Арагон с Гавриловским тем временем уже спускались вниз, а дамы и Морской с Колей все еще топтались в квартире. Бувье ушла сказать что-нибудь на прощание своей больной, Триоле осматривала себя в зеркало…
– А знаете, мне это надоело! – внезапно выпалил Коля. – Так мы ни в жисть ничего не узнаем! Мадам, вы ведь не шутили, когда сказали, что при человеке, похожем на Маяковского, не сможете соврать?
– Нет, не шутила…
И, прежде чем Морской или Света успели его остановить, Коля резким движением вынул из нагрудного кармана какое-то фото и сунул его в лицо растерявшейся Эльзе.
– Ответьте не задумываясь: вам знакома эта женщина?
– Mon Dieu! – громко простонала Эльза Юрьевна и, побледнев, упала в обморок прямо на выскочившую в этот момент в прихожую мадам Бувье. Одной рукой подхватив полубесчувственную Эльзу, другой мадам откинула с лица мешающий обзору капюшон, вырвала у Коли фото и… отчетливо выругалась отборным русским матом.
А потом прибавила, забыв и про акцент, и про французский язык:
– Миленочка, конечно, говорила, что подаст мне знак, если что-то пойдет не так, но это… – Бувье ткнула в карточку, на которой, как теперь могли разглядеть и остальные, был запечатлен лежащий в морге труп, – …это как-то уж слишком выразительно…
4
Разительные отличия и безусловные сходства.
Глава с экскурсией, которую вам не покажут
– Вы это называете «предельно осторожно и тактично»? – возмущенно шикнул Морской и, вспомнив навыки, оставшиеся от неоконченного медицинского института, кинулся приводить мадам Триоле в чувства.
– Я напирал на «быстро» в данном случае… – Николай затравленно глянул на Свету.
– А вы-то сами тоже хороши! – вступилась за мужа та. – Кукарекающий Маяковский! Нашли чем гордиться при иностранцах!
– Должен же я был похулиганить, увидев, что поломана прослушка, – парировал Морской, изображая свободной рукой телефонную трубку у уха.
Коля и Света синхронно вытаращили глаза и смешно покрутили пальцем у виска. Николай – потому что прекрасно знал, что «и у стен есть уши» и ограничиваться недоверием к телефону нельзя, а Света – просто так, из возмущения.
– Не ссорьтесь, умоляю, – простонала приходящая в себя мадам Триоле. – Лучше объясните, что все это значит? Бедняжка Милочка… Она… Она…
– Мертва, – глухо констатировала мадам Бувье. В темных глазах ее блуждал неподдельный ужас, а ноздри раздулись от тяжелого дыхания, делая и без того морщинистое и не очень привлекательное лицо откровенно страшным. – И даже, кажется, убита. Боже правый…
– Вы говорите по-русски? – ахнула Триоле.
– В подобных обстоятельствах – конечно. Хоть я уехала из Петербурга сорок лет назад и после революции не афишировала свое допарижское прошлое, но… Если речь идет о поисках убийцы, кокетничать и дальше было бы преступно.
– Но вы обманывали нас! – растерянно тянула мадам Триоле.
– Не договаривала. Это совсем другое! – отмахнулась Бувье. – Согласитесь, знаменитая писательница, ударившаяся в авангардизм, решившая на старости лет познакомиться с дикой восточной страной, вызывает в вас куда больше симпатий, чем эмигрантка, возжелавшая перед смертью посмотреть, во что превратилась ее бедная родина… Мне было важно, чтоб вы включили меня в делегацию…
Мадам Триоле набрала полные легкие воздуха, явно чтобы высказать в ответ нечто нелицеприятное, но тут вмешалась Света.
– Кто-то призывал не ссориться, помните? – осторожно, но твердо проговорила она. – Раз уж так вышло, что Коля все рассказал, может, ответите на пару вопросов?
– Да-да, – Николай снова взял инициативу в свои руки. – Только сначала одна просьба. Понимаете, начальство боится скандала, поэтому меня просили ничего не сообщать вам, пока не будет доказано, что жертва – ваша спутница. Я нарушил приказ, потому что увидел, что вы, Эльза Юрьевна, человек честный, открытый и способный помочь следствию. Очень прошу ничего не рассказывать вашим мужчинам. Иначе у меня будут большие неприятности. Пусть со стороны все выглядит так, будто я просто слежу за экскурсией.
– И не надейтесь! – твердым хором ответили дамы. Одна скептически, мол, «нашли на кого полагаться». Вторая – горячо и убежденно. Второй, конечно, была Эльза.
– Если вы хотели доверить мне тайну, то должны были сначала спросить, согласна ли я ее хранить, – объяснилась она. – У нас с Арагошей нет секретов. Особенно в таких вещах. Он, в свою очередь, не станет ничего скрывать от адвоката. И Полю тоже все придется рассказать, ведь рано или поздно он узнает и очень огорчится, что мы скрыли…
– По крайней мере, – вмешался Морской, – можем ли мы рассчитывать, что в интересах следствия вся ваша компания прикинется, будто ничего не знает об убийстве и просто наслаждается экскурсией о Маяковском? Это ненадолго. Как только Николай убедит свое начальство, что жертва действительно Милена Иссен, расследование, естественно, примет нормальный официальный ход. Но пока мы должны делать вид, будто вы ничего не знаете.
– Делать вид? Но перед кем? – уточнила Триоле. – Экскурсия ведь камерная, разве нет? А наблюдаете за нами лично вы…
– Как вам сказать, – отвел глаза Николай. – Водитель, что будет нас возить, не просто мой коллега, но еще и человек, строго соблюдающий все правила. И в ресторане, где мы будем обедать, вас точно будут чутко охранять. И дворник, который служит в этом доме… – Коля понял, что перешел все границы и, выкручиваясь, неожиданно выпалил: – В общем, безопасность иностранцев превыше всего.
– Оно и видно, – жестко кинула Триоле, кивнув на Колин карман, в котором лежало фото из морга. Но потом сжалилась. – Ладно. Пожалуй, на какое-то время мы сможем изображать неведение перед посторонними.
– Спасибо! Я не зря в вас верил! – горячо выпалил Коля и снова пошел в наступление: – А еще нам нужно осмотреть комнату, где жила Милена.
– Э… – недовольно вмешалась мадам Бувье, – она жила в моей комнате. Там и мои вещи… Если я не ошибаюсь, вы не имеете права на обыск. Я французская подданная.
– Вы не ошибаетесь, – вступил Морской, вспомнив о возложенном на него контроле за корректностью и осторожностью. – Без вашего разрешения и присутствия мы, разумеется, в комнату не войдем. Но без осмотра помещения и вещей мы также не сможем оперативно разобраться в происшедшем…
– Логично, – неожиданно смирилась мадам Бувье и распахнула дверь в свою комнату. – Смотрите, чего уж там… Можете даже без меня. Чего я там не видела!
– Но прежде еще одна просьба, – продолжил Морской. – Расскажите, что вы знали о Милене Иссен… Вы обе, если можно…
Морской опасался, что мадам Триоле откажется, сославшись на свое право хранить молчание до официальных разбирательств, но та оказалась человеком на удивление неконфликтным.
– Да, это можно, – сказала она, немного подумав. – Поймать убийцу в наших интересах. Что ж, я начну. – Мадам Триоле вытянулась, сосредоточилась и, несколько раз моргнув, стала похожей на сдающую экзамен школьницу. – Когда мадам Бувье написала нам, что хочет присоединиться к нашей группе, я обрадовалась. Я читала ее романы и уважала ее как писателя. Наличие компаньонки нас тоже не смущало. Мадам столько лет, что кто-то должен о ней заботиться, и мы в тайне радовались, что есть кому этим заниматься. И вот они пришли. – Эльза глянула на Бувье, как бы заново оценивая ее. – Тогда они показались дамами, порядочными во всех отношениях. Милочка по большей части все молчала. В нашем обществе появлялась редко. Красивая, спокойная, с хорошими манерами. Немного странным было видеть королевскую осанку у простой компаньонки… – Эльза улыбнулась какой-то своей тайной ассоциации, но тут же пояснила: – Я слишком акцентирую все, что связано с осанкой. Сестра сутулится, и мама всю жизнь меня стращала, чтобы я держала спину ровно…
– Верно подмечено! – хмыкнула поэтка. – Я про Милену. Очень уж прямая. Я как-то даже спросила, не проглотила ли она палку. Но Милена шутку не поняла и ответила, мол, что вы, ничего я не глотала… – Тут Бувье широким жестом прижала руку к груди и поклонилась в сторону Эльзы, явно извиняясь не только за последнюю реплику. – Но я вас перебила, прошу прощения…
– Так вот, – то ли не принимая извинений, то ли не замечая их, продолжила рассказчица. – Всю дорогу из Парижа до Москвы мы Милену почти не видели. Ее укачивало в поезде, и потому она купе не покидала. Даже обеды ей мадам-поэтка сама носила из вагона-ресторана. Мы еще смеялись, что не понятно, кто за кем ухаживает. В Москве всю неделю мероприятий Милена тоже держалась в тени. Пару раз вышла куда-то с нами, но в основном сидела в номере. Считалось, что ей все еще не здоровится. Я даже заподозрила подвох – кто ж, приезжая в путешествие, сидит в гостинице? – но потом, когда, уже в Харькове, у бедняжки совершенно осип голос, я поняла, что Милочка и правда больна… Но, кстати, даже будучи больной, она оказывалась иногда полезна. То за продуктами сходит – я люблю готовить дома, и здесь тоже кое-что делала, хотя у вас в стране и любят общепиты, и в нашей квартире, как вы видите, даже и кухни нет, то примус разожжет – у меня вечно ссоры с этими техническими новинками, а когда он стоит прямо в коридоре, опасность устроить пожар увеличивается в стократ, то еще в чем-то поможет по хозяйству… Мы ведь даже в Париже без домработницы живем. Все эти ложные убеждения, мол, один человек не должен унижать другого, перебрасывая на него свои бытовые проблемы, прочно внедрились в наши головы. Несуразность этих сентенций я поняла уже тут, когда прочла заметку в «Известиях». Пока мы у себя в Париже воображаем, семьи молодых рабочих в СССР нанимают домашних помощниц, чем ликвидируют безработицу и улучшают свой собственный быт. Домработницам – быть!
– Зачем? – вырвалось у Светы.
– Из экономии! – Мадам Триоле распахнула шкаф, достала из увесистой стопки бумаг аккуратно вырезанный из газеты лист, потрясла им в воздухе и даже зачитала: «Работающая жена в придачу к доходу мужа приносит в дом 300 рублей в месяц. Зарплата домработницы – 18 рублей в месяц, плюс стол и жилье. Спать домработница может на кухне». – Ну… В тех домах, где кухня есть. А там, где нет, вместо нее, как видите, с успехом используется коридор, значит, спать можно и в коридоре. По всему выходит, что рабочий Иванов должен отправить жену работать, предварительно развязав ей руки приглашением в семью домработницы из деревни, – отвлекшись от газеты, мадам Триоле лихо констатировала: – По части правильного быта и умения жить СССР тоже дает фору всему миру.
– Давайте сменим тему, – умоляющим тоном вставил Коля, который с момента, как женился, стал уделять серьезное внимание ведению домашних дел, и прекрасно понимал, как далека мадам Триоле от советской жизни. Опасаясь, что она начнет задавать вопросы и придется врать или порочить советский строй, рассказывая о реальном положении дел с возможностью спать на кухне или кормить еще одного члена семьи, Николай кинулся за спасением к мадам-поэтке: – Мадам Бувье, ваша очередь. Что вы можете рассказать о Милене?
– Вообще-то, ничего не могу, – резко ответила поэтесса. – Но расскажу. Потому что обещание неразглашения чрезвычайные ситуации не учитывало. Верно же? Итак, – она величественно откинула голову назад, и капюшон слетел окончательно, обнажая спутанные волны седых волос. – Милена Иссен была знакомой Эфрона. Сергей Эфрон – милейший человек, семье которого я иногда помогала в знак уважения к поэтам и несчастным. В последнее время он занимался какими-то запутанными делами, связанными, кажется, с Союзом возвращения на родину или чем-то в этом роде. Меня он агитировать не смел, но многие, попав под его безграничное обаяние, готовы были все бросить и возвращаться в СССР. Милочка была как раз из таких. Она хотела на родину, хотела к сестре, хотела в общество, которое казалось ей идеальным… Эфрон сперва бедняжку обнадежил, но потом оказалось, что Союзу возвращения ее кандидатура не подходит. Революционной романтики – хоть отбавляй, но к лишениям особо не готова. И не владеет ораторским искусством. И так стеснительна, что журналистам не предъявишь. По правилам, Сергей должен был прекратить с Милочкой всякое общение, но он ведь прежде хороший человек, а потом уже агитационный деятель. И он решил помочь весьма экстравагантно. Через меня. Попросил меня взять Милену с собой в СССР в качестве компаньонки. Пусть переехать насовсем нельзя, но можно хоть одним глазком взглянуть на мир, который так тебя волнует.
– Постойте! – резко перебила Эльза. – Сергей Эфрон и его жена – мои добрые знакомые. Я преклоняюсь перед талантом Марины, я помогала им обжиться, бывала у них дома. Это все какая-то фантастика. Отчего Серж не обратился напрямую ко мне?
– Наверно, потому, что вы говорите всем все как есть, ничего не скрывая, а тут нужна деликатность, – пожала плечами мадам Бувье и тут же опять принялась извиняться: – Простите! Я на русском часто делаюсь неловкой в выражениях. Сама того не желая, говорю обидные вещи… По факту верные, но лучше б промолчать…
– Вы даже извиняясь нахамили! – нервно рассмеялась Триоли. – Да ладно. Лучше продолжайте свой рассказ.
– Мне, если честно, и прибавить нечего, – мадам Бувье опять попыталась пойти на попятную, но справилась с собой и заговорила. – В пути Милена, как вы уже знаете, разболелась. Мы много говорили, но все больше о душе и о призвании человека. Она оказалась убежденной марксисткой. Что, собственно, не важно… Знаете, за время путешествия я успела привязаться к своей мимолетной компаньонке. Я ее почти не знаю, но могу с уверенностью сказать, что она была хорошим человеком. Любому, кто на нее глянет, становилась очевидна ее любовь ко всему окружающему миру и ее увлеченность им… Да что я говорю, смотрите сами! – Бувье взяла из рук Триоле газету и, перевернув, показала недавний снимок с крупной подписью «Наши иностранные гости против антисоветской кампании во французской печати». Стало ясно, почему мадам Триоле хранила эту газетную вырезку. Впрочем, облик Милены это ничуть не прояснило.
– Это Милена? – Коля наугад показал на самую высокую в сфотографированной группе девушку.
– Да что вы! Это я! – немного даже кокетливо вскинула брови вверх мадам Бувье.
