И еще: в городе встречались мужчины и женщины, старики и старухи, но не было ни одного подростка – ни парня, ни девушки.
На гарнизонном складе, представляющем собой просторный сарай, Лоскутов с бойцами занял место в очереди на получение довольствия. Очередь не двигалась, так как начальник гарнизонного склада, сержант-кавказец, вел спор со смуглолицым старшим лейтенантом. За спором присматривал, но не вмешивался в него майор-артиллерист. Глядя на майора, самого старшего по званию, помалкивали остальные.
– Не было у вас, товарищ старший лейтенант, никакой соли при задержании! – складчик старался сохранять спокойствие, но ему это плохо удавалось. – Вот ведомость принятого имущества. Что здесь? Автомат ППШ, патроны, нож, пистолет, банка консервов – все вам возвращено. Но соли здесь никакой нет, и никогда не было!
– Да плевать я хотел на твою обезьянью бумагу! – горячился смуглый незнакомец. – Была у меня соль. Полпачки было! Где она? Прикарманил, паскуда? Пропить хочешь?
Спорщики хаотично перемещались вокруг стола начальника склада, яростно жестикулировали. Понаблюдав за их хороводом, Лоскутов понял, что старлей с раскосыми глазами «шоркает» складчика, «забалтывает» его, точно так же, как опытный вор-карманник забалтывает в базарной толкучке богатого заезжего простачка.
«Интересно-то здесь как, в кино ходить не надо!» – подумал Лоскутов.
Майору нескончаемое препирательство надоело, и он крикнул:
– Монгол, хватит уже! Пошли в управление. Я тебе нашей соли насыплю.
Вдалеке послышался нарастающий гул сдвоенных моторов «рамы».
– Да на хрена мне ваша соль нужна, когда у меня своя была! – выкрикнул Монгол, но последние слова его потонули в грохоте взрыва. Вволю налетавшись над городом, «рама» пошла домой, попутно сбросив единственную бомбу где-то рядом со складом.
Деревянный сарай здорово тряхнуло. С потолка посыпались ошметки дранки и пакли, поднялась пыль. В дальнем конце склада с треском лопнула стойка стеллажа.
Воспользовавшись моментом, Монгол одним неуловимым движением вытащил у складчика из кобуры пистолет и бросил его в свою наплечную сумку. Отряхивающийся от мусора сержант ничего не заметил. Лоскутов, ожидавший развязки, видел все.
Похитив ствол, Монгол сделал вид, что смирился с потерей соли. Горестно вздохнув, он расписался в ведомости и вышел из склада. Майор последовал за ним. Лоскутов не стал вмешиваться в происходящее. Ни к чему время терять. Еще письма разнести надо.
С уходом скандалиста очередь пошла быстрее. Но, когда до заветного стола Лоскутову оставалось сделать пару шагов, в склад ворвался комендантский патруль.
– Кто начальник склада? – грозно спросил лейтенант, начальник патруля.
– В очередь встань! – велел хамоватый складчик, в суете не рассмотревший красных повязок на рукавах.
– Ты сейчас у меня сам в очередь встанешь! – начальник патруля вплотную подошел к складчику. – Документы!
Перепуганный сержант дрожащими руками достал книжку красноармейца. Лейтенант бегло изучил ее, сверил фотографию с оригиналом.
– Где ваше личное оружие, сержант Мовсисян?
Складчик привычным жестом хлопнул по кобуре и побелел. Утрата оружия в военное время – расстрельная статья.
В поисках пистолета начальник склада открыл выдвижной ящик стола, увидел там нечто, поразился до глубины души и замер, как парализованный.
– А ну, в сторону! – приказал лейтенант. – Что ты здесь прячешь?
В столе оказалась целехонькая немецкая листовка-пропуск.
– К фашистам намылился, гад? Ждешь не дождешься, когда твои хозяева в город войдут?
– Да я… – залепетал складчик.
Но офицер жестко оборвал его:
– Молчать! Солдаты, арестовать изменника Родины и доставить в комендатуру!
– Товарищ лейтенант! – запротестовали конвойные. – На кой черт с этим холуем фашистским через весь город таскаться? Начнут немцы обстрел, он же сбежать сможет! Давайте его за сарай отведем, да там и порешаем.
– И то верно! – согласился старший патруля. – Пошли, иуда! Настал твой час.
Лишившись начальника, личный состав гарнизонного склада категорически отказался работать. Мол, начнем без нового начальника выдавать продукты – сами под статью угодим. Все, шабаш, ребята, склад закрыт!
Очередь разошлась. Лоскутов остался. Он не привык бросать начатое на полдороге.
Не обращая внимания на протесты солдат-кладовщиков, Николай Егорович велел своим бойцам вскрыть ближайший мешок с сахаром, насыпать полные сидора и возвращаться в часть. Его приказание было исполнено.
Проводив сослуживцев до ближайшей развилки, Лоскутов отправился по адресам. Везде его ждал практически одинаковый прием: вначале испуг, настороженность в глазах, потом слезы.
– Господи, как вы там? Прости, Коля, что вначале не разобрала, зачем ты пришел. Думала, все, похоронку принес! Коля, подождешь немного? Дай я ответ напишу. Возьми гостинец. Папиросы передай. Коля, там на деньги ничего купить нельзя? Хлеба-то вам хватает?
Николай Егорович отработал в милиции всю жизнь и считал себя человеком с крепкой, закаленной психикой. Зря считал. К концу дня от слез и причитаний он так морально и физически вымотался, что напрочь забыл и о собственном дне рождения, и о том, что в мире вообще существуют какие-то добрые, светлые праздники.
В прошлом остались праздники. Впереди только слезы.
С такими невеселыми размышлениями Лоскутов незаметно для себя вышел к зданию могилевского управления милиции. После мобилизации всех сотрудников здание пустовало.
– Прощаешься с бывшим местом работы? – спросил кто-то сзади.
Николай Егорович не стал оборачиваться. Он узнал голос дерзкого старлея с раскосыми глазами. Как его звали? Как-то же причудливо. Монгол. Не имя, а кличка какая-то.
– Второй этаж, третье окно слева – мой кабинет, – сказал Лоскутов.
– Приглашаешь зайти? Скажи лучше, там, на складе, ты наблюдал за мной из профессионального любопытства или как?
– Я понял, что ты хочешь что-то стегануть у складчика, только не мог догадаться, что именно. Тебе не жалко его? Все-таки он наш, советский человек.
Лоскутов повернулся к собеседнику.
– Наши, советские люди, соль у товарищей не воруют, – рейдовик сплюнул в придорожную пыль. – Скажи мне как бывший мент, зачем складчику мои полпачки соли, если у него этой самой соли не один мешок? Не знаешь? А я знаю – это инстинкт воровать все, что плохо лежит. В военное время такой инстинкт лечится пулей. Другого лекарства еще не изобрели.
Монгол достал трубку, повертел в руках, но закуривать не стал.
– Забудь о том, что видел на складе. Это не твое дело. Не лезь в него.
– Честно говоря, даже не собирался.
– Тогда бывай, дружище! – рейдовик хлопнул Николая Егоровича по плечу. – Как знать, может, еще свидимся.
Ощутив душевную пустоту, Лоскутов решил залить ее водкой, но магазины не работали, и пришлось идти к знакомой бабке-самогонщице. Купив две бутылки первача, Николай Егорович дошел до городского рынка взять закуски, но крестьяне из окрестных деревень заламывали за продукты такие цены, что у Лоскутова хватило денег только на маленький кусочек сала и полбулки черного хлеба.
Теперь перед ним встал вопрос: с кем и где выпить. Но никого из друзей в городе у Лоскутова не осталось: все были или на фронте, или в эвакуации, или неизвестно где. Распивать спиртное с кем попало не хотелось. Поразмышляв, он пошел на выезд из города – ловить попутную машину на передовую.
