлеб, заставил мальчика пасти скотину. Однажды волчья стая, напав на стадо, отбила жеребенка. Несмотря на отчаянные попытки, пастушку́ не удалось его спасти. Узнав о гибели жеребенка, князь рассвирепел и приказал сечь мальчика до смерти.

Услышав о жестоком решении, сердобольная княжна приняла в заступничестве самое горячее участие. Она хотела тотчас бежать к Всеволоду, но увидела подъезжающего князя в окно. Обрадовавшись, девушка поспешила ему навстречу.

– Что случилось, княжна? – встревоженно спросил Всеволод.

– Только ты можешь успокоить мою душу!

– Буду счастлив услужить тебе!

– Князь, помилуй того мальчика… он ведь старался спасти жеребенка!

Князь сразу преобразился, выражение лица стало жестоким. Неприязненно взглянув на Всеславну, он сказал:

– Понимаю, княжна, твое девичье сердце. Оно и должно быть мягким. Но я хозяин, и мой холоп будет наказан.

Понимая, что ей отказано в просьбе, девушка сделала еще одну попытку:

– Но это бесчеловечно! Как можно менять жизнь человека на какого-то жеребенка? Я подарю тебе любого! – голос ее дрожал от негодования.

– Не девичьего это ума дело! – отрезал князь. – Я волен распоряжаться своими людьми по своему разумению.

– Ты не человек! – Всеславна в гневе отвернулась и пошла к себе.

Малуша и Дебора встретили ее горючими слезами. Они слышали весь разговор.

– Успокойся, Дебора, не надо так убиваться, – твердо сказала княжна. – Я пойду сейчас к брату. Князь поможет.

Рассказ Всеславны взволновал Василия. При сестре он всегда старался казаться старше своих лет, но навернувшиеся на глаза слезы сделали его похожим на мальчика. Он растерялся и явно не знал, что предпринять. Обняв его, Всеславна разрыдалась.

Все, наверное, закончилось бы трагически, если бы не воевода, случайно оказавшийся на княжеском дворе. Услышав за окном плач, он бросился в хоромы. Всеславна и Василий сбивчиво, сквозь слезы, рассказали ему о случившемся.

– Успокойтесь, что-нибудь придумаю, – коротко сказал воевода и пошел к выходу.

Всеволод с жадной ненасытностью смотрел, как здоровый холоп сечет мальчика. Пастушок распластался на полу посреди пустой конюшни. Кто-то из сострадания бросил ему охапку соломы, на которую теперь капала кровь из многочисленных ран. Его худенькое тельце дергалось каждый раз, когда кнут со свистом рассекал воздух. Мальчик уже не плакал, а тяжело, с перерывами, стонал.

Увлекшись процессом, князь не заметил, как в конюшню вошли. Тяжелая рука легла ему на плечо. Из-под косматых бровей укоризненно смотрели строгие глаза.

– Воевода?! – воскликнул Всеволод, безуспешно пытаясь сбросить его руку.

Холоп, услышав возглас князя, застыл с поднятой рукой.

– У нас своих не убивают, – Сеча убрал руку.

Всеволод постарался переместиться как можно дальше от непрошеного гостя.

– Ты не смеешь тут командовать, – взвизгнул он с безопасного расстояния, затем обрушился на холопа:

– Чего стоишь?

Тот взмахнул было рукой, но опустить не успел: воевода вырвал кнут и так огрел им слугу, что тот, заскулив, бросился в темный угол. Всеволод схватился за рукоять меча. Воевода стоял спокойно. В конюшне внезапно потемнело – весь дверной проем загородила могучая фигура. Вошедший оказался богатырем с копной вьющихся светлых волос и добродушным доверчивым взглядом.

– Добрыня, забери мальчонку, – распорядился воевода и, не оглядываясь, вышел…

С тех пор на все предложения князя Всеволода встретиться девушка отвечала решительным отказом. Двери закрывались перед ним вежливо, но надежно. И Всеславне, к ее радости, стало казаться, что князь, оскорбленный отпором, оставил попытки к сближению. Но ее надеждам не суждено было сбыться…

– Вот так встреча! – донесся сверху знакомый голос.

Всеславна открыла глаза и увидела князя, гарцующего на вороном жеребце.

– Какими судьбами… – холодно ответила она, молча ругая себя, что вовремя не заметила его приближения.

– Будет тебе сердиться, княжна! Из-за чего сыр-бор? Из-за холопа? Да коли их не пороть, они ничего делать не будут, – он собрался спешиться.

– Нет, князь, – остановила его княжна. – Прошу, оставьте меня! Иначе… – она угрожающе положила изящную ручку на рукоять меча.

Видя, что она непреклонна, Всеволод в сердцах стегнул коня и исчез.

– Что так быстро, князь? – из-за кустов у дороги выросла фигура тиуна.

– У, сука! – князь грязно выругался. – Дрянной холоп ей дороже, чем мое расположение! Ну, гляди, поплачешь у меня!..

– Что собираешься делать?

– Еще не знаю. Это ты думай.

Прошло несколько дней. Однажды под вечер, когда Всеволод любовался, как конюшие выгуливают лошадей, к нему неслышно подкрался тиун.

– Князь! – позвал он, просунув худое лисье лицо сквозь ограду. – Прослушал я, что князь Василий замышляет пир…

– Ну и что?

– А то, князь, – тиун по привычке оглянулся, – прикажи, чтобы княжну напоили, – и она твоя!

– Так, так! – на лице князя заиграла улыбка. – Ух, и бестия же ты! – он шутливо погрозил пальцем.

Хороши княжеские пиры! Чего только не увидишь на широченных столах! Одной только дичи не перечесть! Тут тебе и гусь, и утка, и целое блюдо куликов. В центре красуется глухарь с лосиную голову. Вот темное дымящееся мясо кабанов, рядом медвежатина, тут, посветлее, лосятина. Дурманящий дух идет от запеченного барана. Огромный, как колесо телеги, византийский серебряный поднос с затейливой росписью полон огурцов, моченых яблок, луку. Отдельно – соленые кочаны капусты. Рыба – от пескаря до бескостной стерляди. Питье льется рекой. Меды разные, на травах настоянные, с клюквой наведенные. Холопы с ног сбиваются, чтобы угодить князю и гостям дорогим – боярам да дружинникам.

Давно в козельских теремах не звенели кубки серебряные, давно не спевали песен да не тешили душу музыканты. Рядом с воеводой сидят князь Василий и Всеславна. Радостно гудит гридница. Уже на нетвердых ногах подходит, слащаво улыбаясь, боярин Авдей. Лицо красное, с лысины струится пот.

– Не побрезгуй, красавица наша! – и подает ей полный кубок заморского вина. Гости смотрят, глаз не спускают. Встала Всеславна, приняла кубок с поклоном, обратилась к дружине:

– Отваги всем желаю, коль за Русь вступиться придется; пусть души ваши будут чисты, а помыслы светлы, оружие остро, рука тверда, а глаз точен! – Княжна пригубила питье и поставила чашу на стол.

– Нет, нет! Други! Не наших, не русских кровей княжна! Не держит русского обычая!

Стол согласно зашумел. Девушке опять подали вино.

– Не обижай, княжна! Эй, други! За княжну! – боярин Долгий схватил первый попавшийся кубок и начал пить, не сводя с нее глаз. Вино текло по его жирным щекам. Всеславна пила маленькими глотками. Дождавшись, пока все отвлекутся, плеснула из чаши под стол и громко стукнула пустым кубком.

– Вот так! Это по-нашему! – загудели довольные голоса.

Вслед за Долгим к княжне подходило еще несколько человек. Все требовали одного: выпить. Под разными предлогами девушке удавалось избавиться от их назойливого приставания. Гости, часто провозглашавшие тосты, быстро пьянели.

Когда стол загудел откровенным пьяным содомом, Всеславна потихоньку удалилась к себе. Но не успела она закрыть дверь, как ее с силой дернули. На пороге стоял князь Всеволод. По-пьяному глупо улыбаясь, он пошел на обомлевшую княжну, широко расставив руки. Не успела девушка опомниться, как оказалась в его объятиях. Князь попытался повалить ее на кровать. Всеславна впилась зубами в его плечо. Вскрикнув от боли, князь выпустил жертву. Княжна бросилась к сундуку и, схватив меч, плашмя обрушила его на голову обидчика. Тот взвыл и вновь попытался напасть. Но, увидев угрожающе сверкнувшее лезвие, испуганно попятился назад и ретировался за дверь. Всеславна ничего не стала рассказывать о случившемся даже Малуше, но больше ее от себя не отпускала.

Пока в Козельске происходили эти события, в Чернигове с нетерпением ждали вестей. Наконец, они дошли.

Старенький высохший монах, стоя у окна, читал письмо княгине по складам, беспрерывно шевеля губами.

– «До-ро-гая сес-тра, я не на-хо-жу вза-им-ности, серд-це мое бо-лит. Я все сде-лал, что ты го-во-ри-ла, но бес-по-лез-но. На-до де-нег».

– Ишь, мало ему, – перебила княжна. – Читай дальше.

– «Хо-чу про-сить ха-на…» – послушно продолжил монах.

Выслушав послание до конца, княгиня задумалась.

– Что ж, решил он правильно. Денег придется дать, – заключила наконец она.

Вскоре одинокий всадник, провожаемый удивленными взглядами черниговской стражи, нещадно нахлестывая коня, поскакал на восток.

Козельск проснулся рано, с рассветом. Охрана, с высоты крепостных стен убедившись, что городу ничего не угрожает, подала сигнал, ворота медленно распахнулись, и началась обычная жизнь: кто-то спешил выехать из города, кто-то гнал на пастбище скот, кто-то въезжал в город.

Стража обратила внимание на одинокого путника: его усталый, измученный конь еле брел, сам всадник почти клевал носом. Сразу видно, прибыл издалека. Пока рядили, окликнуть или нет, незнакомец миновал ворота и растворился в толпе.

– А, пусть едет, – махнул рукой один из стражников и стал наблюдать, как баба тянет упирающуюся нетель. Животное мотало головой, брыкалось задними ногами и никак не хотело выходить за ворота.

– Сильней, сильней тяни, – хохотали стражники, поудобнее усаживаясь на сходнях.

Тем временем у ворот князева двора раздался конский топот. Кто-то постучал негромко, но настойчиво. Спешившегося всадника отвели прямо в хоромы Всеволода.

– Ну, привез?

– Привез, – гонец устало достал из рукава свернутую в трубку бумагу.

Князь, не разворачивая, швырнул ее на стол.

– Деньги, деньги привез? – почти завизжал он.

Гонец полез за пазуху и достал небольшой, туго набитый мешочек, подал князю. Тот прикинул на руке богатство, развязал и заглянул внутрь.

– Пойдет, – довольно пробурчал он. – Теперь можно и за дело. – Князь кликнул тиуна. – Готов гонца к Котяну, да чтоб толковый был!

Гонец вернулся через несколько дней, под вечер. Тиун провел его в княжеские покои, тихонько поскребся у двери и, услышав приглашающий голос Всеволода, провел путника в комнаты. Тот, стянув с головы маску, надвинутую почти до самых глаз, поклонился:

– Все исполнил, княже, как ты приказал. – И выпрямился, теребя свой малахай.

– Никто тебя не видел? – испытующе поглядел на него Всеволод.

– Упаси Бог… немного не рассчитал, пораньше прибыл. Пришлось в ивняке комаров кормить. Люди повалили в город, и я с ними… – без запинки ответил человек.

Всеволод понял, что тот говорит правду.

– Рассказывай, как съездил, – указал он гонцу на стоявшую рядом скамью. – Хана застал?

Человек осторожно присел и начал рассказ:

– Котян уехал в Сурож, там ожидается большая торговля. Сказывают, понаехало много разных заморских гостей…

– С кем же довелось видеться? – перебил князь.

– Старший сын Котяна принял. Он княжну знает. Видел ее в Киеве. Князь! Как загорелись его глаза, когда я стал о ней рассказывать!..

Эти слова явно пришлись князю не по душе. Он нахмурился, сник, но быстро взял себя в руки. Гонец тем временем продолжал:

– Обещал помочь. Сказывал, что князю понадобятся воины, пусть даст знать.

Человек покопался за пазухой, извлек оттуда кожаную суму и протянул князю:

– Прими ханский подарок…

Всеволод развязал шнурок и высыпал содержимое на стол. Засверкали аквамарины цвета морской волны, вспыхнул, словно раскаленный уголек, красный алабандин[4]. Немного помолчав, Всеволод кивнул, показывая, что встреча окончена.

Оставшись вдвоем с тиуном, князь радостно заулыбался.

– Узнает красавица, где раки зимуют. Спесь-то посбивается… А этот хорош! Ишь, обзарился… Образина узкоглазая!

– А вдруг не получим ее назад? – осторожно спросил тиун.

Князь растерянно молчал. Такой оборот дела не входил в его планы.

– Не получим? Ну что ж, – он погладил голову, – пусть знает, гадина, как против моей воли идти. Вишь ты, холопа не пожалел – и не мил стал. И братец у ней тоже хорош. Намекнул я ему давесь, а он мне: «Не по своей воле хуже неволи», – передразнил он Василия.

– Что с ним? То вроде сестру и не замечал вовсе, а сейчас поди ж ты… – тиун пожал плечами.

– И его придет черед! Место-то он точно указал? – князь подошел к столу.

– Точно, князь, – тиун тенью двинулся за Всеволодом. – Старый дуб с отломанной верхушкой на берегу. От него прямо вверх мимо леса за четвертым холмом.

– Надо правее леса, – поправил князь. – Да у того поспрошай, так ли он говорил. – Он отпил из кружки и облизал губы. – Когда гостей ждать будем?

– Считай, дней через пять пожалуют.

– Погода бы не подвела. Если замысел удастся, кого воевода в погоню пошлет?

– Сам он староват. Аскольда, сына своего, послать может. Уж кто-кто, а этот расстарается.

– Пожалуй, ты прав. Надо его в этот день заманить куда-нибудь…

– А что думать, – тиун нагнулся, задрал подол рубахи и высморкался. – Надо пригласить его на охоту. Места ему известны. А мы люди пришлые…

– Только бы погода не подвела, – повторил князь.

Погода не подвела. Все эти дни солнце испускало живительные лучи. Даже ветер куда-то исчез. Ни один листочек не шевелился на деревьях. Казалось, жизнь остановилась.

Княжна с утра была весела. Трудно сказать, что больше радовало ее – то ли что Василий стал тянуться к ней, то ли стоявшая на дворе чудесная погода, то ли просто пела сама молодая душа. На сердце было легко и радостно, и радость ее передавалась людям.

Старая аска[5] Анна принесла ароматный, только что испеченный пышный каравай, поставила перед девушкой горнец[6] свежего молока и деревянное блюдо с золотистым пахучим медом. Заглянула Малуша.

– Вели выводить Сокола, – весело попросила княжна.

– Ой, Всеславна, боюсь я тебя отпускать. Ты все одна да одна. Неровен час… – выражение девичьего лица стало горестным.

– Да кого мне здесь бояться? Время сейчас тихое. Да и постоять за себя смогу, ты знаешь.

– Ой, княжна, страшно мне! – Малуша покачала головой. – Пойду к князю Василию, пусть дружинников даст. – Она взялась за ручку двери.

– Не смей, Малуша, брата тревожить! – остановил ее требовательный голос хозяйки. Потом голос ее изменился. – Ты ведь знаешь, как я люблю быть одна. А тут будут мужики маячить, глаз не сводить. Душе не отдохнуть…

Но служанка уперлась.

– Нет, что хочешь со мной делай. Боюсь! – она умоляюще посмотрела на княжну.

– Малуша, последний разок! Обещаю, одна больше не поеду!

– Хорошо, так и быть…

Когда Всеславна появилась на крыльце, конюший Ириней уже держал Сокола за узду. Конь встряхивал головой и нетерпеливо бил копытом.

– Заждался тебя, княжна, – ласково заговорил Ириней, – ишь, как на волю просится. Приучила ты его, красавица, к воле. Но нельзя одной так далеко от людей хорониться, – в его голосе появились нотки строгости, – всяких злодеев в мире полно. А ты хоть и княжна, а девка. Всяк на тебя позариться может. Возьми меня, старого, с собой. Жизни за тебя не пожалею!

– И ты туда же, Ириней! – воскликнула Всеславна. – Заладили сегодня одно и то же, как сговорились, накаркаете всякой напасти, словно вороны, – девушка обидчиво надула губы.

– Славушка ты моя, поглядь на себя! – начал оправдываться Ириней. – Да за тобой… Да что говорить! – конюший махнул рукой. – Берегись, девка… Стой, чего ты! – крикнул он на коня, заплясавшего на месте. – Ну, садись.

Всеславна положила на крыльцо принесенный с собой колчан, туго набитый стрелами, лук, поправила широкий ремень, бисер которого прямо горел в солнечном свете, а особенно ярко сверкала бирюза на пряжке, перекликаясь с бездонной синевой ее прекрасных глаз. Проверила в ножнах меч, подарок князя киевского, специально для нее заказанный заморским купцам. Далекие дамасские кузнецы сделали его легким, под женскую руку, и острым – так что рассекал в полете шелковую ткань. Сам клинок отличался сложностью муарово-волнистого узора на темном фоне. Рукоять, отделанная дорогими каменьями, являла собой песнь в металле – так изящно были отлиты головы сказочных животных, служивших защитой для руки.

Девушка легко, словно серна, взметнулась в седло. Конь заплясал под ней, готовый сорваться. Натянув узду, она осадила его, Ириней подал оружие. По-мальчишески озорно крутанула над головой уздечкой, и Сокол стремительно и грациозно понес свою наездницу.

Город остался позади, дорога ушла вправо. Конь словно летел. Вот наконец любимое место Всеславны. Как сказочно изменилось оно за одну ночь! Земля горела сплошным бездымным костром. Страшно было ступить на нее – казалось, обожжет огнем, и запылаешь ярким факелом. И некуда двигаться дальше – огонь, как река в разлив, заполнил все пространство.

Долго еще любовалась бы девушка открывшейся перед ней картиной, если бы Сокол жалобным ржанием не напомнил о своем существовании. Соскочив с коня, княжна принялась собирать буйствующее пламя, пока не набрала целую охапку. Она зарылась в нее лицом, а потом, разбрасывая капли огня, радостно закружилась на месте, пока без сил не упала на землю. Затаив дыхание, она прислушалась. Кричали, будто призывая ко сну, короткохвостые перепела. Несогласный кузнечик трещал что было мочи, перелетая с места на место. Где-то вдали крякала утка. Над горизонтом появилась темная точка. Она быстро приближалась, превращаясь в царя голубых просторов. Огромный орел, распластав крылья, величаво парил, осматривая владения. Так же спокойно, как и появился, он исчез за горизонтом. И тотчас рядом кто-то быстро и громко забил крыльями, радуясь избавлению от опасности. Дунул ветерок. Зашелестела трава. Еще громче затрещал потревоженный кузнечик. Нарвав цветов, Всеславна сплела яркий тяжелый венок. Надев его, поднялась с земли и закружилась в диком, немыслимом танце, пока длинная трава, спутав девушке ноги, не свалила ее на землю. Всеславна засмеялась, всем телом прижимаясь к теплой, наполненной радостью земле.

Так, не шевелясь, она лежала, наслаждаясь голубизной безоблачного неба, ароматом трав. Но это чудесное мгновение прервал неведомо откуда пришедший звук. Княжна припала ухом к земле, как учил ее когда-то дядя, и услышала конский топот. Вскочив на ноги, она увидела, как несется ее Сокол, а за ним скачет небольшой отряд. На душе похолодело.

– Сокол! – что было сил закричала Всеславна.

Конь, радостно заржав, устремился на голос хозяйки. Подхватив меч, на ходу метнулась в седло. Понятливое животное без понуканий помчало ее вперед. Княжна оглянулась и, к ужасу своему, обнаружила, что преследователи уже близко и расстояние медленно, но верно сокращается. Здоровенный половец скакал почти рядом, глаза его горели алчным огнем, в руках он держал, готовясь к броску, аркан.

Княжна выдернула из-за спины лук, выхватила из колчана стрелу и, резко обернувшись, спустила тетиву. Стрела, сверкнув, ударила преследователя в грудь. Половец, неловко взмахнув руками, рухнул под копыта коня. Это чуть охладило пыл преследователей. Всеславна уже торжествовала победу, как вдруг увидела, что от леса наперерез ей скачет другой отряд. Она повернула коня влево, но и там с холма спускались всадники. Ужас обуял княжну.

– Спасите!!.. – понеслось над полями, словно застывшими от ужаса приближающейся драмы.

Накануне этого события, сытно отрыгнув после ужина, князь Всеволод задержал тиуна.

– Не сорвется?

– Не думаю, – тиун переминался с ноги на ногу.

– Смотри у меня! – князь погрозил пальцем. – А воевода, ответь мне, еще долго будет носить ноги?

Услышав эти слова, тиун испуганно посмотрел на дверь. Князь засмеялся:

– Здорово же ты его боишься, если даже в моем доме так себя ведешь.

– Это не человек, а черт, – сказал тиун, втянув голову в плечи. – Он будто видит людей насквозь. Мне с ним даже встречаться страшно. А люди в городе настолько его уважают, что боязно кому-либо говорить. Посылал я было своего, да… пустое дело. Надо ждать, князь. Вот сына его привлечь бы на нашу сторону. А за ним, глядишь, и отец потянется. Один он у него, как-никак.

Князь поднялся, медленно обошел стол, поглядел в окно.

– Да-а… – протянул он задумчиво. – Думаю, ты прав. Давай сделаем его сыну дорогой подарок.

– Точно! – лицо тиуна светилось торжеством. – Подари ему кречета!

– Кречета? Ты в своем уме? Кречета – и кому? Сыну какого-то воеводишки… – Князь в гневе забегал по комнате. – У меня их два. И оба «красные». Уж не прикажешь ли мне отдать одного из них? – он остановился напротив слуги, пылая гневом.

– Князь, – начал тиун тихим вкрадчивым голосом, – завтра же надо пригласить Аскольда на охоту, ибо гости к нам должны пожаловать…

– Какие гости?

– Да те, которые тебе недавно акморина отвалили.

– Аквамарина, балда! – Князь замолчал. Лицо его осветилось злорадством. – Пусть помучается, пусть!.. Будет знать, как по голове… – Он осекся и посмотрел на тиуна. Тот стоял с безразличным выражением лица, словно ничего не понимая. – То есть будет знать, как голову не слушать, – докончил князь.

Слуга дернул щекой и произнес:

– Перед охотой сам и подаришь Аскольду кречета. А если все удастся, как мы и задумали, птичка к нам еще вернется.

Ночь пролетела быстро. С самого утра княжьи людишки забегали, готовясь ехать с хозяином на соколиную охоту.

Несмотря на утренний час, Аскольда дома не оказалось. Стоя на безлюдном дворе, тиун вертел головой.

– Эй, Славуч! – крикнул он, завидев, как двор, прихрамывая, пересекает какой-то человек. – Князь мой приказал найти Аскольда, а его дома нет. Не подскажешь, где он?

– Поищи у кузнеца, – ответил тот, подумав. – Он там часто бывает, у дружка своего, – и заковылял дальше.

Славуч сказал правду. Многие знали, какая крепкая дружба связывает этих разных людей. А началась она довольно странно несколько лет назад.

Однажды, в один из жарких июльских дней, отец послал Аскольда проверить поставленные с вечера сети. Знал воевода один омуток, стерлядка там водилась добрая. Туда-то и примчался Аскольд на коне. Сбросил легкую одежку и хотел было броситься в воду, да заметил на берегу чужого человека. Остановился, настороженно глядя на незнакомца. Тот спокойно чистил рыбу. Поплавки сети трепетали на поверхности воды. Но с берега к реке тянулся еще не просохший след. «Проверил», – догадался Аскольд.

– Зачем не свои сети трогал? – со злостью спросил юноша, жалея, что не взял оружие.

Человек оторвался от работы. Спокойно воткнул длинный нож в пенек и поднялся. Был он выше среднего роста, суховат. Голову украшала копна черных вьющихся волос, из-под которых сверкали такие же черные глаза. Орлиный нос придавал лицу грозное выражение. Но стоило ему улыбнуться, как сразу стало ясно, что душа этого человека открыта для добрых дел.

– Там всем хватит, – махнул чернявый рукой по направлению к реке. – Я взял несколько штук. Второй день крошки во рту не было. Извини, если что, хозяин. Если против, могу вернуть. И за работу ничего не возьму, – он снова улыбнулся.

– Да чего там… – Услышав такие слова, Аскольд подобрел. – Надо – бери еще.

Раздевшись, юноша скользнул в воду. Она приятно обожгла прохладой. Подплыв к сети, Аскольд отвязал от куста дальний конец и потянул ее к берегу. Проплыв немного, почувствовал: что-то держит сеть. Дернул, та не поддавалась. «Видать, зацепилась», – подумал он, и бросив веревку, нырнул глубже. Бредя по дну в поисках зацепившегося места, он вдруг почувствовал, что ноги в чем-то запутались. Аскольд попытался вырваться, но безуспешно. Воздух кончался, а петля с каждым рывком затягивалась еще туже. Сознание покинуло его…