Сказки

Преданный друг

В одно прекрасное утро большая Водяная Крыса высунула голову из своей норки. У нее были круглые, как бусины, глаза и жесткие серые усы, а длинный хвост напоминал черный резиновый шнур. Маленькие, желтые, похожие на канареек, утята плавали по пруду, а их мать, белая, с ярко-красными лапками, старалась научить их держаться на воде вниз головой.

– Вы никогда не будете приняты в лучшем обществе, если не научитесь стоять на голове, – повторяла она и время от времени показывала, как это делается. Но утята не обращали на нее внимания. Они были еще так юны, что совсем не понимали, что значит лучшее общество.

– Какие непослушные дети, – вскричала Водяная Крыса, – их, право, следует утопить!

– Вовсе нет, – отвечала Утка, – всякое начало трудно, и родители должны быть терпеливы!

– Ах, я не имею понятия о родительских чувствах, – сказала Водяная Крыса. – У меня нет семьи. Я никогда не была замужем, да и совсем не собираюсь этого делать. Любовь, конечно, имеет свои хорошие стороны, но дружба – куда выше. В самом деле, ничего нет благороднее и возвышеннее бескорыстной дружбы!

– А не будете ли вы так добры сказать, каковы, по-вашему, обязанности преданного друга? – спросила зеленая Коноплянка, сидевшая неподалеку на иве и слышавшая разговор.

– Да и я бы тоже хотела это знать, – сказала Утка и, направившись в другой конец пруда, стала там на голову, чтобы еще раз показать детям хороший пример.

– Какой глупый вопрос! – вскричала Крыса. – Я, конечно, ожидаю от моего преданного друга, чтобы он был мне предан!

– А чем бы вы ему ответили? – спросила снова птичка, раскачиваясь на серебристой ветке и хлопая маленькими крылышками.

– Я вас не понимаю, – отвечала Крыса.

– Позвольте мне рассказать вам историю по этому поводу, – предложила Коноплянка.

– Не обо мне ли? – спросила Крыса. – Тогда я буду слушать; я очень люблю быть героиней.

– Она может и вас касаться, – ответила Коноплянка и, слетев вниз, села на скамейку и принялась рассказывать о преданном друге.

– Однажды, – так начала она, – жил-был маленький честный мальчуган, звали его Гансом.

– Он был выдающейся личностью? – спросила Крыса.

– Нет, – отвечала Коноплянка, – в нем не было ничего особенного, кроме доброго сердца и смешного, круглого и добродушного лица. Он жил в маленькой хижине, совершенно один, и ежедневно работал у себя саду. И во всей округе не было сада лучше, чем у него. Там росла турецкая гвоздика и левкой, пастушья сумка и французский бельдежур. Были там и пышные розы, красные и желтые, лиловые крокусы и голубые фиалки. Лилия и сердечник, майоран и васильки, первоцвет и ирисы, нарцисс и розовая гвоздика цвели в изобилии в продолжение многих месяцев; один цветок сменялся другим, радуя глаз и наполняя весь сад нежным ароматом.

У Маленького Ганса было много друзей, но самым преданным из всех был Мельник Гуго. И правда, богатый Мельник был так предан Маленькому Гансу, что никогда не забывал, проходя мимо его сада, перегнувшись через изгородь, нарвать букет цветов или захватить охапку душистых трав; а когда поспевали фрукты – наполнить свои карманы вишнями и сливами.

– Настоящие друзья должны всем делиться, – говаривал Мельник, а Маленький Ганс кивал головой и улыбался, гордясь, что у него есть друг с такими благородными взглядами.

Соседи же иногда удивлялись, что богатый Мельник никогда ничем не благодарил Ганса, хотя сотни мешков муки были сложены про запас в его мельнице, а на полях паслись шесть молочных коров и большое стадо длинношерстных овец. Но Ганс никогда не задумывался над этим и испытывал величайшее наслаждение, выслушивая красноречивые рассуждения Мельника о бескорыстной и верной дружбе.

Так Маленький Ганс работал в своем саду. Весной, летом и осенью он бывал вполне счастлив; но когда наступала зима и ему нечего было больше продавать на рынке – ни цветов, ни фруктов, то он сильно страдал от холода и голода и нередко ложился в постель, поужинав лишь несколькими сушеными грушами или твердыми орехами. Притом зимой он был так одинок, ведь Мельник не приходил навещать его.

– Мне совсем незачем идти к Маленькому Гансу, пока снег покрывает землю, – говорил Мельник своей жене. – Ведь когда люди терпят нужду, их следует предоставлять самим себе, посетители не должны докучать им. Таков мой взгляд на дружбу, и я не сомневаюсь в том, что прав. Вот я подожду прихода весны и тогда уж навещу Ганса; тогда ему можно будет подарить мне корзину первоцвета, что доставит мальчику большую радость.

– Ты всегда очень заботишься о других, – отвечала ему жена, сидевшая в удобном большом кресле перед приветливо пылавшим в камине огнем, – право, ты очень заботлив. Слушать твои рассуждения о дружбе – чистое наслаждение! Я уверена, что даже священник не мог бы говорить так хорошо, несмотря на то что он живет в трехэтажном доме и носит золотое кольцо на мизинце.

– А нельзя ли позвать Маленького Ганса сюда? – спросил младший сын Мельника. – Если бедному Гансу плохо живется, я отдам ему половину моего супа и покажу ему моих белых кроликов.

– Глупый мальчишка! – вскричал Мельник. – Я не понимаю, какая польза в том, что ты ходишь в школу. Ты, по-видимому, ничему там не выучишься! Да ведь если Маленький Ганс придет сюда и увидит наш пылающий камин, хороший ужин и большие бочки славного красного вина, он, чего доброго, может позавидовать нам, а зависть – ужасное чувство и может испортить всякого. Я же, конечно, не допущу, чтобы Ганс стал хуже. Я его лучший друг и всегда буду следить за тем, чтобы уберечь его от всяких искушений. Кроме того, если бы Ганс пришел сюда, он бы мог попросить у меня в долг муки, а на это я никак не могу согласиться. Мука – одно, а дружба – другое, смешивать эти две вещи не следует. Эти слова и пишутся по-разному, и имеют совершенно разный смысл – кажется, это ясно всякому!

– Как прекрасно ты говоришь, – заметила жена Мельника, выпивая залпом большой стакан подогретого эля. – На меня даже нападает дремота: совсем как в церкви!

– Многие люди хорошо поступают, – отвечал Мельник, – но очень немногие хорошо говорят; это значит, что говорить гораздо труднее, чем действовать, и что слова более ценны, чем дело, – и он сурово посмотрел через стол на своего маленького сына, который почувствовал себя совершенно пристыженным, опустил голову, покраснел и начал ронять слезы в чай. Но, вспомнив, что он был еще так мал, вы, наверное, простите его…

– И это конец истории? – спросила Водяная Крыса.

– Конечно, нет, – отвечала Коноплянка, – это только начало.

– В таком случае, вы совсем отстали от века, – заявила Водяная Крыса. – Всякий хороший рассказчик теперь начинает с конца, потом переходит к началу и заканчивает серединой. Это новая метода. Я слышала об этом от одного критика, который недавно гулял здесь вокруг пруда с каким-то молодым человеком. Он очень много распространялся по этому поводу и должен быть прав уже потому, что у него были синие очки и плешивая голова, и на всякое замечание юноши он презрительно замечал: «Глупости!» Но, пожалуйста, продолжайте ваш рассказ. Мне чрезвычайно нравится Мельник. Я сама преисполнена высоких чувств и очень ему симпатизирую.

– Хорошо, – сказала Коноплянка, прыгая с ноги на ногу. – Как только прошла зима и первоцвет начал развертывать свои бледно-желтые звездочки, Мельник объявил своей жене, что пойдет навестить Маленького Ганса.

– Ах, какое у тебя чудное сердце! – вскричала жена. – Ты всегда думаешь о других. Смотри не забудь взять большую корзинку для цветов.

И вот Мельник, закрепив крылья своей мельницы крепкой железной цепью, с корзинкой в руке спустился с холма в долину.

– Здравствуй, Маленький Ганс, – сказал он.

– Здравствуйте, – отвечал Ганс, нагнувшись над своей лопатой и широко улыбаясь.

– Ну как ты провел зиму?

– Вы очень добры, что спрашиваете об этом, – воскликнул Ганс, – мне подчас приходилось тяжело, но теперь, когда пришла весна, я снова счастлив, да и мои цветочки тоже.

– Зимой мы часто вспоминали о тебе, Ганс, и думали о том, как ты поживаешь.

– Вы очень добры, – повторил Ганс, – а я уже думал, что вы совсем забыли меня.

– Ганс, ты меня удивляешь, – сказал Мельник, – друзей не забывают. В этом и состоит прелесть дружбы; но я боюсь, что ты никогда не поймешь поэтической стороны жизни. Кстати, как хорош твой первоцвет.

– Да, он действительно красив, – согласился Ганс, – и как хорошо, что его у меня много. Я отнесу эти цветы на рынок и продам дочери бургомистра, а на вырученные деньги выкуплю свою тачку.

– Выкупишь тачку? Кажется, ты хочешь сказать, что заложил свою? Неужели ты сделал такую глупость?

– Дело в том, что мне пришлось это сделать. Видите ли, эта зима была очень тяжелая для меня, и у меня совсем не было денег, чтобы купить хлеба. Поэтому я сначала заложил серебряные пуговицы от моей праздничной куртки, потом мою серебряную цепочку, потом большую трубку и, наконец, мою тачку. Но теперь я все это снова выкуплю.

– Ганс, – сказал Мельник, – я дам тебе свою тачку; она не совсем исправна – один бортик сломан и со спицами тоже что-то неладно; но все-таки я дам ее тебе. Я знаю, что это чрезвычайно великодушно с моей стороны, и многие назвали бы меня безумным за то, что я отдаю ее, но я не таков, как другие. Я думаю, что великодушие – это основа дружбы, и, кроме того, я купил себе новую тачку. Ты можешь быть спокоен: я дам тебе мою тачку.

– Право, это очень великодушно с вашей стороны, – сказал Маленький Ганс, и его забавное круглое лицо засияло от удовольствия. – Я могу легко починить ее, у меня как раз есть доска!

– Доска? – обрадовался Мельник. – А мне как раз нужна доска для крыши моей риги. В ней образовалась большая дыра, и все зерно отсыреет, если я не заделаю ее. Как кстати ты упомянул о доске! Замечательно, право: одно доброе дело сейчас же порождает другое. Я дам тебе тачку, а ты мне отдашь свою доску. Конечно, тачка стоит гораздо дороже, чем доска, но истинная дружба никогда не считается с такими пустяками. Пожалуйста, найди твою доску, и я сегодня же починю свою ригу.

– Конечно! – И Маленький Ганс побежал в сарай и притащил доску.

– Э, да она не очень велика, – сказал Мельник, взглянув на нее, – я боюсь, что после починки моей крыши тебе ничего не останется для ремонта тачки; но, конечно, это не моя вина. Ну а теперь, когда я обещал тебе тачку, ты, наверное, дашь мне цветов. Вот корзинка, смотри, наполни ее доверху.

– Доверху? – немного опечалился Маленький Ганс. Корзина была очень велика, и он знал, что если наполнит ее доверху, то у него не останется цветов для продажи, а ему так хотелось вернуть свои серебряные пуговицы!

– Право, – продолжал Мельник, – мне кажется, что за тачку я могу попросить у тебя немного цветов. Может быть, я ошибаюсь, но я думаю, что дружба, истинная дружба совершенно свободна от какого бы то ни было эгоизма.

– Мой дорогой друг, мой лучший друг! – воскликнул Ганс. – Я с радостью отдам вам все цветы моего сада. Я предпочитаю лучше заслужить ваше одобрение, чем вернуть свои серебряные пуговицы. – И, срезав все свои красивые цветы, он уложил их в корзину Мельника.

– Прощай, Маленький Ганс, – небрежно проронил Мельник, подымаясь на гору с доской на плече и корзинкой цветов в руках.

– Прощайте! – крикнул Ганс и весело продолжил копать землю: он был так рад тачке.

На другой день Ганс, занятый подвязкой жимолости, услышал голос Мельника, зовущий его с дороги. Поспешно спрыгнув с лестницы, мальчик бросился в конец сада и перегнулся через забор.

Там стоял Мельник с большим мешком муки на спине.

– Милый Маленький Ганс, – сказал он, – не снесешь ли ты вместо меня этот мешок на рынок?

– О, мне очень жаль, – отвечал Ганс, – но я занят сегодня. Мне надо подвязать все мои вьющиеся растения, полить все мои цветы и выполоть траву.

– Однако, – возразил Мельник, – после того, как я обещал тебе свою тачку, ты поступаешь не по-дружески, отказывая мне.

– О, не говорите так! Я ни за что не соглашусь поступить не по-дружески. – И, быстро надев шапку, Маленький Ганс уже шагал к городу с большим мешком на плечах.

День был очень жаркий, дорога покрыта пылью и, прежде чем Ганс успел достигнуть шестой мили, он почувствовал сильную усталость и должен был сесть отдохнуть. Как бы то ни было, он храбро продолжил путь и наконец пришел на рынок. Спустя некоторое время мальчику удалось продать муку за очень хорошую цену, и он немедленно отправился домой, опасаясь встречи с разбойниками, если бы подождал до вечера.

«Сегодня был трудный день, – подумал Ганс, ложась в постель, – но я рад, что не отказал Мельнику, потому что он мой лучший друг и, кроме того, он подарит мне свою тачку».

На другой день рано утром Мельник пришел за деньгами, но Маленький Ганс, утомившийся накануне, еще лежал в постели.

– Честное слово, ты очень ленив, – заявил Мельник. – Право, помня, что я дал тебе свою тачку, ты мог бы работать усерднее. Леность – большой порок, и я, конечно, не хочу, чтобы кто-нибудь из моих друзей ленился или любил спать. Ты не должен сердиться за мою откровенность, Конечно, я бы не стал говорить так, если бы не был твоим другом. Но что за польза в дружбе, если не высказывать того, что думаешь. Каждый может говорить приятные и лестные вещи, и только верный друг говорит неприятное, не считаясь с тем, что это может обидеть. И если он истинный друг, то избирает этот путь, будучи уверен, что принесет этим пользу.

– Мне очень стыдно, – сказал Маленький Ганс, протирая глаза и поспешно снимая свой ночной колпак, – но я так устал вчера, и мне хотелось полежать еще немножко и послушать, как поют птицы. Знаете ли, после того как я их послушаю, мне всегда работается лучше.

– Ну, я рад этому, – сказал Мельник, хлопая Маленького Ганса по плечу, – я как раз хочу взять тебя на мельницу, чтобы ты починил крышу на моей риге.

Бедный Маленький Ганс должен был поработать в своем саду: его цветы не были политы уже два дня, но ему не хотелось отказывать Мельнику, своему лучшему другу.

– Вы думаете, я поступил бы не по-дружески, сославшись на то, что занят? – спросил он робким, смущенным голосом.

– Право, я не думаю, – отвечал Мельник, – что прошу у тебя слишком многого после того, как я обещал тебе мою тачку; но, конечно, если ты отказываешься, я пойду и сам сделаю это.

– Нет, ни в коем случае! – вскричал Маленький Ганс, вскочил с кровати, оделся и пошел чинить крышу.

Он работал там целый день до захода солнца, а вечером Мельник пришел посмотреть, как идет работа.

– Ну что? Заделал ты дыру в крыше, Ганс? – закричал Мельник веселым голосом.

– Работа совсем окончена, – отвечал мальчик, спускаясь с лестницы.

– Ах, – сказал Мельник, – нет ничего более приятного, как потрудиться для другого.

– Конечно, это наслаждение – слушать вас, – отвечал Маленький Ганс, садясь и вытирая пот со лба, – это большое наслаждение. Но я боюсь, что у меня никогда не будет таких возвышенных мыслей, как у вас.

– О, это придет, – сказал Мельник, – но ты должен об этом позаботиться. До сих пор ты знал только практику дружбы, когда-нибудь овладеешь и теорией.

– Вы в самом деле так думаете? – спросил Маленький Ганс.

– Я в этом не сомневаюсь, – отвечал Мельник. – Ну а теперь, когда ты починил крышу, тебе бы следовало пойти домой и отдохнуть; завтра ты должен будешь отвести в горы моих овец.

Бедный Маленький Ганс не смел ничего возразить на это, и на следующее утро Мельник согнал своих овец, и Ганс отправился с ними в горы. На то, чтобы дойти туда и обратно, ему понадобился целый день, а вернувшись, он был так утомлен, что уснул в своем кресле и проспал до самого рассвета.

«Как хорошо я поработаю в своем саду», – подумал он проснувшись и сейчас же принялся за дело.

Но позаботиться как следует о своих цветах ему никак не удавалось, потому что его друг Мельник то и дело заходил к нему, посылая мальчика по поручениям или требуя его помощи на мельнице.

Бедный Маленький Ганс очень горевал о своих заброшенных цветах, но утешал себя сознанием, что Мельник его лучший друг. Кроме того, он постоянно вспоминал о необыкновенном великодушии Мельника, обещавшего ему тачку.

Так и работал Ганс на Мельника, который продолжал высокопарно разглагольствовать о дружбе. Все его изречения Ганс записывал в тетрадку и перечитывал их по ночам, стараясь заучить.

Однажды вечером, сидя перед своим очагом, Маленький Ганс услышал громкий стук в дверь. Ночь была ненастной, ветер так страшно завывал вокруг, что сначала мальчик принял этот стук за шум бури. Но вот удары повторились, затем еще и еще, и наконец посыпались непрерывно.

«Верно, это какой-нибудь бедный путник», – подумал Ганс и пошел отворить дверь.

На пороге стоял Мельник с фонарем в одной руке и с длинной палкой в другой.

– Милый Маленький Ганс, – сказал он, – я в большом горе. Мой мальчик упал с лестницы и ушибся; я бегу за доктором. Но он живет так далеко, а ночь такая ненастная; и вот мне пришло в голову, что ты можешь сходить за ним вместо меня. Ты знаешь, ведь я хочу дать тебе мою тачку, и простая порядочность обязывает тебя сделать что-нибудь и для меня.

– Конечно! – воскликнул Ганс. – Я очень ценю то, что вы обращаетесь именно ко мне, и сейчас же отправлюсь в путь. Но я попрошу у вас фонарь, а то ночь такая темная, что я боюсь свалиться в какую-нибудь канаву.

– Как жаль, – отвечал Мельник, – но это мой новый фонарь, и если с ним что-то случится, это будет большим убытком для меня.

– Ну хорошо, я обойдусь и без него, – согласился Маленький Ганс и, накинув свою шубу, теплую красную шапку и повязав горло шарфом, пустился в дорогу.

Бушевала ужасная буря! Ночь была так темна, что Ганс ничего не видел перед собой, а сильный ветер чуть не сбивал его с ног. Однако он храбро шел вперед и после трех часов ходьбы добрался до дома доктора и постучался в дверь.

– Кто там? – закричал доктор, высовывая голову из окна своей спальни.

– Это я, Маленький Ганс, господин доктор.

– Что же тебе надо, Маленький Ганс?

– Сын Мельника упал с лестницы и расшибся; Мельник просит вас сейчас же прийти к нему.

– Хорошо! – сказал доктор. Затем, приказав оседлать лошадь и подать себе большие сапоги и фонарь, он вышел на улицу и поехал в направлении дома Мельника, а Маленький Ганс побрел вслед за ним. Между тем буря все усиливалась, дождь лил как из ведра, Ганс не видел, куда идет, и постепенно отставал от лошади. В конце концов он сбился с дороги, попал в глубокое болото и утонул в нем. На следующий день тело его нашли пастухи в большой яме, залитой водой, и принесли к его дому.

Все соседи пришли на похороны Маленького Ганса, которого очень любили, но больше всех горевал Мельник.

– Так как я был его лучшим другом, то мне подобает идти первым, – заявил он, и, идя во главе процессии в длинной черной одежде, он время от времени утирал глаза большим носовым платком.

– Всем нам будет не хватать Маленького Ганса, – сказал кузнец, когда, после окончания похорон, все провожавшие сидели в опрятной гостинице и пили вино, заедая его сладкими пирожками.

– Для меня, во всяком случае, это большая потеря, – отвечал Мельник. – Как же! Я даже обещал ему мою тачку, а теперь не знаю, что с ней делать. Дома она только место занимает, а между тем она пришла в такое состояние, что нечего и думать продать ее! Без сомнения, я никогда уже больше не вздумаю отдать что-нибудь другим. За свою доброту всегда бываешь наказан.

– Ну… – спросила Водяная Крыса после долгой паузы.

– Это конец, – сказала Коноплянка.

– А что же стало с Мельником? – снова полюбопытствовала Крыса.

– О, не знаю, – ответила Коноплянка, – да и, право, не хочу знать!

– В таком случае совершенно ясно, что вы очень черствы, – заявила Крыса.

– Боюсь, что вы не совсем поняли мораль этой истории, – заметила Коноплянка.

– Что? – пропищала Крыса.

– Мораль.

– Вы хотите сказать, что эта история имеет мораль?

– Конечно, – сказала Коноплянка.

– Право, – заметила Крыса сердитым тоном, – вы должны были предупредить меня об этом до начала рассказа. Если бы вы это сделали, я, конечно, не стала бы вас и слушать, я бы просто сказала «глупости», как говорил критик. Впрочем, я могу сказать это и теперь. – И, выкрикнув на высоких нотах «глупости!», она взмахнула хвостом и быстро исчезла в своей норе.

– А как вам нравится Водяная Крыса? – спросила Утка, плывя обратно. – У нее очень широкие взгляды, но, что касается меня, я преисполнена материнских чувств и не могу без слез смотреть на убежденную старую деву.

– Я боюсь, что не угодила ей, – отвечала Коноплянка. – Дело ведь в том, что я рассказала ей историю с моралью.

– Ах, это всегда бывает опасно! – сказала Утка.

И я с ней совершенно согласен.

Соловей и Роза

– Она сказала, что будет танцевать со мной, если я принесу ей алую розу, – воскликнул молодой Студент, – но в моем саду нет ни одной красной розы!

Соловей услышал это, сидя в своем гнезде на дереве, столетнем дубе, и с изумлением выглянул из листвы.

– Ни одной красной розы! – восклицал юноша, и его чудные глаза наполнились слезами. – Ах, от каких пустяков зависит иногда счастье! Я прочитал все, что когда-либо писали мудрецы, я постиг тайны философии, но жизнь моя может быть разбита, потому что у меня нет красной розы!

– Вот он наконец-то, настоящий влюбленный, – сказал Соловей. – Ночь за ночью пел я о нем, хотя и не знал его; от зари до зари рассказывал я его историю звездам – и вот он предо мною. Его волосы темнее, чем цвет гиацинта, а губы алеют, как роза, которую он ищет; но лицо его побледнело от страсти и стало белее слоновой кости, а горе наложило свою печать на его чело.

– Завтра принц дает бал, – шептал юный Студент, – и моя милая будет в числе гостей. Если я достану ей алую розу, она будет танцевать со мной до рассвета. В награду за этот цветок ее головка будет покоиться на моем плече, я буду держать ее в объятиях, и рука моя будет сжимать ее руку. Но у меня в саду нет красных роз, и на этом вечере я останусь один: она пройдет мимо, не удостоит меня взглядом, и сердце мое разорвется от горя.

– Да, это настоящий влюбленный, – сказал Соловей, – то, о чем я пою, он переживает; то, что для меня радость, для него – печаль. Да, любовь – непостижимое чувство. Она дороже изумрудов и благороднее опалов. Ее не купить за жемчуга и за гранаты; она не выставляется в витринах, не продается в магазинах и не может быть оценена за деньги.

– Оркестр будет греметь на хорах, – продолжал горевать Студент, – а моя милая будет танцевать под звуки арф и скрипок. Она танцует так легко, едва касаясь пола; придворные в пышных нарядах будут толпиться вокруг нее. А со мной она танцевать не будет, так как я не могу достать для нее красную розу! – и, бросившись на траву, он закрыл лицо руками и заплакал.

– О чем он плачет? – спросила пробегавшая мимо маленькая Ящерица, помахивая хвостиком.

– О чем, в самом деле? – поинтересовалась Бабочка, порхавшая в солнечных лучах.

– О чем? – прошептала своему соседу Маргаритка тихим, нежным голосом.