Тетрис для бедных

– Денег нет. – По правилам игры он все еще не мог брать у тещи банковскую карту. Доверие возвращалось не сразу.

– Ой. Хватит, – разыскивая свитер, я обозначил, что деньги не проблема.

– Ну пошли! – быстро уговорился он.

Снега за ночь выпало немного, но даже эту тонкую простынку во дворе кто-то сгреб в маленькую кучку у ворот. Наверное, тесть размялся перед работой.

– Ты, я смотрю, совсем очнулся… поел, – сказал я тестю, медленно идущему слева.

– Да слав Бох, ниче вроде, – закуривая, сказал он. – Головняки заебали жуть!

– Мне тоже на отходосах только кошмары снятся, – поделился я своим опытом.

– Да кошмары ладно. Вахты снятся!

Тесть махнул рукой в сторону татарина, тот курил на другой стороне дороги.

Мы проходили мимо детского сада, в котором он работал.

Деревянное здание было покрашено синей краской, между окнами танцевали большие разноцветные ромашки. Каждое окно было зашторено и светилось по-разному. Были слышны детские голоса, которые вразнобой пели новогоднюю песню. Детский сад охраняли улыбающиеся медведь и заяц – на каждого животного ушло по четыре автомобильных шины, которые были ярко разрисованы белой и коричневой краской.

– Не закрыли там мой штаб? – всматривался тесть в свою каморку, которая примыкала к основному корпусу детского сада.

– Как здание повело-то, – заметил я.

– Дерево, хули. В сороковых тут конюшня была… точнее, в тридцатых, а теперь вот детвора учится.

В салоне связи нам поменяли симку. Тесть забыл очки, поэтому я сам заполнил бланк заявки и расписался.

– Спасибо. До свидания, – громко сказал я продавщице.

– Бля, надо было сказать «пока», – проворчал тесть, когда мы вышли на уже потемневшую улицу.

– Почему?

– Теперь вернуться придется.

Он решил проверить телефон и позвонил теще.

– Сделали? – услышал я ее голос.

– Ага! Проверяю вот. – Он как будто радовался, что они снова могут разговаривать после недельного молчания.

– А как ты мне звонишь, если у тебя задолженность на телефоне? – Теща говорила так громко, что я мог слышать каждое слово.

– Так по тарифу можно в минус уходить, – объяснил тесть.

– Ну давайте, – закончила разговор теща.

– Ага.

Тесть заблокировал телефон и, убрав его во внутренний карман куртки, достал пачку сигарет.

– У тебя задолженность? – спросил я его. – Так давай закроем.

– Да потом, – он махнул рукой.

– Ну хватит. Пойдем! – повернул я в сторону магазина.

Надо было настоять резко, но аккуратно, чтобы не задеть гордость тестя.

– Да я тебе и так должен, – сдался он, последовав за мной.

Когда мы выяснили задолженность на его симке и я через терминал пополнил счет, тесть громко сказал продавщице: «Пока!»

– Теперь точно не вернемся, – хмыкнул он, когда мы вышли.

По дороге домой я зашел в алкомаркет купить стограммовую мензурку к супу. Выйдя из магазина, я стал рядом с тестем, мы смотрели в сторону приближающегося к нам Шамиля.

Шамиль был огромным мужиком, так же как и тесть, он работал когда-то вахтовым методом на стройке крановщиком.

У него был большой дом на окраине деревни, а еще он гнал превосходный самогон, я не раз пил его в свои прошлые приезды. Кроме всего прочего, Шамиль был знаменит тем, что в свое время отсидел десять лет в лагере за разбой. Тесть рассказывал, что одновременно с ним в том же лагере чалился певец Александр Новиков, о котором подвыпивший Шамиль отзывался не очень лестно.

– Здорово, мужики! Вы чего тут? – подошел он к нам.

– Да вот симку меняли, – ударил себя по груди туда, где примерно находился телефон, тесть. – А ты?

– А я вот за рыбой пошел, – тряхнул головой в сторону алкомаркета Шамиль.

– Так тут рыба не продается, – рассмеялся тесть.

– Нет, – тоже засмеявшись, поправлял Шамиль, – рыбу я уже купил, но она, как известно, посуху не ходит.

– Это верно, – заметил тесть, он и сам любил эту поговорку.

– А ты куда пропадал-то? – сказал Шамиль и тут же сам ответил на вопрос, щелкнув двумя пальцами себе по шее.

– Туда, ага. Все. Хватит. Заебало! – повторил в тысячный раз свою мантру тесть.

– Понимаю. У самого давление постоянно ебошит. Таблетки пью.

– Да, вот тоже надо начинать пить. Таблетки, в смысле.

– А че у тебя с котлом-то произошло? – начал Шамиль долгий разговор.

Я закурил и повернулся вполоборота к дороге. Про котлы мне было слушать неинтересно.

Иногда проезжали машины. Горбатый мужик по ту сторону дороги тащил небольшую ель на санках. Прошла небольшая шумная ватага детей с рюкзаками, видимо, после второй школьной смены. Дверь алкомаркета придерживала женщина с ярко-красными волосами. Наконец из магазина вышел мужик, таща перед собой ящик с пивом. Они дошли до белых «жигулей» и бережно уложили ящик на заднее сиденье. Уехали.

– Вся хуйня в теплообменнике, – слышал я голос тестя.

– Ну так они рукожопые ж. Легче самому все сделать, – замечал Шамиль.

Стало совсем темно, но фонари не торопились зажечься.

– Ладно, не буду вас отвлекать, – посмотрев в мою сторону, сказал Шамиль, – заходите в гости, пока я не уехал на вахту.

– Может быть, – сказал тесть, пожимая руку Шамилю.

Мне Шамиль тоже протянул руку. Она была большой и наждачной.

– Пока, Роберт, – улыбнулся мне Шамиль.

– Ричард, – поправил я его.

– Ага, точно. Ричард.

* * *

Наступил очередной банный день, и теща с обеда начала бегать за огород подкидывать дрова. У нее был выходной, а это почти праздник.

Тесть, вернувшись с работы, смотрел сериал Бориса Хлебникова, который я скачал ему и включил на своем ноутбуке. Сын с перерывом на сон и приемы пищи тусовался в его комнате, именно там всегда работал телевизор и всегда была возможность весело провести время, используя большой живот тестя в качестве батута.

Иногда он забегал в зал в поисках новых развлечений и, оценивая ситуацию, либо требовал меня поиграть с ним, либо приставал к кошке, которая проклинала день его приезда, либо бежал дальше к бабушке-маме и обратно к дедушке.

Двигался он так, будто по всему полу были установлены мины-ловушки, но у него имелись все необходимые навыки, чтобы обскакивать их. Иногда приходилось перемещаться на носочках, так, видимо, сподручнее было преодолевать противотанковые мины.

Чье-нибудь возвращение домой всегда сулило новые приключения, и поэтому любого члена семьи сын встречал радостными воплями и бежал обнимать того за ноги – выше он не дотягивался.

– Раздевайся и чем-нибудь удиви меня! – кричало все его тело.

Когда он проделал все это первый раз с тещей, та разрыдалась. От счастья.

С приездом внука она перестала возвращаться домой пешком, подсвечивая себе дорогу фонариком, а заранее заказывала такси за семьдесят рублей. Таким образом она экономила пятнадцать минут, которые можно было провести с ребенком. Эти пятнадцать минут стоили тех денег.

Если сына вдруг становилось не слышно, жена начинала беспокоиться и кричала на весь дом:

– Ты где приушипился? – и, как правило, находила его в нашей спальне, где он вдумчиво листал книги с детскими стихотворениями. Иногда она заставала его в туалете: сын изучал структуру кошачьего наполнителя, пробуя его на зуб.

– Ты слышал, что Медведев щас ляпнул? – зашел в зал тесть.

– Не, Палыч, не смотрю. Че там? – оторвался я от ноутбука.

– Говорит, что в два года уже вовсю читал, – зло хмыкнул.

– Ого!

– Базланит, что был самым обычным ребенком, – продолжал возмущаться тесть.

– Значит, у нас необычный ребенок.

– Выходит, что мы все тут необычные!

Подкинув дров в баню, теща вернулась в дом. Тесть поспешил к ней рассказать про самого обычного премьера.

– Да ты че? – веселилась теща в коридоре.

– Да я сам охуел, – раздавалось по всему дому.

Ловко оббегая мины, ко мне приблизился сын и начал импульсивно махать рукой в сторону веселившихся бабушки и дедушки. «Неужели и он возмутился», – подумалось мне.

– Идите уже с Иринкой. Нагрелась! – заглянув в зал, скомандовала теща.

– Идем! – одновременно ответили мы.

Недавно в доме появилась душевая кабина, но я ни разу не видел, чтобы там кто-то мылся. Никогда так не делали, не стоит и начинать. Тесть долго откладывал деньги на душ и установил его из принципа «чтобы как у людей». Сомневаюсь, что он вообще смог бы влезть в эту кабину.

Баня была проверенным и правильным способом мытья дважды в неделю. Родители жены отщипывали от дровяных запасов несколько поленьев, чтобы привести себя в порядок.

Я бы спокойно предпочел ей новую душевую кабину, но лично для меня этот деревянный сруб был поводом уединиться с женой.

Смыв с себя пот и наспех одевшись, я вышел из бани.

Неожиданно пошел дождь, теплицы принялись звучно отражать его. Снег начал подтаивать, как будто декабрь не давал ему официального разрешения спокойно и без эксцессов лежать в этом огороде. Где-то далеко взорвалась петарда, соседская собака, возмутившись, громко высказала свои претензии.

Пытаясь не задеть паутину, я спустился в погреб, где хранились соленья и компоты.

Раньше тут можно было найти самогон тестя, но не сегодня. Благо до бани я сходил в алкомаркет за коньяком и поэтому не сильно переживал из-за отсутствия пятидесятиградусного пойла. Я выбрал трехлитровую банку с вишневым напитком – его мы еще не пили в этот приезд. Поднявшись и закрыв погреб тяжелой деревянной крышкой, я вдруг подумал, что здесь гораздо чаще, чем в городе, чувствую себя человеком – живым, чистым, настоящим. Или как это говорят… счастливым.

* * *

С возвращением тестя в лоно семьи ужины стали проходить веселее.

Я доставал из угла зала раскладной черный стол. Жена накрывала его скатертью, и мы начинали таскать из кухни разнообразные блюда и напитки.

Я уступил тестю его законное главенствующее кресло – остальные сидели на диване, сын – не в счет, у него был свой отдельный столик со стулом.

Тесть включал телевизор. Как раз начиналась программа вечерних новостей. И под новости прошедшего дня мы начинали поедать основное блюдо, добавляя салат в маленькие салатницы, двигая по большому столу туда-сюда хлеб и сметану, наливая из графина компот. Я разливал по рюмкам алкоголь.

Если рюмки наполнялись недостаточно часто, то тесть начинал беспокоиться за нас:

– Чего у вас пустует-то?

Если он сам выпадал из алкогольной игры, то это не значило, что остальным можно расслабиться.

– Под такую-то закуску я бы уже давно эту бутылку кончил, – возмущался тесть.

После третьей рюмки теща говорила:

– Мне, наверное, хватит.

– Да ладно, – не верил я.

– Ну, может, половиночку, – отвечала она.

Еще две или три половиночки я ей после этого диалога наливал, в зависимости от того, нужно ли ей было на следующий день на работу.

– Хороший напиток, – говорила она, посматривая на незнакомую бутылку коньяка.

После того как была проведена пенсионная реформа, президент России перестал пользоваться безусловным авторитетом, и теперь его часто ругали вместе с остальными «пидарасами-чиновниками».

– Вот чешет! – замечал тесть, отделяя вилкой большой кусок котлеты.

– И ведь не стыдно им врать народу, – поддерживала разговор теща.

– За лохов нас держат! – не унимался тесть.

– А видели эту рекламу, где счастливая бабулька рекламирует «Почта Банк»? Как будто мы не понимаем, к чему это! – откидывалась теща на спинку дивана.

– Да пиздаболы они все, – проводил итоговую черту разговору тесть и огромным указательным пальцем переключал канал.

Новости, правда, и так подходили к концу. И тесть знал об этом, иначе бы не переключил.

Когда основные блюда были съедены, мы шли с тестем курить. Обсуждали нюансы стройки, закачанный сериал, вспоминали армейскую службу, или тесть рассказывал про тонкости варения самогона.

– Хвосты отдельно, а головы отдельно. Главное, все рассчитать. Я на этом уже собаку съел, – говорил тесть, посматривая на пылящиеся баки, в которых когда-то шли спиртовые процессы.

– А на солоде не пробовал? – поддерживал я разговор.

– Не. Нахуй! Слишком геморройно. У меня нет столько ресурсов, – говорил он и следом рассказывал все про варку виски.

Вернувшись за стол, тесть громко сообщал свое желание:

– Чаю бы! – И теща вставала из-за стола и шла на кухню ставить чайник. – И булку с маслом, – добавлял тесть чуть громче, чтобы было слышно на кухне.

Эта «булка с маслом» вызывала у меня изумление. Как она после всего съеденного в него вмещалась? Если не было булки, тесть заказывал мороженое. Им и я мог шлифануть съеденное.

– Спасибо всем! – говорил он, поднимаясь из-за стола, и шел к себе в комнату еще немного посмотреть телевизор перед сном, предварительно взяв со стола максимальное количество грязной посуды, чтобы занести ее по дороге на кухню. Это было, пожалуй, единственное, в чем он помогал по быту.

Я наливал последнюю «половинку», и теща, поблагодарив всех, шла за ним.

– Спокойной ночи, мам, – говорили мы с женой и с удовольствием выключали ТВ, чтобы посмотреть какой-нибудь фильм, заранее скачанный с торрента.

* * *

Когда я выхожу покурить в огород и вижу все эти уютные накренившиеся дома, я вспоминаю похожий частный сектор в моей родной Тульской области.

Посещал я его потому, что в детстве был членом Евангельской церкви. Они были последователями Всемирного пятидесятнического братства, самого многочисленного из всех направлений протестантизма.

Их учение было наиболее близким к баптизму. Они предпочитали называться христианами веры евангельской или христианами евангельской веры.

А если коротко – пятидесятники.

Чтобы объяснить, как меня занесло в секту, придется вспомнить историю, которая произошла с моей прабабушкой Наташей.

Наташа жила со своими родителями в Кимовске (Тульская область). В четырнадцать лет у нее отнялись ноги. Это произошло в день, когда началась Великая Отечественная. Она вспомнила о лежащей на подоконнике соседа-атеиста Библии. Попросила отца принести и читала с утра до вечера. Вскоре Наташа начала ходить. И креститься. Она стала православной.

Чтобы семья не умерла с голоду, отец переправил Наташу со старшим братом в Ростовскую область. В 1943-м они попали в немецкий плен. Их отправили в концлагерь на юге Германии.

Она почти не рассказывала, но, бывало, я раскручивал ее на обрывочные истории. Наташа рассказывала про самолет, от которого бегала со своей ростовской подружкой.

Представьте себе. Низенькая прабабушка, с голубыми яркими глазами и приятным старческим запахом, с неизменной Библией на кухонном столе, протягивает мне ириску и шепотом говорит, как две шестнадцатилетние девочки пытаются уклониться от авиационного обстрела.

– А где был Сталин в это время? – интересовался десятилетний я.

– Не надо так громко, Ричик, – спокойно поправляла меня прабабушка.

– А что будет? – не понимал я.

– Просто не надо так громко, – улыбалась прабабушка.

Соседкой по концлагерю у Наташи оказалась протестантская евангелистка. Именно она объяснила ей, что надо прекратить креститься.

– Не нужно служение рук человеческих, – цитировала соседка Библию. Чтобы попасть в Царство Небесное, ей необходимо принять Святого Духа.

Наташа приняла его и заговорила на иных языках.

В конце войны их эвакуировали американские солдаты.

– Чернокожие солдаты выдергивали русских девушек за волосы и насиловали их, – уже папа рассказывал мне некоторые эпизоды плена прабабушки. – Ее одну в бараке не тронули.

Когда все закончилось, Наташа дала обет безбрачия в знак благодарности Господу.

Добравшись до родного Кимовска, Наташа помыкалась в поисках пятидесятнической церкви и, не обнаружив ее, зажила простой мирской жизнью, лишь иногда обсуждая главы Евангелия со старшим братом, он тоже стал верующим в плену.

Обет безбрачия она благополучно нарушила и вышла замуж за водителя грузовика – крепкого, пьющего мужика с хорошей работой. Сама работала сначала на железной дороге, а позже освоила бухгалтерский учет и дослужилась до должности главного бухгалтера на местном предприятии.

У них родился сын, затем дочь. А в тридцать три ее муж захлебнулся в собственной рвоте. Наташа вспомнила про свой договор с Богом, его она тщетно попыталась расторгнуть.

Дети росли и, чем дальше, тем больше походили на своего отца. Наташа, переехав в соседний город, возобновила поиск Евангельской церкви.

Когда ей стукнуло пятьдесят, кто-то показал домик на окраине города, в котором собирались пятидесятники.

Именно о нем я вспоминаю, когда выхожу покурить в огород.

* * *

– Дело мне нужно, – вчера вечером заметил тесть. Мы курили в сарае. Он мрачно оглядывал свои инструменты. – Скучно, пиздец.

Все в этом доме знали, что если тесть больше недели сидит без работы, то это прямой путь в бутылку. Основная работа завхозом в детском саду не занимала много времени и не удовлетворяла сполна его жажду деятельности.

– А с заказом что? – имея в виду металлоконструкцию в огороде, спросил я.

– Так она законченная, жду, когда этот чепушила ее заберет. – Тесть называл так почти любого человека, не умеющего самостоятельно работать руками, даже если это был его заказчик. Я, как родственник, был исключением, поэтому в глаза меня пока ни разу не назвали ни чепушилой, ни рукожопым, ни тупошарым.

Максимум, что мне доставалось, – расхожая строчка из песни Ноггано: «Зять – нехуй взять». Я сам эту строчку напел тестю, когда мы вместе клали плитку во дворе и я проявил себя не лучшим напарником. Тесть зычно рассмеялся и с тех пор вежливо замечал:

– Как ты там, Ричард, говоришь? Зять – что?

И я с удовольствием продолжал фразу под смех тестя.

– А баню ты хотел усовершенствовать, помнишь? – вспомнил я.

– Так материала нет. И денег на него. Так бы, ясен хуй, усовершенствовал, – стряхивая пепел, отчеканил тесть, делая упор на последнем длинном и смешном слове.

– Может, объявление в газету дашь, что ты делаешь теплицы? – предпринял я последнюю попытку.

– Да я все могу делать, хоть теплицы, хоть гараж. Нахуй бы кому нужно это было здесь, – потушил сигарету тесть и, подойдя к двери дома, начал переобуваться из укороченных валенок в тапки.

На следующий день, вернувшись с работы, пообедав и вздремнув, тесть вспомнил, что к приезду внука должен был собрать для него кровать. Обстоятельства тогда сложились иначе, зато теперь было небольшое дело, которое могло бы оправдать вторую половину дня.

Он аккуратно разложил все части будущей кровати, достал саморезы, шуруповерт и приступил к работе.

Из окна зала, где тесть намеренно неторопливо собирал кровать, было видно, как сосед Петро вышел из дома с лопатой и начал долбить лед у гаража. Думаю, что если бы эту лопату взял мой двухгодовалый сын, то эффекта было бы больше.

Я давно не видел Петро, хотя часто вспоминал о нем, видя его дом.

Несколько лет назад мы с тестем начали с утра праздновать 9 Мая. Женская часть дома объявила нам бойкот, поэтому пили и закусывали мы на улице, где и повстречали соседа Петро. Он тоже чтил великий День Победы. После нескольких тостов Петро начал сбивчиво, но грамотно раскладывать нам всю политическую ситуацию в мире. Причем было видно, что источником его знаний был не столько телевизор, сколько исторические книги.

– Тебе нахуя вся эта информация нужна? – недоумевал тесть.

– Ну как же, я живу в удивительной стране, мне важно, что происходит на геополитической арене, – отвечал Петро.

Когда Петро узнал, что я бывал на войне в Донбассе, то крепко пожал мне руку и сказал, что рад знакомству.

– Рома же? – уточнил он мое имя.

– Ричард.

– Как?

– Ри-ча-рд.

– А! Понял, – кивнул Петро, – очень приятно.

Шуток про американца или про Ричарда Гира, Ричарда Львиное Сердце, Ричарда Третьего, Рихарда Зорге не последовало.

С тех пор вблизи я видел его только раз. Жена Петро попросила нас с тестем погрузить его в «скорую помощь». Тяжелый и облеванный, Петро извинялся:

– Ребя-а-ата, вот так вот… получилось. Не сердитесь.

Мы и не думали сердиться.

– С кем не бывает, – заметил тогда тесть.

– Хуя себе, Петро вышел! – Тесть наконец заметил работающего Петро из окна, когда отошел от детской кроватки, чтобы посмотреть, как она выглядит со стороны.

– Давно его не видно было, – подтвердил я.

– Так он дома всегда сидит. Разве что за вином выйдет. – Все алкогольные напитки тесть называл «вином». – Бывает, до магазина дойдет, а обратно машину вызывает – сил не хватает, – рассказывал тесть. – Даже двор его баба чистит.

– Весело.

– Ох, чую, не к добру, что Петро вышел, – заулыбался тесть, – ой, не к добру.

– Да, на него непохоже.

– Что-то нехорошее грядет. Отвечаю!

Сын подбежал к своей новой кровати и стал трясти ее, проверяя на прочность.

– Подходит? – переключился на сына тесть.

– А-а-а-а-а-а-а-а-а! – одобрил работу сын.

– Ну вот и я думаю, тебе в самый раз.

– А-а-а!

– Петро тебе такую хуй сделал бы. – Тесть в присутствии внука не чурался материться.

В зал зашла жена. Оценив кровать, она подошла ко мне и шепнула на ухо:

– Хочешь прикол?

– Хочу, – ответил.

– Тогда идем на кухню.

Мы вышли. Она подняла футболку и, расстегнув лямку лифчика, показала мне правую грудь, на которой был наклеен маленький ценник с цифрами «105».

– Прикольно, – сказал я.

– Третий день уже так хожу. Думала, ты заметишь, и мы поржем.

– А-а-а-а, – заговорил я языком сына.

* * *

Проснулся я под песни «Любэ».

Приехала младшая сестра жены. «Огонь, огонь, огонь и я», – кричал Расторгуев, а жена радостно сообщала сестре, что только что поняла:

– Оказывается, он поет «аго-ни-я»!

– Ты че, дура? В этом же прикол песни, – отвечала сестра.

Я встал и пошел умываться.

В зале посреди шариков от одной танцующей девушки к другой бегал радостный сын. Ему сегодня исполнялось два года, поэтому, помимо шариков, в зале лежала пустая бутылка шампанского. «Начали праздновать с утра», – догадался я. Сын подбежал к бутылке и, наклонившись, толкнул ее, она покатилась, чуть не попав под ногу прыгающей жены.

Теща что-то готовила на кухне.

– Ты чего, мам, уже готовишь? – зашел я к ней.

– Так сегодня Шамиль с Олей придут! – напомнила она.

– Точно. Шашлык будем делать? – заметил я собирающего мангал тестя в окне.

– А как же!

– Во сколько они придут? – задал я вопрос, чтобы понять, с какого времени сегодня придется выпивать.

– К пяти должны быть, – подтвердила мои худшие ожидания теща.

Поскольку в деревне все рано ложились спать, то и в гости на ужин друг к другу ходили рано. Я же, сохраняя свой городской ритм, ложился часа в два-три ночи. Часто, отправляясь спать, я встречал уже проснувшихся родителей жены.

Как только сын был уложен на обеденный сон, жена с сестрой пошли в магазин за мясом. Я не стал напрашиваться, вдвоем им было веселее. Подошла теща и, сообщив, что «эти беспутые» не взяли с собой телефоны, попросила сходить за водкой.

– Так Шамиль же самогон принесет, – недоумевая, зачем идти в магазин, раз в дом придет человек, известный своим «напитком».

– Ну принесет и принесет, а принимаем-то гостей мы, – объяснила мне теща и протянула тысячу рублей.

– Не надо, мам. – Я всегда сопротивлялся, когда она пыталась дать мне денег.

– Возьми! – твердо сказала теща, насильно всунув мне купюру в декоративный карман футболки.

Я встал и натянул джинсы на домашние лосины, которые подарила теща. Надел вязаный свитер и украдкой зашел в спальню к родителям жены. Положил на тумбочку тысячерублевую купюру и, проходя через кухню, решил, что выпью перед дорогой чаю.

– За вином идешь? – сказал сидящий за кухонной стойкой-столом тесть.

– За ним. Только чаю выпью, – ответил я.

– Ты черный пьешь? – поинтересовался тесть.

– Да. С лимоном. – Я распаковывал пакетик «TESS».

– А зеленый не пьешь? Там есть, – глотнув из своей кружки, на которой был изображен Шойгу, продолжал тесть.

– Раньше пил, а потом у меня от него изжога началась, – сказал я, удивляясь любознательности тестя.

– Я вот раньше тоже пил зеленый. Без сахара. С конфеткой, – начал историю тесть.

– Ого!

– Ага, прямо как ебаный интеллигент!

Я рассмеялся. Тесть продолжал:

– А потом подумал, ну перед кем я, блядь, выебываюсь? Какой еще, нахуй, зеленый чай с конфеткой? Это же пиздец какой-то. Че я буду из себя аристократию корчить! – нешуточно раззадорил сам себя тесть.

– И? – Его речь стала напоминать классический монолог из фильма Тарантино.

– И я вернулся к черному чаю с тремя ложками сахара и больше не занимался этой хуйней. – Черный чай тестя кончился вместе с историей, и он встал и отнес пустую кружку в раковину.