Черный квадрат

Они выходят на лестничную площадку. Лавров идет к лестнице чуть позади Ежова, но на первой же ступеньке, поскользнувшись, падает. Игнорируя протянутую руку, он вскакивает и возвращается назад к двери, но она захлопнулась. Нервно пытается найти нужный ключ в связке. Наконец, находит, но не может вставить в замочную скважину. Ежов забирает у него ключ и вставляет в замочную скважину.

– Пойдем вниз…

– Мне с вами не по пути.

– О, на вы уже!? Да не мечись ты, как зверь в клетке. В сущности, ты из клетки никогда и не выходил, только пребывал с другой стороны решетки. Банк, разъезды по двум-трем одним и тем же местам, дом – вот и вся твоя жизнь. Разве что, в клубе с нами в картишки поигрывал. Жизни не знаешь, а она, брат, со сложностями.

Он достает сигарету и закуривает, наблюдая за стараниями Лаврова что-то предпринять с ключом.

– Послушай, Алеша. Мы с тобой попали в ситуацию, из которой трудно… я понимаю… очень трудно выпутаться. Ну, это – психология, не более того. Давай разойдемся с миром. Если стрелять всех тех, с кем твоя жена переспала, придется перестрелять половину знакомых.

– Замолчи, замолчи! Я пришлю секундантов. Только молчи!

– Хочешь покончить с собой? Чего ждать, застрелись прямо сейчас. Ты же «банкирчик», а не бретер. Занимайся лучше своим делом: играй на бирже, разоряй себе подобных, а стрелять предоставь другим.

– Я сам тебя сейчас застрелю, – вновь хватается за пистолет Лавров.

– Ты с предохранителя так и не снял. Правильно делаешь. Так безопасней, а то пиф-паф, – он делает затяжку и выпускает струйку дыма, – и нет человека, а затем – тюрьма: кандалы, насекомые, холод и голод.

– Убирайся! Убирайся, тебе говорят! Мне с тобой не о чем говорить. Я пришлю секундантов.

– Как прикажешь. Я тебя предупредил: последствия будут глупейшие.

Сатир на фарфоровой вазе, поставив нимфу на колени, одной рукой держит ее за волосы, другой с хохотом указывает пальцем на входящего хозяина дома. Лавров не выдерживает насмешки, закрывается рукой и, не глядя, стреляет. На составленном из четырехугольников зеркале разбивается одна секция. Образуется черный расширяющийся квадрат, и комната на мгновение погружается во тьму. Сатир, как ни в чем не бывало, с хохотом указывает на него пальцем с изразцовой мозаики над камином. Жена выглядывает из ванны.

– Евгений, что случилось?

Увидев мужа с пистолетом в руке, с криком бежит в прихожую. Пытается открыть дверь. Наконец, она понимает, что ее никто не преследует.

Он сидит за столом в комнате, закрыв лицо руками, перед ним лежит револьвер. Жена ходит по комнате, собирая вещи. Несколько раз она пытается подойти к нему, чтобы забрать револьвер, но он всякий раз кладет на него руку.

– Надеюсь, у тебя хватит ума… – начинает она, но осекается и машет рукой, – а… будь, что будет.

Как только Лавров приставляет револьвер к виску, раздается звонок. Он медленно опускает револьвер и ждет. Звонок не прекращается, и он покорно идет к телефону.

– Ты что же это там, наделал, братец? – раздается бойкий голос в трубке. – Ты меня слышишь? Шурин тебе звонит. Подумаешь, жена изменила! Экая невидаль! А ты, брат, подлец! Ты что же это сестру в чем мать, можно сказать, родила, выгнал из дому!

– Она сама ушла, – выдавливает из себя Лавров.

– Правильно сделала. Любая на ее месте поступила бы так. Где это видано, чтобы в цивилизованном обществе револьвером грозили невиннейшему созданию. Ну… ну, не совсем уж невинному… кто без греха, бросьте в того камень.

– Я ее не выгонял. Она сама ушла.

– Вот что я тебе скажу. Тебе нужно ответить ей тем же, и вы – квиты! Я тебе сейчас племянницу пришлю. Зовут ее Катенька… Она тебя утешит.

Лавров подходит к двери и долго звонит. Открывает горничная. Отстраняя ее, он врывается в квартиру.

Человек в парчовом халате идет из глубины гостиной с протянутой рукой:

– Какими судьбами, Алеша? Милости прошу к нашему шалашу, – указывает он на гобелен с пасторальным пейзажем – фавн с завязанными глазами ловит пастушек.

– Будешь моим секундантом? – не здороваясь, брякает Лавров.

– С кем деремся?

– С Ежовым!

– Ты что, с ума сошел? С лучшим другом! Что он сделал такого?

– Он… он…

– С женой твоей амуры, что ли, завел? Ежов человек порядочный. Не верь никому. Сплетни все это, врут!

– Вот, все, оказывается, в курсе. Один я в неведении. Друзья называются…

– Мужья всегда в неведении. Да только было ли что-нибудь?

– Я застал его в спальне с газетой.

– Ну вот, – с газетой! Ничего предосудительного.

– Он прикрывался газетой. Что тут смешного?

– Хорошо, не буду смеяться, – и вновь закатывается. – Извини, представил всю сцену в лицах.

– Ничего нет смешного.

– Ну, у тебя с чувством юмора всегда было плохо. Не буду я твоим секундантом.

– Почему?

– Дурное дело – дуэли, феодальный предрассудок. Мы с тобой, слава Богу, не феодалы. Ежов – да, а мы – нет. Во-первых, он тебя прихлопнет, как муху. Но он драться с тобой не будет. У него самого намечается нечто вроде дуэли с го-ора-аздо более опасным противником. Произойдет событие, которое будет иметь большое общественное значение. Что жена? Приходит, уходит, а Россия всегда остается с нами! Ты, надеюсь, не позабыл идеалы свободы, равенства и братства? Больше я тебе ничего не могу сказать. К тому же из-за такой ерунды не стреляются. Пойдем, я тебе кое-что покажу.

Он раскрывает дверь спальни. Лежащая на постели блондинка, натягивает одеяло до глаз.

– Прошу любить и жаловать. Жена Антона Евсеевича. Все мы друг с другом слегка это того… заводим амуры.

– Алешка, привет, – высовывая из-под одеяла руку, машет ему блондинка.

– Я смотрю, у вас заговор тут против морали. Может быть, ты и с моей женой…

– Ну, какой же ты все-таки зануда. О, ушел… сейчас хлопнет дверью. Не хлопнул.

– Вы Катя? – рассеянно спрашивает Лавров, открывая дверь. На пороге стоит девушка.

– Я Полина.

– Входите, раздевайтесь.

– Прямо так сразу? – спрашивает она.

Она подходит к зеркалу, оглядывает себя, обводит дыру пальцем.

– Придется стекло заменить.

– Да-да, – рассеянно отвечает Лавров.

Она снимает шляпу, платье и остается в ярком черно-красном нижнем белье.

– Понимаете, – вдруг оживляется он, не замечая, что она разделась, – мне многие намекали, но я не верил, не верил, не верил! Я всегда склонен был верить во все самое лучшее: в честность, искренность, дружбу. Да, я идеалист! Да, я сентиментален! Даже сейчас, когда своими глазами увидел лучшего друга… Как вспомню… как вспомню… Может быть, он мне вовсе не друг, а только притворялся? Разве можно так притворяться? Как жить после этого, Катя?

– Кати не оказалось на месте. Я вместо нее. Вообще-то она не по вашему профилю. Она нарасхват. Ее вызывают к юнцам, когда они подходят к возрасту невоздержания. Она деликатная, но властная, а я нежная. Меня зовут Полина, а вас? О, звонят.

– Трепилов, – проводит стоящий за дверью человек пальцем по груди, как будто там имеется надпись, подтверждающая сказанное. – Здесь должны были висеть ордена, но их нет. Людская злоба и зависть тому виной. Запомните: Трепилов, а не Треплов. Нечто чеховское в фамилии, но я не его герой. Что-то такое от Достоевского или Лаевского.

– Какого еще Лаевского?

– Для рифмы говорится такое. Люблю порифмовать, пофрантить, по-форс-мажорить! Вообще-то я весельчак. Из гусар, как вы уже поняли. Занимаюсь устройством дуэлей.

– Вы – секундант Ежова?

– Нет, но имею отношение к дуэлям. Можно войти?

– Да-да, проходите… Это…

– Полина – кузина.

– Да-да, племянница брата, – подтверждает Лавров. – Ее зовут, кажется, Катя.

– Племянница брата… – целует Трепилов ей руку, не обращая внимания на то, что она в нижнем белье, – стало быть, и ваша тоже.

– Сомневаюсь.

– Ну, как же! Ежели у вашего брата есть племянница, то… тогда она и ваша племянница. Неужели вы позабыли?

– Да-да, племянница брата жены. Или жены брата? Я плохо соображаю, у меня несчастье.

– Тогда другое дело. Будем считать кузиной, – подмигивает он ей. – Один мой друг всех молоденьких девушек называет кузинами. Шутник.

– Нынче все шутники, – подтверждает Полина.

Все сидят за столом: Лавров – с опущенной головой, Полина – подпирая руками подбородок, Трепилов, вытянув руки, барабанит пальцами.

– Вернемся к нашим баранам. Кого будем отдавать на заклание? Это коньяк? – оборачивается он и указывает пальцем на буфет.

– Да-да, угощайтесь. Катя, там рюмки… возьми.

Полина ставит на стол бутылку коньяка и три рюмки.

– О, – берет Трепилов бутылку, – се манифик! Первую всегда пью за дам. После первой не закусываю, да и нечем.

– Катя, – делает Лавров неопределенный жест. – Горничной нет, кухарка тоже отсутствует. Не могу понять, почему. Что-нибудь сами придумайте.

– Вам в таком состоянии нельзя стреляться. Повторяю вопрос: кого будем отдавать на заклание, вас или противника?

– Ежов отличный стрелок. Я обречен.

– Не имеет значение. Лучше всего сговориться на хлопушки. Стреляетесь холостыми, и дело с концом.

– Нет, дело чести. Затронута честь жены.

– Ежели вы хотите покончить с собой… бывает и такое… стреляемся по правилам. Убрать противника? Это вам… – шевелит он губами, оглядывая обстановку в комнате, – обойдется в… в пять… э, тысяч рублей. Могу и за тысячу, но лучше за пять.

– А-а… как же с совестью быть…

– Хотите, по-честному?

– Да.

– При этом хотите остаться в живых?

– Не знаю…

– Будем считать, хотите. Имеется способ. Сейчас покажу, – говорит Трепилов, доставая плоскую фляжку. – Я накапаю пару капель, – опасливо поглядывает он на хозяина, – э… про запас.

Лавром молча кивает головой. Трепилов достает такую же плоскую леечку, вставляет в горлышко и наполняет фляжку коньяком и засовывает в карман пиджака.

– Берем вот такую вот фляжку, – достает он следующую и заполняет ее, – вешаем ее с внутренней стороны под жилетку. Только вместо коньяка, сами понимаете, там будет хорошая сталь, чтобы закрыть грудь и живот. Обычно стреляют в грудь, а попадают в живот, – тычет он пальцем в живот Лаврова.

– Ой, как я боюсь этих дуэлей! – восклицает Полина.

– Вам, душечка, – целует он ей руку, – ничего не грозит. Это мужское дело. Трудные бывают случаи, очень трудные, но все разрешимо. Я принимал участие в пятидесяти дуэлях. Тридцать из них были со смертельным исходом. Вы не хотите такого исхода?

– Я сам уже не знаю, чего я хочу.

– Предоставьте все мне. Буду вашим секундантом и ангелом хранителем. Кстати, вы не займете мне двести, а еще лучше триста рублей?

Лавров достает бумажник и, не глядя, дает ему несколько купюр.

– Премного благодарен.

Лавров лежит на постели, на его груди голова Полины. Он рассеянно гладит ее по волосам и смотрит на портрет жены. По его лицу текут слезы.

– Какая же ты ласковая, Катя. Я тебе все рассказал, и ты плачешь.

– Профессия обязывает, а вообще-то плачу я о своей беде.

– Другие смеялись бы. Твои слезы горючие капают мне на грудь, и мне становится легче. Оставь мне свой адрес, когда будешь уходить. Я тебя навещу. Родители не будут против, если к тебе явится женатый мужчина? Ты, правда, племянница шурина?

– Кузина, – смеется она. – Какие же вы все невнимательные.

– Кто все?

– Клиенты, кто же еще?

– Да-да, клиенты нашего банка, – говорит он, засыпая, – такие требовательные, нетерпеливые, нервные. Каждый со своей причудой.

Жена Лаврова с расстегнутым на груди платьем сидит на коленях у Ежова и говорит по телефону.

– Я уже все обдумал! – слышен голос Лаврова в трубке.

– Он просит прощения, Алексей. Он не может драться с тобой на дуэли – он непременно тебя убьет. Вспомни о вашей дружбе, – говорит она, безуспешно пытаясь снять руки любовника со своей груди. – Я возбуждаюсь, – шепчет она, прикрывая трубку.

– Когда он с тобой… он с тобой… прелюбодействовал, не очень-то он помнил о нашей дружбе?

– Какие слова! Какие слова! Прелюбодействовал! Что за глупости? Как пошло ты себя ведешь!

– Мне кажется, Лиза, что он… что он и сейчас тебя лапает.

– Какая чепуха! Я нахожусь в приличном доме: в квартире у брата! Я готова расплакаться от твоих слов.

Ежов, шутовским образом комментируя разговор, разводит руками и корчит рожи.

– Предложи переговоры в нейтральном месте, – шепчет он. – В ресторане.

– Предлагаю встретиться в нейтральном месте. Лучше всего в ресторане. Там, где мы с тобой в первый раз… – она начинает задыхаться, возбуждаясь от ласк любовника, – в первый раз… Какой подлец, бросил трубку! – она целует его. – Но он все равно будет там. Я его знаю.

Лавров поднимается по лестнице шикарного особняка. На середине лестницы располагается бронзовый античный юноша с поднятым коленом. На ноге у него, обвивая его руками за плечи, восседает мраморная дива с дополнительным лицом на затылке. Обходя статую, туда-сюда снуют молодые женщины и пожилые мужчины.

– Что за странный дом? – спрашивает он у лакея.