История города Москвы. От Юрия Долгорукого до Петра I

1. Общий обзор

Первоначальное Кремлевское поселение города Москвы в незапамятные времена основалось на крутой береговой горе, на мысу Кремлевской высокой площади, которая некогда выдвигалась к устью речки Неглинной крутым обрывом у теперешних Кремлевских Боровицких ворот.

На таких излюбленных местностях, на крутых высоких мысах, при слиянии рек и речек или глубоких оврагов основывались все древние Русские города, как и малые городки, находившие в этом расположении местности не малую защиту и оборону в опасных случаях. Теперь Московской крутой угловой горы не существует. В течение веков она постепенно теряла свой первоначальный вид и окончательно была срыта и уравнена пологим скатом уже на нашей памяти, в 1847 году, по случаю постройки нового Кремлевского дворца, лицевая сторона которого стоит именно на том высоком уровне площади, какой некогда высился и у Боровицких ворот.

От древнего времени осталось неизменным только одно имя горы, сохраняемое и доныне помянутыми Боровицкими воротами. Вся гора была боровая, покрытая в древнее время, конечно, дремучим бором.

На это указывает и другой свидетель, стоящий неподалеку, древний храм Спаса на Бору во дворе Нового дворца.

Урочище Бор, стало быть, обозначало всю площадь древнейшего помещения Москвы.

По-видимому, к этому Бору относится и древнее замоскворецкое урочище церквей Иоанна Предтечи под Бором и Черниговских Чудотворцев тоже под Бором. Выражение под Бором, а не на Бору, вернее всего указывает, что обозначенная местность, лежащая хотя бы и за рекою, в действительности находилась под сенью Кремлевского бора. Часть этого бора, вероятно, произрастала и по замоскворецкому берегу, но главный сплошной бор все-таки простирался по Кремлевской нагорной стороне реки, почему и явилось урочище под Бором. Это урочище, как местность древнего поселения, должно относиться к той же отдаленной древности, как и Кремлевское урочище на Бору[36].

Упомянутые прозвания «на бору» и «под бором» и прозвание ворот – Боровицкие остаются древнейшими памятниками Московской топографии, а прозвание ворот вместе с тем служит свидетельством, что самые ворота на том же месте существовали от того времени, как была выстроена первая ограда для здешнего поселка. По всему вероятно, в начальное время они открывали путь не прямо на гору, а только на Подол Кремля, как это заметно и теперь по закладенной арке в Боровицкой башне, проводившей и в позднее время к тому же Подолу.

Надо также упомянуть, что прозвание ворот неподвижно сохранялось в течение веков именно только памятью Московского народа. Царь Алексей Мих., следуя своим благочестивым побуждениям, указом 17 апреля 1658 г., повелел эти ворота писать и называть Предтечинскими, во имя стоявшей перед ними церкви Иоанна Предтечи; однако не только народ, но и канцелярские официальные записи не всегда следовали этому указу и по-прежнему прозывали ворота Боровицкими.

Какая же была ограда у первого Кремлевского поселка? На это дают ответ во множестве рассеянные в близких и дальних окрестностях Москвы так называемые городки и городища, то есть древние места таких же поселков, каков был и первый Кремлевский. Они также устраивались на мысах или угловых высоких местах при слиянии рек, речек и оврагов, в лесной глуши, и всегда были укреплены валом и рвом. На валу, конечно, ставился еще деревянный частокол, тын, или острог из бревен, стоймя, остро отесанных вверху. Так, несомненно, был укреплен и первый поселок Кремля. Остатки его вала и рва были найдены близ юго-западного угла церкви Спаса на Бору при постройке Нового дворца[37], при чем оказывается, что церковь Спаса стояла вне окопа или ограды этого первичного поселка.

Городок и до постройки деревянных стен мог именоваться Кремником, Кремлем и Кремлевником, так как это имя в коренной форме Кремь и доселе в северном областном языке обозначает тот же бор или крепкий и крупный строевой хвойный лес в заветном бору, растущий среди моховых болот [38], которые и у Кремля оставили свое имя в улице Моховая.

У Ивановского монастыря Кулижки также обозначали болотистую местность.

Стало быть, прозвание Кремля идет не от крепких стен, не от крепости в смысле крепостной твердыни, а от имени бора – кремника.

В половине XV века (1461 г.), по случаю постройки вблизи Боровицких ворот упомянутой каменной церкви Рождества Иоанна Предтечи, летописец записал очень достоверное предание, что та церковь «была прежде деревянная, первая церковь на бору, в том лесу и рублена, и была соборная при св. Петре митрополите, и двор был Петра Чудотворца близко туто же[39].

Можно с вероятностью предполагать, что эта церковь была здесь выстроена вскоре по крещении тутошнего населения. Когда в 1847 г. каменный храм был окончательно разобран, то «под кирпичным полом каменного жертвенника (у Предтеченского престола) найдены скотские кости: лошадиная голова и две голени, из которых одна признана была за бычачью, а другая за коровью»[40]. Не воздвигнута ли первая деревянная церковь на самом месте древнего языческого капища? Воименование Рождества Предтечи также может служит указанием на бывавшее здесь языческое празднество, какое с именем Купалы совершалось накануне христианского празднования в честь Предтечи 24 июня. Известно, что во времена первого крещения русских племен христианские храмы повсюду поставлялись на местах прежних языческих требищ, о чем прямо свидетельствует, первый митрополит Русин, Иларион: «Начат мрак идольский от нас отходити», говорить он. «Уже не сотонинская капища сограждаем, по Христовы церкви зиждем… капища разрушилась и церкви поставляются, идоли сокрушаются и иконы святых являются…»[41]

По-видимому, Предтеченская церковь занимала серединное положение в этом древнейшем городке Москвы, несомненно, как упомянуто, и в то время обнесенном земляным окопом, валом и рвом. Замечается также и общий городовой обычай ставить главные соборные храмы по самой средине города. Если так было и в Московском первом городке, то это обстоятельство дает возможность, хоть приблизительно, определить пространство первоначальной Москвы, пространство, так сказать, ее зародыша.

Этот зародыш занимал Боровикий острый угол Кремлевской местности на протяжении не много более ста сажен и составлял острый трехуголыник, вершина которого направлялась к Ю. 3., к устью речки Неглинной, а основание примыкало к С. В., к уровню всей площади Кремля, где, не доходя церкви Спаса на Бору, был открыт, как упомянуто, ров и вал. Таким образом, весь городок помещался между Боровицкими воротами и Новым Императорским дворцом, занимая всю площадь, перегороженную теперь чугунной решеткой. Стороны этого трехуголыника – южная, к Москве-реке, и западная, к Неглинной, где высятся стены Кремля и здание Оружейной Палаты – спускались к потокам рек береговыми кручами, вышиною от уровня реки почти на 15 саж. или – по другому измерению – почти на 20 сажен, как это еще заметно со стороны Кремлевского сада.

От Боровицких ворот идите прямо к Новому дворцу, держа линию на среднее окно Государева кабинета, выходящего на угол дворца, и через 120 мерных шагов вы остановитесь на том самом месте, где находилась упомянутая первая церковь Москвы во имя Рождества Иоанна Предтечи. Как упомянуто, она разобрана в 1847 г. единственно по той причине, что будто бы, как за очень достоверное рассказывали некоторые из строителей Нового дворца, нарушала красоту вида на вновь построенный дворец из Замоскворечья и в особенности с Каменного моста. Действительно, этот небольшой старинный храм, дорогой памятник Московской древности, не был уже в архитектурном согласии с новыми постройками и казался каким-то случайно здесь забытым остатком исчезнувшей первобытной Московской старины.

История исчезновения этого храма любопытна.

«2 октября 1846 г. Государь Император Николай Павлович при осмотре Нового дворца, даже и из Замоскворечья и с Каменного моста, Высочайше повелел соизволил церковь св. Иуара (как в это время прозывался древний храм по имени предела) перенести в башню Боровицких ворот, ныне же существующее ее строение разобрать» (Судьба первой церкви на Москве, А. И. Успенского. М., 1901, с. 15).

Однако у начальства Московской Дворцовой Конторы естественно возникло опасение, не произойдут ли по этому поводу разного рода волнения и толки в народе. Такие опасения возникали и прежде по таким же поводам, напр., при Императоре Александре I по случаю предполагаемого Валуевым уничтожения некоторых старых зданий Кремля.

Имея это в виду, вице-президент Конторы, непосредственно заведывавший всей постройкой Нового дворца, гофмаршал барон Боде доносил Министру Двора 12 авг. 1847 г. следующее: «Находящуюся в Кремле церковь во имя св. Иоанна Предтечи Высочайше повелено сломать и перевести в Боровицкую башню. А как этот храм принадлежит к первейшим Московским древностям, то, дабы совершенно отстранить все могущее возникнуть по сему предмету в народе разного рода толки, я полагал бы на стене башни, обращенной ко Дворцу, сделать на особо вделанных камнях надписи, объясняющие причину сего перенесения».

Митрополит Филарет одобрил эту мысль и составил две надписи, которые по Высочайшему соизволению и помещены на свои места.

Сердечным печальником о разорении храма явился известный любитель святыни А. Н. Муравьев.

Он обращался с ходатайством о спасении древней Церкви к Владыке митрополиту, но получил от него ответ в следующих выражениях: «Простите меня, что я поклоняюсь древним иконам и прочей святыне, а не расседшимся камням Василия Темного». Владыка знал о построении церкви только один 1461 год. В примечании к этому ответу Владыки Муравьев, между прочим, пишет: «Ее (церковь) хотели сохранить ради древности при устройстве Нового Кремлевского дворца и потом вдруг ради ветхости разобрали, хотя она простояла бы еще многие годы. Узнав об этом намерении, я всячески старался спасти древний храм, обращался о том и к Владыке и к князю С. М. Голицыну, но не успел, потому что двор был за границей и слишком скоро исполнилось данное повеление».

Барон Боде в особом докладе о ветхости храма доказывал, что «всякое малейшее движение (т. е., вероятно, езда по площади возле церкви) причиняло бы быстрое разрушение зданию церкви». Владыка со своей стороны произнес при освящении нового помещения храмовой Святыни на Боровицкой башне утешительное и назидательное слово Москвичам, скорбившим о разрушении церкви.

Когда церковь разобрали, то вид на дворец из Замоскворечья стал еще непригляднее. Обнаружилась обширная и пустынная кривая площадь древнейшего помещения Москвы, среди зданий, расположенных по кривым линиям, не имевших правильного фасада или лица. Все это по необходимости заставило устроить здесь, в качестве фасада, существующую теперь чугунную решетку с двумя воротами.

А тут близко, возле сломанной церкви, находился и двор святителя Петра Чудотворца, основателя всего величия и могущества Москвы. Это было в 20-х годах XIV столетия. Но тут же близко еще раньше, в 1147 г., несомненно находился и тот двор вел. князя Юрия Владимировича Долгорукого, в котором и он устраивал сильный обед и пир своему несчастному другу Новгород-Северскому князю Святославу Ольговичу. Можно с достоверностью полагать, что княжий и впоследствии митрополичий дворы с их хоромами стояли с западной стороны храма, то ест между храмом и Боровицкими воротами. Очень также вероятно, что митрополиту Петру, когда он поселился в Москве, был отдан для житья прежде бывший княжеский дворец, или же самое место этого дворца. Летописцы ХV века свидетельствующие что дворец Чудотворца Петра находился на том самом месте, где в их время стоял двор кн. Ивана Юрьевича Патрикеева, перед самою церковью Иоанна Предтечи. А этот двор в прежнее время принадлежала вел. княгине Софье Витовтовне, супруге вел. князя Василия Дмитриевича, потом ее внуку князю Юрию Васильевичу, сыну вел. князя Василия Темного[42], что вполне подтверждает принадлежность двора и в древнее время Великокняжеской же семье. Отданный митрополиту этот двор после переселения митрополита на новое место, возле Успенского Собора, по всему вероятию, поступил опять во владение великого князя.

Когда Москва в 1147 году сильно и широко угощала Новгород-Северского князя, она в то время была еще только княжеским селом, хозяйственным княжеским хутором, а потому все ее население несомненно состояло только из одних дворовых слуг князя с ключником или дворецким во главе. Но когда, через 10 лет, в 1156 г. князь Юрий Долгорукий или собственно Андрей Боголюбский устроил из своего села город, т. е. обнес село крепкими, хотя и деревянными стенами, то это значило, что Москва с той поры становилась уже не княжеским селом, а целым полком княжеской военной дружины. В то время город и дружина-полк были однозначущи. Постройка города показывала, что окрестные близкие и дальные местности были уже достаточно населены и в опасных случаях требовали безопасного убежища, каким и являлись крепкие стены города. О весьма значительном населении подмосковных мест свидетельствуют многочисленные курганы, особенно по верхнему и нижнему от города течения Москвы-реки, в местностях сел Спас-Тушина и Царицына. В случае нападения и нашествия врагов вся населенная окрестность сбегалась обыкновенно под защиту городовых стен, унося с собою все дорогое и ценное из своего имущества и оставляя на произвол судьбы только постройки своих дворов. Так бывало в древней Руси во все время княжеских усобиц и Татарских и Литовских нашествий.

Но кроме того, Московский первый город ставился, как передовая сторожевая крепость со стороны Смоленских (Литовских) да и Новгородских неприятелей, для защиты нового стольного города Владимира Суздальского, а также и со стороны южных врагов, потому что дорога с юга к Владимиру пролегала через Москву и от Северской области, и от Рязани.